Час испытаний - Эдуард Ростовцев

Я выскочил на улицу — связываться с дель Сарто было неразумно: потасовка (я мог рассчитывать только на свои кулаки) привлекла бы внимание полиции, а это погубило бы Галю. Кроме того, я был уверен, что дель Сар го не выдаст ее гестаповцам. Уже тогда я кое-что знал о нем.

Деятельностью капитана 1-го ранга дель Сарто на Восточном фронте интересовалось не столько военно-морское командование, сколько правление крупного итало-германского промышленного концерна, одним из директоров которого был дель Сарто-старший, а другим — рейхсмаршал Герман Геринг. После войны на заводах концерна, находящихся — обратите на то внимание — в нейтральных странах, было обнаружено ценное оборудование, вывезенное из Советского Союза еще в 1942 году. То был грабеж с дальним, так сказать, прицелом — при любом исходе Восточной компании оборудование оставалось за концерном…

Вот какими делами занимался Виктор дель Сарто. Стоит ли после этого удивляться, что в истории с Галей он не побоялся обмануть местную полицию — ему приходилось надувать и более высокие инстанции. Вообще дель Сарто, образно говоря, плевал на события, которые разворачивались вокруг него в те Дни. И если порой вмешивался в некоторые из них, то руководствовался только личными интересами. Взять хотя бы наше знакомство. Когда дель Сарто начал догадываться, кто я такой, он, чтобы проверить свои подозрения, затеял со мной этакую игру. Он, видите ли, хотел развлечься! Слишком самоуверенный, он не допускал даже мысли, что может остаться в дураках. Вот что он пишет в дневнике: «…После прогулки к скалам Корабельного поселка последние сомнения рассеялись — я имел дело с капитан-лейтенантом Виноградовым. Казалось, можно было бы кончать игру. Но на следующий день Кулагин—Виноградов должен был петь в „Паяцах“, и я не мог отказать себе в удовольствии услышать его еще раз…»

Трудно сказать, что преобладает в этих строчках: фанфаронство, самоуверенность или барское пренебрежение… Ну, да хватит об этом!

В своем дневнике дель Сарто отводит немало места Галине Я готов поверить многому из того, что он пишет, но не верю в его любовь. Увлечение, страсть — возможно, но не любовь. За спиной любимой не прячутся от пистолета, как это сделал дель Сарто, когда пытался арестовать меня Вы скажете — трусость. Но трус поступил бы иначе: он разрешил бы мне и Галине выйти или хотя бы сделал вид, что соглашается на это. Нет, дель Сарто не был трусом; заметив опасность, он еще ловчил: разыгрывая испуг, пятился назад, выбираясь из тесного прохода между столом и книжным шкафом, а затем неожиданно схватил Галю и заслонился ею. Он прибег к этому приему обдуманно и, я даже сказал бы, хладнокровно. Притом он, вероятно, руководствовался известным принципом — цель оправдывает средства. А цель у него была одна — задержать меня и Галю во что бы то ни стало.

То была не трусость, а подлость. Но у таких людей, как дель Сарто, своя мораль.

Разумеется, в дневнике он излагает этот эпизод иначе. Там Вы найдете описание потасовки в духе американских кинобоевиков, там Галя в критический момент кокетничает с Марио Раверой, чтобы привлечь его на нашу сторону, там есть все что угодно, кроме правды.

И все же я не берусь судить этого человека, который — как бы то ни было — спас Галю от кошмара гестаповских застенков. Правда, очень скоро спаситель сам превратился в преследователя, но то произошло уже по моей вине…

Я подошел к самой трудной части моего рассказа, а потому заранее прошу простить неровность изложения.

После того как нам с Галей удалось спуститься в подземелье и добраться до Большого грота, я успокоился. Мне казалось, что самое страшное осталось позади. Галя отлично плавала я умела обращаться с кислородно-дыхательным прибором, а под рукой у нас было несколько комплектов легководолазного снаряжения, в том числе две пары ластов, которые не только облегчали, но и намного ускоряли движение под водой. За время своих вылазок я хорошо изучил дно порта и заранее наметил маршрут: на глубине 8—10 метров, ориентируясь на известные мне вехи, мы из района 15-й пристани должны были взять направление на внешний рейд и уже в открытом море повернуть к Корабельному поселку, где смогли бы укрыться в прибрежных скалах до темноты На этот путь надо было затратить 2, 5—3 часа. Вместе с тем кислородные приборы, которыми мы располагали, были рассчитаны на два часа. Но это обстоятельство не смущало меня, так как значительную часты пути от внешнего рейда до траверса Корабельного поселка мы могли плыть на поверхности — достаточно было удалиться от берега на милю—полторы, и ни один наблюдатель не отличил бы наши головы, покрытые маскировочными сетками, от пучков плавающих водорослей. Таким образом, мы сэкономили бы кислород. Однако всплыть мы могли только в открытом море — в порту, набитом до отказа судами, надеяться на маскировочные сетки было нельзя.

