Надо – значит надо! - Дмитрий Ромов

молнии. Но если ты не явишься как можно скорее, будет только хуже.

— Понятно, — вздыхаю я. — Явлюсь, конечно же. Как не явиться? Пошёл, в общем.

— Давай.

— Разрешите, Юрий Владимирович?

Он молча кивает. Губы поджаты, брови насуплены, в глазах лёд. Прям портрет на первую полосу «Правды».

— Доволен? — спрашивает он подождав, пока я усядусь на стул.

— Нет, — спокойно отвечаю я. — Чем мне быть довольным? Как я отношусь к стилю руководства Михаила Сергеевича вы знаете.

— Знаю? — поднимает он брови. — А как я могу знать? Признаю, я это от тебя слышал, да. Но соответствуют ли твои слова действительности я понятия не имею. Вполне возможно, всё что ты говорил — это хладнокровно спланированная операция Злобина. Не такой уж он и простачок, как мы теперь видим.

— Ну, Юрий Владимирович, это мне впору удивляться, не вам.

— То есть? — произносит он грозно.

— Вы-то его точно простаком не считали, раз поставили вместо себя. Другое дело, вы считали его лояльным, а он вон какую прыть проявил.

— И как я могу тебе верить после всего, что произошло? Я совершенно не исключаю, что его комбинация включала твой последний разговор с Брежневым. Кто знает, что ты ему наговорил.

— В чём-то вы, может, и правы, — задумчиво отвечаю я.

— В чём-то? Интересно. И в чём же?

— Брежнев на меня злится, что я лезу не в свои дела. Он думает, что я к нему втёрся в доверие, чтобы оказывать влияние.

Андропов хмыкает:

— Насмешил. Можно подумать, он ошибается.

— Ошибается, конечно, хотя, можно события и так представить, как вы только что сказали и опровергнуть это будет крайне тяжело. Но не суть. Смотрите, какое дело. Ко мне он в последнее время относится настороженно, но мои предсказания, данные перед ссылкой сбылись. В частности, кончина Суслова. Так?

Андропов не отвечает. Слушает молча.

— Так, — отвечаю я сам себе. — Он возвращает меня к себе и я ему начинаю петь, какой хороший кандидат в преемники Юрий Владимирович Андропов.

— Мне неизвестно, что именно ты ему пел, — качает головой он.

— Ну, допустите, что всё именно так, как я говорю.

— Продолжай.

— Вот, я говорю Брежневу, что, мол, оставляйте всё не на Романова, Гришина и, тем более, Щербицкого, а только на Андропова. При этом, он пока не принял окончательного решения о выходе в отставку. Правильно?

— Допустим.

— Хорошо. А тут происходит напророченная мной кончина Суслова. Прямо двадцать пятого числа, в день моего рождения.

— Двадцать третьего, — поправляет меня Андропов.

— Да, — соглашаюсь я и замолкаю, будто громом поражённый.

Точно! Как я мог забыть! Это же случилось прямо в день моего рождения! Михал Андреич съел таблетку и рухнул бездыханный. Таблетка ему не помогла. Или, наоборот, помогла. Это как посмотреть. Была ведь версия, что Андропов подменил лекарство. Не сам, но его агенты. А теперь-то он двадцать третьего помер, а не двадцать пятого.

Почему так случилось? Не могло это произойти из-за того, что я не назвал точную дату смерти Суслова, а просто сказал, что что он умрёт в конце января? И тогда, не полагаясь на исторический процесс и опасаясь, что из-за определённых изменений, которые уже произошли, Суслов может проскочить роковую дату, Андропов взял и подложил ему отравленную таблетку.

Могло быть такое? А вот хрен его знает, товарищ майор. В нашем деле всё что угодно могло быть…

— Ну, чего ты замолчал? — одёргивает меня он.

— Так вот, Брежнев мог подумать, что я вступил с вами в преступный сговор, с целью продвинуть именно вас в его преемники. То есть, что по факту произошло? Я сказал, что Суслов умрёт. Он разозлился и отправил меня с глаз. А вы Михал Андреичу обеспечили своевременную кончину. И тут я возвращаюсь и говорю, мол, я же говорил, а вы не верили. Теперь будете меня слушать. Даю установку, надо ставить Андропова. Он единственная надежда нации.

Я внимательно слежу за Юрием Владимировичем, но на его лице не дёргается ни один мускул.

— Я про это уже думал, — говорит он. — И если это действительно так, то наше положение незавидное. И твоё, и моё. Я ладно, могу, в конце концов и на пенсию пойти, мой век недолог. А вот каково тебе следить, как мир в очередной раз сползает в катастрофу? Только ещё быстрее, чем раньше…

— А я думаю, что он не уверен в нашем с вами сговоре, поэтому допустил Горбача на высокую позицию только в порядке противовеса. И по результатам поездки в Ташкент, а это уже через полтора месяца, а также по результатам некоторых международных и всесоюзных соревнований будет приниматься окончательное решение в отношении меня. И всего остального тоже. Так что я думаю, в апреле вы станете генсеком.

— То есть, ты предлагаешь полтора месяца просто ждать?

— Как бы да, но и нет, — пожимаю я плечами. — Поработаем с накоплением информации. Посмотрим, что можно сделать.

— А каковы мотивы Злобина? — спрашивает Андропов. — Что он хочет?

— Всё и сразу, вероятно, — пожимаю я плечами. — Зная с моих слов, как работает Горби, он его продвигает. Возможно хочет ручного генсека, чтобы быть серым кардиналом. А может, чего другого. Не знаю, Юрий Владимирович. Понаблюдаем.

Я-то знаю, чего он хочет, но откровенничать не собираюсь.

— Юрий Владимирович, у меня есть просьба.

— Какая? — недовольно спрашивает он.

— Помощь ваша нужна. Вы же с Алиевым в неплохих отношениях?

— Почему спрашиваешь?

— Да, не пускает он «Факел» в республику. Не даёт развернуться. Вы бы не могли с ним поговорить? Ведь это же и в его интересах тоже. Сможет отчитаться, а потом, реальная же польза. Преступность снизится.

— За счёт чего?

— Уважают нас воры и боятся.

Он качает головой. Знает же, что за операциями в Тбилиси и Питере стоит «Факел». Но знать — это одно, а обсуждать с виновником этого безобразия — совсем другое.

— Хорошо, — кивает он. — Поговорю.

От Андропова я еду к Большаку. Он выходит из здания министерства и садится ко мне в машину. Мы постоянно проверяем тачки на наличие жучков, но перед разговором я на всякий случай врубаю глушилку.

Врубаю и рассказываю Платонычу все последние