Православное богословие на рубеже столетий - Иларион Алфеев

Для меня Владыка Каллист навсегда остается прежде всего Учителем, человеком, которому я обязан двумя годами напряженной, интенсивной и захватывающей работы по изучению наследия Святых Отцов. Кроме того, он — «пастырь добрый», который любит вверенных ему овец, заботится о них, поддерживает их. Наконец, он — один из самых гармоничных людей, которых я когда–либо встречал: человек, в котором поразительное жизнелюбие сочетается с большой ученостью и глубокой духовностью.* * *

У епископа Каллиста нет своей богословской системы. Его значение как богослова заключается прежде всего в том, что он — блестящий популяризатор и компилятор святоотеческого наследия, систематизатор основных идей восточной патристики, выдающийся знаток византийской традиции. Епископ Каллист является тем, что древние сирийцы называли емким термином mepaљqana («толкователь») — переводчиком, интерпретатором святоотеческой традиции. Ему удается переводить — в буквальном и переносном смысле — святоотеческое учение на язык современного человека, представлять его в категориях, доступных читателю и слушателю конца XX века. Перу епископа Каллиста принадлежат многочисленные переводы творений Святых Отцов и богослужебных книг на английский язык. Именно под его руководством и при его непосредственном участии были переведены «Минея праздничная» и «Триодь постная», а также четыре тома «Добротолюбия» (пятый еще не вышел из печати).

Владыка Каллист — автор трех книг: «Православная Церковь» (о которой упоминалось выше), «Православный путь» [368] и «Евстратий Аргенти. Исследование о Греческой Церкви под турецким владычеством» [369]. Кроме того, его перу принадлежит свыше 200 статей на самые разные темы, так или иначе связанные с учением Православной Церкви или восточной патристикой.

Православная Традиция. Святоотеческое наследие

Основная тема богословских произведений Владыки Каллиста — православная Традиция во всем ее объеме. Богатства этой Традиции он раскрывает прежде всего на материале творений Святых Отцов, таких как святитель Григорий Нисский, преподобные Марк Подвижник, Максим Исповедник, Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов, Григорий Палама. «Православный христианин, — считает епископ Каллист, — должен не просто знать Отцов и цитировать их: он должен войти в их дух и приобрести «святоотеческий ум». Он должен рассматривать Отцов не только как наследие прошлого, но как живых свидетелей и современников». Владыка Каллист подчеркивает, что эпоха Святых Отцов не завершилась в пятом или восьмом веке; святоотеческая эпоха в Православной Церкви продолжается и поныне. «Очень опасно смотреть на «Отцов» как на законченный корпус писаний, целиком относящихся к прошлому. Разве наш век не может произвести на свет нового Василия или Афанасия? Говорить, что Святых Отцов больше уже не может быть, значит утверждать, что Святой Дух покинул Церковь» [370].

Восточная святоотеческая традиция, по мнению Владыки Каллиста, не ограничивается византийским периодом; она продолжилась и в Греции после падения Константинополя, и в России. Русской духовной традиции Владыка Каллист уделяет большое внимание. Он считает, что «после захвата Константинополя в 1453 году, оставалась только одна страна, способная взять на себя лидирующую роль в восточном христианстве» — Россия [371]. Именно на русской почве наследие византийского исихазма получило второе дыхание в жизни и подвижничестве таких великих святых, как преподобные Сергий Радонежский, Нил Сорский, Серафим Саровский и Силуан Афонский. Наследию преподобного Силуана Владыка Каллист посвятил несколько работ [372]. Его интерес к этой теме обусловлен не только чтением писаний преподобного Силуана, но и личным — на протяжении многих лет — знакомством с его ближайшим учеником и сподвижником, архимандритом Софронием (Сахаровым).