До грота мы добрались в два часа ночи и стали ждать утра. Говорили о многом — нам было что сказать друг другу. Галя, казалось, забыла недавние волнения — к ней вернулись ее обычная живость, самообладание. Но временами она вдруг останавливалась на полуслове, и тогда ее взгляд устремлялся куда-то в темноту.

Галя несколько раз заставляла меня повторять адрес явки в Корабельном поселке; не брала она и спичечный коробок с эстафетой, который передала мне вечером. Однако я не придавал этому значения. Ведь мне казалось, что теперь, когда мы достигли грота, нет оснований для беспокойства. Я допускал, что устроенный мною завал может быть разобран нашими преследователями еще до рассвета «Но на худой конец, — думал я, — мы с Галей уйдем под воду раньше, прихватив с собой лишние респираторы, которые бросим, как только станет светло и мы сможем двинуться по намеченному маршруту».

Я не видел оснований для беспокойства. А они были До сих пор не пойму, как я не заметил, что у Гали настолько расшиблено колено. Она не сказала мне об этом, сама перевязала рану, видимо, не желая огорчать меня, связывать мне руки, — ведь она отлично понимала, что значит для пловца больная нога… Было еще одно обстоятельство, которое не могло не тревожить Галю и которое я не принял во внимание по той простой причине, что не знал о нем. Я не знал, что в состав дельсартовского отряда входят так называемые боевые пловцы. Мы столкнулись с ними уже под водой — они караулили нас в сравнительно узком проходе портовых ворот, миновать которые мы не могли.

Незадолго перед этим я заметил, что Галя отстает от меня, хотя плыл я не быстро. Обратил я внимание и на то, что она плывет в довольно неудобном под водой положении — на боку, работая только одной ногой. Когда же я попытался объяснить ей, что надо работать обеими ногами, ее глаза за очками дыхательной маски виновато улыбнулись. Она показала расшибленное колено, и я мысленно выругал себя: с такой ногой не только плыть на четырехмильную дистанцию — купаться в ванне было нельзя. Видимо, поняв мое состояние, Галя ласково по гладила меня по руке и ободряюще подмигнула: мол, ничего дотяну как-нибудь. Но впереди нас ждали боевые пловцы…

В дневнике дель Сарто Вы найдете следующее описание разыгравшейся тогда трагедии (цитирую дословно): «…Я вызвал в порт парней из группы „Гамма“ (подразделение боевых пловцов) и вместе с ними спустился под воду. Остывшее за нон море было холодным, но меня бросало в жар при одной мысли о том, какая страшная опасность нависла над Галиной: больная, без предохранительного костюма, едва знакомая с водолазной техникой, она была обречена. Я сделал все, чтобы спасти ее. Но — увы, случилось то, чего я боялся больше всего: холодная вода безжалостно скрутила в судороге обессиленное тело молодой женщины, и Галина, потеряв от боли рассудок, стащила с лица дыхательную маску…»

Тут что ни слово — ложь. Наглая, беззастенчивая! Дель Сарто грубо извращает факты, пытаясь оправдаться перед читателями дневника. У Гали не было никакой судороги. Когда мы столкнулись с боевыми пловцами, Галя поняла, что ей с ее больной ногой не уйти от них, понимала и то, что я не оставлю ее. И тогда, сжав зубами резиновый загубник, она крикнула: «Сережа, эстафета — главное», — и сорвала с себя маску.

Вот, собственно, и все, что я мог рассказать Вам о Гале. Мне удалось тогда прорваться в море и уйти от преследователей. Вечером того же дня я отыскал в Корабельном поселке Петра Отрощенко и передал ему эстафету. Отрощенко переправил меня к партизанам, которые помогли мне связаться со штабом флота. Через неделю за мной пришла подводная лодка…»

ЭПИЛОГ

В последний день праздника погода испортилась. Небо до самого горизонта закрыли тяжелые хмурые тучи. Холодный пронизывающий ветер вздымал над городом и нес в море вихрящие столбы пыли. Вместе с пылью по улицам кружились шуршащие стайки красно-желтых листьев. На море ветер поднял высокую, но крутую волну с белой кипящей пеной на гребнях.