Три месяца на любовь (СИ) - Алиса Евстигнеева

ржавой трубе, которая тянулась вдоль дороги и служила всем местным чем-то вроде лавочки.

— У тебя глисты, что ли? — не стал церемониться братец, явно уставший от моих мельтешений.

— Родион! — предостерегающе шикнула на него Лена. Да так, что даже мы с племяшками выпрямили спины. Столь яркие интонации были не подвластны даже мне, несмотря на весь мой педагогический опыт. Видимо, это приходит только вместе с материнством, в качестве бонуса ко взгляду «молись и кайся».

— Ну а чего она тут с ума сходит? — всплеснул руками Иванов-младший. — Никуда её Андрей не денется, могла бы и о семье немного подумать.

Бросила на него удивленный взгляд.

— Вообще-то, это ты отказывался с нами на дачу ехать.

— Я передумал. Вот свалишь ты через месяц, что мы будем делать? Когда ещё вместе соберёмся?

Искренность нахлынувших братских чувств вызывала здравые сомнения, в отличие от привычных вредности и желания повыделываться, коими, скорее всего, и объяснялись слова Родьки, но Даша и Маша вдруг поддержали его, разнывшись, что тоже хотят компенсации за мой отъезд.

В итоге пыльные и потрёпанные мы, доехав до города на автобусе, отправились не домой, а в ближайший фастфудный рай — набирать лишние кэгэ и заедать свою печаль.

Поэтому домой я возвращалась сильно под вечер, уставшая, объевшаяся и наобщавшаяся с роднёй под завязку. Про Исаева и посылку я и вовсе успела позабыть.

***

Андрей нашёлся на кухне, настолько увлекшийся какой-то книжкой, что на посторонние звуки никак не отреагировал.

— Привет, — улыбнулась я, почувствовав прилив радости и нежности, как это бывало в последнее время всякий раз, когда я его видела.

— Угу, — буркнул он и перевернул страницу.

— Ой, надо же, ты читать умеешь?! — решила подколоть его. На самом деле сомневаться в его эрудированности не приходилось, но за то время, что мы общались, демонстрировать любовь к литературе он не спешил, лишь изредка почитывая какие-то статьи в телефоне.

— Отстань, — отмахнулся он.

Фыркнула и подошла к нему со спины, потрепав по волосам на макушке.

— Что хоть читаешь… — начала было я, взглянув на странички книги через его плечо, и обомлела, с ужасом обнаружив знакомые имена и реплики. — Какого?!

Сказать, что моё сердце ушло в пятки, — не сказать ничего. Не до конца осознавая причин своей паники, я едва ли не разрыдалась при мысли, что Исаев читает книгу, написанную МНОЮ.

Мои отношения с писательством были сложные. Вернее, сам процесс я любила, а вот вся остальная околописательская тема откровенно ставила меня в тупик. И если с годами я ещё смирилась с необходимостью продвижения своего творчества, то совершать этакий каминг-аут в реальную жизнь я была не готова. Я Ленке-то призналась в своей авантюре, только когда уже имела в загашнике не одну написанную книгу. Крутикова тоже была посвящена в тайну далеко не сразу.

Трубить о своих делах на весь остальной мир я не планировала. Ладно, Исаев уже был в курсе моей писательской «карьеры», но вдаваться в подробности и уж тем более давать ему почитать я не собиралась. Да и он до сегодняшнего дня не проявлял особого интереса к тому, что пару часов в день я тратила на стучание по клавишам ноутбука.

И вот теперь он сидел на моей кухне, почитывая первый официально опубликованный роман молодой писательницы Карины Романовой. Можно было, конечно, сделать вид, что это не я, но интуиция подсказывала, что сей фокус с Французом не прокатит.

Раздосадованно щёлкнув зубами, предприняла попытку вырвать книгу из лап этого гада. Но Андрей оказался проворнее, вывернувшись в полуприсяде из-под моей руки, и, подняв роман высоко над головой, неожиданно закружил по кухне, убегая от меня.

— Светка, ну ты чего?! — то ли в шутку, то ли всерьёз полюбопытствовал он, видимо приняв происходящее за игру.

— Ты не имел права! — обиженно процедила, предпринимая ещё одну попытку ринуться на него, но, к сожалению, в скорости реакции я сильно ему уступала.

— Да ладно, — хмыкнул Андрей. — На самом деле это случайно вышло, я коробку уронил, — мы продолжали кружить по кухне, — у неё дно развалилось, ну и книги твои вывалились. Я сначала ещё подумал, зачем тебе двадцать одинаковых книг. А потом как поня-я-ял… Ты чего сразу не сказала, что так круто пишешь?!

Вот тут-то я и не выдержала и, залившись пунцовым румянцем, поспешила скрыться в ванной. Мечтая только об одном — утопиться…

Жгучее чувство стыда осело горьким комом прямо в горле.

Спустить себя в водосток я не успела, ибо уже в следующее мгновение на пороге ванной комнаты материализовался Исаев.

— Ну и чего ты опять тут себе в голову вбила? — с ходу начал он, уже привычный к моим тараканам. Но этот явно был пожирнее всех остальных.

Упрямо молчала, не зная, куда деть свой взгляд. Мне, как обычно, хотелось всего и сразу — чтобы он догадался обо всём и чтобы никогда не узнал моих тайн.

— Свет… — позвал негромко, осторожно коснувшись моего запястья. — Мне, правда, очень понравилось. Ты пишешь невероятно круто. Когда ты сказала, что увлекаешься любовными романами, я действительно подумал, что там будет что-нибудь про нефритовый стержень и мокрые трусики, но у тебя… про жизнь, что ли. Оч интересно и реалистично, мне даже начало казаться, что я лично знаком с героями…

Вот последнее меня точно не обрадовало, и я помрачнела ещё сильнее. Андрей это почувствовал и с лёгкой ноткой раздражения воскликнул:

— Ну как мне тебя убедить в том, что ты пишешь хорошо?!

Вскинула на него недоумённый взгляд.

— Вообще-то, я знаю, что пишу хорошо, — сообщила без лишней скромности, невольно скопировав его недовольство.

— Тогда что?

Тяжко вздохнула и… призналась.

— Просто это всё слишком личное. Я не планировала устраивать перед тобой душевный стриптиз.

Он ничего не понял, нахмурился и подвис. Впрочем, я тоже не спешила вдаваться в подробности, наивно надеясь, что, ещё может быть, тема замнётся сама собой.

Но нет.

— Хочешь сказать, что эта история про тебя?! — Андрей был настолько шокирован, что даже рукой в сторону кухни указал, как-будто я могла не сообразить, о какой такой истории он говорит.

— Сюжетно нет. А вот эмоционально… Понимаешь, — ещё раз сделала я глубокий вдох-выдох, опираясь на край стиральной машинки, — многие мысли и чувства моих героев принадлежат мне.

— И что в этом страшного?

— В том, что обычно о таком не говорят вслух. О своих самых потаенных страхах, желаниях, надеждах, разочарованиях. Разве что только своему психологу.

Раздражение на его лице сменилось растерянностью. Поэтому пришлось пояснять дальше.

— Я и писать-то начала, потому что во мне