Государственная измена - Олег Платонов

Подобно Евтушенко, литератор В. Коротич прославился одним-единственным романом, посвященным борьбе с американским империализмом, «Лицо ненависти», впоследствии переехал жить в США.

Верным ленинцем объявлял себя и А. Вознесенский, с чувством вещавший в своих стихах: «уберите Ленина с денег».

Литератор-аграрник Ю. Черниченко при Хрущеве воспевал кукурузу и преимущества социалистического сельского хозяйства, при Брежневе призывал к сселению «неперспективных деревень», а в годы «перестройки» — к погрому колхозного крестьянства.

В литературе малого народа не последнее место принадлежит Синявскому (псевдоним Абрам Терц). Как справедливо отмечалось, это был типичный продукт советской социальной системы, рожденной большевизмом, пронизанный двоедушием, двоемыслием, двоечувствием, двоесловием[262]. Прошедший через систему советских лагерей, в строительстве которой активное идейное участие приняли предыдущие поколения литераторов малого народа, Синявский ненавидел Россию и почти в каждом своем «сочинении» стремился ее больнее ударить: «Россия — сука, ты ответишь и за это...», «Либо миру быть живу, либо России». Причем свое извращенно-патологическое представление о России он, как и другие представители малого народа, пытается распространить на весь великий Русский народ. В одной из своих книг Синявский как бы выдает всю суть культуры малого народа, рожденного революцией, а в дальнейшем ради торжества ее «идеалов» создавшего концентрационные лагеря и объявившего всеобщий террор. Малый народ воспринимает русскую жизнь как блатной на нарах и видит в ней только то, чего ему в ней больше всего близко, — насилие, эротику, безобразия, хаос. «Как только вековые устои, — пишет Синявский, — сословная иерархия рухнули и сменились аморфным равенством, эта блатная природа русского человека (правильнее — представителей малого народа. — О. П.) выперла на поверхность. Мы теперь все блатные. Кто из нас не чувствует в своей душе и судьбе что-то мошенническое? Мы способны прикарманить Европу или запузырить в нее интересной ересью, но создать культуру мы просто не в состоянии. От нас, как от вора, как от пропойцы, можно ожидать чего угодно»[263]. М. Шолохов, к которому неоднократно обращались с просьбой помочь улучшить положение Синявского и проходившего с ним по одному делу Даниэля, прямо сказал: «Мне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на поруки осужденных отщепенцев».

Позднее, уже после выхода из лагеря, Синявский выпустил одну из самых гнусных в истории русофобии книгу — «Прогулки с Пушкиным», содержавшую откровенное глумление над великим русским поэтом. Совершенно фальшивая, манерная и придуманная книга выплескивает ушат мерзких ассоциаций, главная цель которых была опоганить даже не Пушкина, а Россию вообще, великую русскую культуру.

Другой представитель литературы малого народа В. Ерофеев посвятил свою «творческую жизнь» воспеванию самой похабной стороны социального дна. Продолжатель жанра «романтики дна» еврейских литераторов начала XX века, Ерофеев подробно изучил надписи в общественных туалетах, «своеобразную поэзию нужников».

Шумным успехом среди интеллигенции малого народа пользовался один из ее наиболее ярких представителей еврейский бард В. Высоцкий. Не лишенный эмоционального таланта и за это принимаемый частью русских людей, деформированных десятилетиями космополитической власти, этот бард тем не менее был глубоко чужд России, примешивая в ее народную культуру несвойственные ей уголовные, блатные нотки. Как справедливо писал русский поэт С. Ю. Куняев: «Высоцкий многое отдавал за эстрадный успех. У «златоустого блатаря», по которому, как сказал Вознесенский, должна «рыдать Россия», нет ни одной светлой песни о ней, о ее великой истории, о русском характере, песни, написанной любовью или хотя бы блоковским чувством... Знаменитый бард ради эстрадного успеха, «ради красного словца» не щадил наших национальных святынь... Песни (его)... не боролись с распадом, а, наоборот, эстетически обрамляли его».

Литераторы малого народа проявили немало усилий для раздувания славы И. Бродского, пытаясь его представить крупнейшим поэтом. Беззастенчиво они обходили русских писателей, убеждая их подписаться под телеграммой в защиту Бродского. И не у каждого из них хватало смелости отказаться. Некоторые боялись, что их отказ будет расценен как проявление антисемитизма, и поэтому соглашались. Явно по этой причине подписался и выдающийся русский литературовед К. Чуковский, который записал в своем дневнике: «Кома (В. В. Иванов, литератор, масон. — О. 77.)... предложил мне подписаться под телеграммой к Микояну о судьбе Бродского. Я с удовольствием подписал... Там сказано, будто Бродский замечательный поэт. Этого я не думаю. Он развязный»[264].