К русской традиции у Владыки Каллиста не только научный интерес. Именно через русскую традицию он воспринял Православие. Он прекрасно знает историю Русской Церкви, русское богословское наследие, а также русскую литературу XIX века. С большим благоговением относится епископ Каллист к последнему российскому императору Николаю II и его семье: портрет Царской семьи стоит в рабочем кабинете Владыки. Любовь к Царской семье Владыка Каллист унаследовал от отца Николая Гиббса, англичанина, который был учителем Царских детей, а после революции вернулся в Англию, принял Православие и стал священником в Оксфорде: молодой Тимоти Уэр еще застал его в живых. Владыка Каллист является принципиальным сторонником канонизации Царской семьи, однако призывает не спешить с этим:

Более сорока лет назад, еще до того, как я стал членом Православной Церкви, я впервые прочитал о страданиях и подвиге императора Николая II и его семьи во время их заточения. Меня глубоко взволновал этот рассказ. Могу сказать, что рассказ об императоре Николае оказал большое влияние на мое решение принять Православие. Лично я, конечно, за канонизацию... Однако, я не уверен в том, что именно сейчас — самый подходящий момент для канонизации. Было бы трагично, если бы канонизацию Царской семьи использовали люди, чьи цели не столько церковные, сколько политические... Если канонизация состоится, причины должны быть чисто церковными; канонизация не должна быть частью чьей–либо политической программы. Поэтому я думаю, что с канонизацией, может быть, следует подождать .[373]

Духовничество

Тема духовничества рассматривается епископом Каллистом на основе учения преподобных Иоанна Лествичника и Симеона Нового Богослова. Владыка Каллист подчеркивает, что ни тот, ни другой автор, ни восточно–христианская традиция в целом не рассматривают духовника как того, кто, подобно судье, выносит приговор и объявляет наказание провинившемуся, или как человека, чьи команды должны выполняться беспрекословно. Духовник — это прежде всего врач, который относится к своему пациенту с состраданием и старается излечить его от духовных недугов. Кроме того, духовник это советник, который может в нужный момент что–то подсказать своему духовному чаду, но не должен нарушать его свободу. Духовник является также молитвенником за людей, вверивших себя его руководству. Он — посредник между ними и Богом: он представляет Бога перед ними и представляет их перед Богом. Наконец, духовник является для своих духовных чад восприемником (б?нЬдпчпт — букв. «берущий на себя») — человеком, который берет на себя ответственность за их спасение, принимает на себя их грехи и недостатки, несет на себе бремя их трудностей и скорбей [374].

Православие и инославие

В своих работах епископ Каллист часто обращается к теме взаимоотношений между Православием и инославием. Его интерес к этой теме обусловлен положением, которое он занимает в западном христианском мире. Перейдя из англиканства в Православие, но при этом оставшись в Англии на преподавательской должности, Владыка Каллист оказался в эпицентре дискуссии по данной теме. Свою позицию он выразил, в частности, в книге «Православная Церковь», где теме христианского единства посвящена заключительная глава [375]. О том же он говорит в интервью на тему «Православное понимание экуменизма», опубликованном на русском языке [376]. Епископ Каллист подчеркивает, что его понимание экуменизма основано на двух принципах. Первый заключается в том, что «Православная Церковь является истинной и единственной Церковью Христа на земле... Внутри Православия, и только внутри него, мы можем найти полноту Истины Христовой». Второй принцип следующий:

Господь наш Иисус Христос на Тайной вечери, перед Своим страданием молился о том, чтобы все Его последователи были едиными: «Да будут все едино» (Ин. 17:21). Мы должны серьезно отнестись к этой молитве нашего Спасителя. Мы не можем как православные быть безразличными к тому факту, что сегодняшние христиане, последователи Христа, разделены. Это разделение должно причинять нам боль и страдание. Поэтому, будучи православными, мы должны выходить навстречу другим христианам, должны делиться с ними сокровищами православной веры, не оставаться запертыми в стенах нашей собственной церковной и духовной жизни. Мы должны прислушиваться к другим христианам, вступать в диалог. Недостаточно просто говорить им о Православии: мы должны слышать об их собственных проблемах и надеждах. Должен быть диалог, а не монолог [377].