В поисках энергии. Ресурсные войны, новые технологии и будущее энергетики - Дэниел Ергин

Для правящих кругов 11 сентября показало, насколько рискованно не действовать на опережение и не помешать Саддаму создать ядерное оружие. Центральную роль в принятии решений по Ираку сыграл вице-президент Дик Чейни, который был министром обороны во время кризиса в Персидском заливе. «Как один из тех, кто работал над формированием коалиции во время первой войны в Персидском заливе, – сказал он в 2002 г., – я могу вам сказать, что наша задача была бы бесконечно труднее, если бы Саддам Хусейн обладал ядерным оружием».

Основные принципы новой доктрины были изложены президентом Бушем в его речи перед выпускниками военной академии в Вест-Пойнте в июне 2002 г. «Устрашение» не действует против «тайных террористических сетей». «Сдерживание» невозможно, когда «неуравновешенные диктаторы с оружием массового поражения имеют ракеты для его доставки или могут тайно снабжать им союзников-террористов». Единственным ответом на эти угрозы являются «упреждающие акции». «Если ждать, пока угрозы материализуются, – добавил Буш, – будет поздно».

Также было распространено убеждение, что существующие политические системы и стагнация на Ближнем Востоке создавали благодатную почву для терроризма, «Аль-Каиды» и ей подобных. «Новый» Ирак мог стать первым шагом к решению проблемы. Умный и ловкий иракский оппозиционер в изгнании Ахмед Чалаби убедил некоторых высокопоставленных чиновников, что Ирак без Саддама приветствовал бы коалицию как освободителей и перешел бы к построению стабильной демократии. В результате в правящих кругах сложилось мнение, что «плюралистический и демократический Ирак» может запустить процесс трансформации на Ближнем Востоке, сродни тому, как крах коммунистического режима в СССР дал начало процессу реформ и демократизации во всем регионе6.

Разведывательные сведения и аналитические выводы, которые противоречили такой точке зрения, были отодвинуты в сторону. После 35-летней диктатуры партии Баас за пределами Ирака мало что было известно о таких «местных реалиях», как религиозный раскол, соперничество между разными ветвями ислама, значимость племенных связей и роль Ирана. Тех, кто действительно что-либо знал об этом, или подвергал сомнению исходные предположения, или же предостерегал о том, что эти предположения слишком оптимистичны, отстранили от процесса принятия решений.

Шок, испытанный страной 11 сентября, породил у США решимость продемонстрировать свое могущество, восстановить геополитический баланс и перехватить инициативу. Также было желание завершить «дело, незаконченное в 1991 г.». После войны в Персидском заливе в 1991 г. Саддам жестоко подавил восстание шиитов на юге страны. Этой расправы возможно и не случилось бы, если бы по условиям перемирия иракским силам было запрещено использовать вертолеты и авиацию.

Некоторые критики говорили, что эта война служила интересам Израиля. Безусловно, устранение воинственного Саддама было благом для Израиля, который оказался под градом иракских ракет Scud во время первой войны в Персидском заливе. Но Саддам уже был обуздан, а его вооруженные силы были существенно ослаблены. Теперь Израиль куда больше волновала иранская ядерная программа. Как писал Ричард Хаасс, глава аппарата политического планирования Госдепартамента, «израильтяне не разделяли озабоченности администрации Буша в связи с Ираком. В действительности, их позиция была прямо противоположной. Израильтяне… опасались, что Ирак отвлечет внимание США от того, что они считали истинной угрозой, – от Ирана». Израильские эксперты и чиновники, включая министра обороны, который сам был урожденным иракцем, предупреждали правительство Буша о том, что оно существенно недооценивает проблемы, с которыми ему предстояло столкнуться после войны в Ираке. На конференции в Вашингтоне один из ведущих израильских экспертов заявил, что кто-то наконец должен сказать американскому президенту о том, что американцам придется оставаться в Ираке не менее пяти лет и что там «их ждут нелегкие времена»7.

Нефть

В решении начать войну с Ираком нефть не играла такой же роли, как другие перечисленные факторы. «Когда я ехал в Багдад, – вспоминал Джон Негропонте, впоследствии первый посол США в новом Ираке, – никаких специальных инструкций в отношении нефти у меня не было». Скорее, значение имел характер региона, который занимал центральное место в мировой системе поставок нефти, и, следовательно, поддержание баланса сил в нем было делом стратегической важности. Начиная с правления Гарри Трумэна, США видели свою задачу в том, чтобы не позволить враждебно настроенным силам получить контроль над Персидским заливом и его нефтью. Однако угроза реализации такого сценария – угроза захвата господства над регионом с его нефтяными богатствами враждебной силой в лице Ирака – была несопоставимо выше во время кризиса в Персидском заливе в 1990–1991 гг., когда Саддам захватил Кувейт и угрожал нефтяным месторождениям Саудовской Аравии. Кроме того, в 2003 г. ни американцы, ни британцы не руководствовались узко меркантильными амбициями в духе 1920-х гг., такими как получение контроля над иракской нефтью. Было не столь важно, кто владеет нефтяными скважинами, главное, чтобы на мировом рынке была нефть. Иракская нефть поступала на мировой рынок, хотя и в ограниченном объеме из-за санкций ООН. В 2001 г. США ежесуточно импортировали из Ирака порядка 800 000 баррелей. Разумеется, предполагалось, что демократический Ирак будет более надежным поставщиком нефти и, после снятия санкций, увеличит объемы поставок. В умах некоторых политиков, которые не могли простить Садовской Аравии участие ее подданных в терактах 11 сентября, перспектива превращение Ирака в более крупного экспортера, служащего противовесом Саудовской Аравии, представлялась весьма привлекательной, но это вряд ли можно было назвать четко сформулированной и обоснованной стратегической целью8.

Хотя предлагалась масса идей по послевоенному преобразованию нефтяной отрасли, стратегически считалось, что решения о будущем иракской нефти будут приниматься новым иракским правительством. Ничто не должно было ущемлять прерогативы будущего правительства, хотя разгосударствление нефтедобывающей отрасли представлялось наиболее предпочтительным вариантом, поскольку оно облегчало внедрение новых технологий и вливание десятков миллиардов долларов, в которых так нуждалась промышленность. Но даже в этом случае освобожденный Ирак с его сильной националистической традицией скорее всего предложил бы инвесторам более жесткие условия, чем любая другая страна-экспортер.