Выступить с осуждением антисоветских, по сути дела, антирусских произведений литераторов-диссидентов и космополитов было большим гражданским мужеством, чем, опираясь на поддержку западных средств массовой информации, клеветать на свою Родину. М. Шолохов не побоялся выступить с осуждением Синявского и Даниэля на XXIII съезде КПСС, позднее на IV Всесоюзном съезде советских писателей, открыто высказался о «ревнителях свободы печати». «Мне стыдно, — писал великий русский писатель, — не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью все самое святое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытается взять их под защиту, чем бы эта защита ни мотивировалась»[265].

Весьма характерным эпизодом в борьбе русских писателей с литераторами малого народа была статья «Глухота» поэта И. Лысцова, напечатанная в московской областной газете в марте 1969 года и вызвавшая ярость еврейских критиков. Суть ее состояла в том, что Лысцов показал поэтическую глухоту и бездарность многих авторов альманаха «День поэзии 1968 года». Русских поэтов от участия в этом альманахе оттеснили, а их место бесцеремонно заняли литераторы малого народа с его витиеватостью, манерностью, намеренной сложностью стихотворных поделок, претендующих на мастерство, но на самом деле являвшихся посредственной маскировкой скудости, а то и вовсе бессмыслицы содержания.

Альманах стал типичным примером издания, полностью оккупированного малым народом и не подпускавшего к нему «чужих», то есть русских поэтов. Лысцов совершенно справедливо отмечает, что глухота многих авторов альманаха вовсе «не физического или музыкального свойства, а сугубо гражданственного ее толкования, когда посредственные «пиесы» и «перезвоны» наших песнопевцев все более и более замыкаются сами в себе, иллюстрируя бесплодные теории «искусства для искусства». С одной стороны, они сплошь и рядом оказываются элегиями личного, «исповедально-возрастного ряда, или стихами о стихах, или же совсем не имеют отношения к нашей жизни, к делам, заботам и нуждам народа, а то и обладают специфическим, на обывателя рассчитанным душком». В статье приводились примеры поэтической манерности, глухоты, оторванности от Русского народа таких поэтов, как М. Зенкевич, Ю. Мориц, М. Алигер, Б. Ахмадулина, Р. Рождественский, Б. Слуцкий.

В ответ на справедливую критику последовал коллективный донос поэтов малого народа в высшие инстанции; доносчиков поддержали партийная печать и своя критика, в частности в лице Л. Аннинского, заявившего о некоей угрозе «частичного» проявления русской патриархальной «агрессивности». После этой статьи злопамятная критика малого народа травила Лысцова четверть века. Его творчество замалчивалось, упоминания о нем вычеркивались из газетных и журнальных статей, запрещались выступления. Таким же образом критика малого народа преследовала замечательного русского поэта Бориса Примерова, «осмелившегося» в своей статье критиковать кумира литераторов малого народа А. Вознесенского. Десятилетиями космополитические критики травили Дмитрия Блынского, Николая Рубцова, Анатолия Передреева, Алексея Прасолова, Евгения Маркина, Вячеслава Богданова, Ивана Хабарова, Павла Мелехина и множество других русских поэтов[266].

Интеллигенция малого народа желала купаться в лучах известности и славы. Но к концу 70-х годов поэзия и проза «шестидесятников» уже не находили поклонников. Многие распознали их творческое бесплодие и фальшивый пафос. Чтобы вернуть себе внимание бывших поклонников, деятели еврейско-демократического движения вроде Евтушенко, Ахмадулиной, Окуджавы, Рождественского предпринимают в начале 1979 года выпуск литературного альманаха «Метрополь». «Увы, — писал историк С. Семанов, — уровень постаревшей «молодежной прозы» оказался через 15—20 лет столь жалок, что никакого отклика среди интеллигенции не вызвал, произошел политический скандал, и только»[267]. Впрочем, этого больше всего и ждали авторы «Метрополя». Обсуждение их «проступка» на страницах советской печати пробудило память о них, уже, было, заснувшую навсегда в общественном сознании. «Гонимые» и «преследуемые» еврейские демократы вновь оказались на слуху в излюбленной ими атмосфере скандала.