Теория бобра - Антти Туомайнен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сворачиваю с перекрестка на стоянку перед парком приключений и вижу привычное запустение. Рекламная кампания на радио имела, как выражаются на профессиональном жаргоне маркетологи, «короткий хвост». То есть эффект от нее был быстрым, но минимальным. Я объезжаю парк и оставляю машину перед служебным входом.
Сегодняшний день не богат на события. Тишина в парке, тишина в моем кабинете и, что хуже всего, полный штиль у меня в голове, в той ее части, где обычно происходит поиск решения проблем. Дело не в том, что я выдвинул недостаточно версий, провел мало расчетов или перебрал не все возможные варианты. Проблема в том, что версии, расчеты и варианты не стыкуются друг с другом. У меня не хватает чего-то, что соединило бы все элементы воедино, и я не знаю, где искать это связующее звено.
Вряд ли ответ ждет меня в «Крендельке», хотя именно туда я и направляюсь.
Двигаясь по пустынному игровому павильону, я слышу гулкое эхо своих шагов и меня охватывает чувство тоски. Обычно в этом зале не слышишь даже собственных мыслей, не говоря уже о шварканье резиновых подошв по бетонному полу. В горле ком, во рту сухо. Я все время сглатываю слюну, и даже это дается мне с трудом, как будто не хватает воздуха, хотя концентрация кислорода в павильоне вот уже несколько месяцев наверняка выше обычной. Я поднимаюсь по лестнице, захожу в кафе и вижу, что здесь собрались все мои сотрудники.
При моем появлении у них меняется не только выражение лиц, но и позы. Когда я подхожу к столу, все улыбаются и выпрямляют спины, но я замечаю, что на самом деле мои коллеги не очень веселы и не излучают того оптимизма, с каким раньше, например, встречали посетителей парка. Я ловлю себя на том, что дышать мне становится еще труднее, чем несколько секунд назад, когда я проходил мимо «Пончика», «Варана» и других наших пустующих аттракционов. Мне не нужно спрашивать своих сотрудников, что с ними не так, — я и сам это отлично знаю.
Мы здороваемся. Они еще стараются изображать радость, но натянутые улыбки постепенно стираются, а плечи опускаются, словно под действием невидимой силы. И тут я вдруг понимаю, почему так легко читаю эмоции на их лицах и почему они не оставляют меня равнодушным.
Это моя семья.
У меня теперь не одна семья, а целых две.
Разумеется, я не из тех мужчин, у кого одна семья в Хельсинки, а другая в Хямеэнлинне, и первая ничего не знает о второй. Я не хочу сказать, что Эса мой непутевый ребенок, Йоханна — вернувшаяся из заключения сестра, а Минтту К — эксцентричная тетушка. Я имею в виду другое. После того что мы вместе пережили, между нами сложились новые отношения. Поэтому мне так хочется вселить в своих сотрудников надежду и сообщить им хорошие новости, только их нет.
— В конце концов у нас все получится, — пытаюсь я подбодрить коллектив. — Рано или поздно наступят лучшие времена. Да, сейчас нам приходится нелегко, но это не навсегда. Все будет хорошо. Придет весна, взойдет солнце, и наш парк еще будет процветать. У нас все получится. Вместе мы победим.
Не знаю, откуда взялись эти слова. Еще недавно я назвал бы их пустой болтовней, не опирающейся ни на какие факты. Но сейчас я понимаю, что так можно говорить лишь со своей семьей. Я не хочу сказать, что в семьях все только и делают, что врут друг другу или делятся непроверенной информацией, но, когда ты говоришь о том, что тебя действительно волнует, это и есть настоящая правда. Мы выстоим или падем — но определенно вместе. Только это и важно.
— Никто во всей индустрии парков приключений не подготовлен лучше и не знает столько о мерах безопасности, как Эса, — продолжаю я. — Никто не руководит маркетингом с таким бесстрашием и непредвзятостью, как Минтту К; никто не сравнится с Кристианом в энергии и генерировании новых бизнес-идей; никто так не открыт новому в расширении ассортимента кафе, как Йоханна; никто так не силен во внедрении эффективных терапевтических практик при работе с детьми и взрослыми, как Самппа. Каждый из вас уникален в своем качестве и жизненно важен для нашего парка. Вместе мы непобедимы, мы и есть наш парк! Никто нас не одолеет.
В кафе стоит тишина. Сказать, что мои сотрудники удивлены, было бы неверно. Конечно, в их взглядах сквозит доля удивления, но не только. Кристиан прижимает к уголкам глаз платок.
— Никто никогда не говорил ничего… — начинает он.
— Такого, черт тебя побери, красивого… — подхватывает Минтту К и одним махом опустошает свою термокружку.
— Никто не оценивал по достоинству мою работу, — охрипшим голосом произносит Эса и через силу заканчивает: — А это ведь понимать надо, как тут все непросто.
— Я хотела сказать то же самое, — добавляет Йоханна.
Похоже, она тоже взволнована, потому что часто кивает.
— У нас в парке приключений люди относятся друг к другу по-человечески, видят в другом личность, динамика заботы сочетается с сопереживанием, каждый открывается… — вступает Самппа.
Все дружно поднимаются со своих стульев и направляются ко мне. Инстинктивно я тоже встаю. Я не сразу понимаю, что они собираются делать, но времени размышлять об этом у меня нет. Они окружают меня со всех сторон. Мы обнимаемся, и это групповое объятие говорит больше любых слов. Я чувствую неловкость — со мной никогда такого не бывало — но не могу сказать, что мне неприятно. Пожалуй, наоборот…
— Экстаз, — взволнованным голосом произносит Самппа где-то совсем рядом. — Концентрация спонтанного проявления любви, эмпатия с передачей энергии, эффект взаимного присутствия, я сдаюсь…
И никто его не перебивает.
19
Команда «Смородиновое желе», в которую меня определили, работает в той части кухни-столовой, где нет окон. Другой конец обеденного стола, у окна, отведен «Банде плодожоров». На самом деле они ничего не пожирают, а перетирают ягоды на пюре, просто придумали себе такое нелепое название, над которым сами потешаются. Все мы пытаемся в совершенно не подходящих для этого условиях готовить ягодное желе.
Сложность заключается не только в масштабах предпринятой операции — в квартире из трех комнат и кухни работает целых шесть
