Минувшее - Сергей Трубецкой

Я помню такой характерный случай на одном из заседаний Комиссии. Какой-то безусловно умный, но карикатурно-гоголевского типа чиновник Департамента Духовных Дел Министерства Внутренних Дел, подчиненный С. А. Котляревскому, выработал законопроект касательно данного толка старообрядцев (Епископат Белокриницкого рукоположения) и докладывал его на заседании. Статьи законопроекта принимались Комиссией одна за другой, почти не встречая возражений или поправок. Технически законопроект был выработан прекрасно, и я лишний раз оценил в этом отношении качества нашей старой русской бюрократии.

Вдруг я обратил внимание на то, что все члены клира старообрядческих общин, включая причетников, начетчиков и т. п., были согласно законопроекту полностью освобождены от воинской повинности. При этом число клириков в каждой старообрядческой общине решительно ничем не ограничивалось, так что теоретически вся община могла быть записана клириками. Понятно, какие могли возникнуть злоупотребления, особенно в военное время.

Когда я отметил этот щекотливый пункт, никто из представителей старообрядческих общин не только не стал защищать столь выгодный для них текст законопроекта, уже прошедший через ряд инстанций, но, наоборот, они сами стали вводить в него очень строгие ограничения, необходимые с государственной точки зрения. Более того, после заседания ко мне подошла группа старообрядцев с Архиепископом Мелетием во главе, и последний поблагодарил меня от их имени за то, что я заметил «такое упущение», «а то,— сказал он,— нас бы потом могли поносить за непатриотизм, а нам это было бы обидно...». Так говорили люди, которым не доверяла, побаивалась и которых, порой, жала старая власть. Какая это была непростительная ошибка с ее стороны...

Между тем, тоже в перерыве заседания, Котляревский обратился при мне к чиновнику, составившему законопроект под его общим руководством: «Как же это мы с вами такую вещь пропустили?» Я не забыл подобострастно-сладенькой и хитрой улыбочки гоголевского «кувшинного рыла»; «Я составлял в современном духе-с, думал, либерализм не подпортит-с...» — сказал он.

Конечно, этот же самый «дьяк в приказах поседелый» составлял раньше тексты административных распоряжений относительно тех же старообрядцев, только «в другом духе-с», при этом — очень вероятно — он также «петушком» старался забежать впереди начальства, утрируя направление, которое старался угадать.

Перед закрытием заседания С. А. Котляревский в качестве председателя поблагодарил «кувшинное рыло» за его большую подготовительную работу, «Я только трость в руке борзописца»,— ответил с неподражаемым поклоном чиновник...

Мне пришлось довольно часто видеть в ту эпоху, как гоголевские и совсем не-гоголевские «современные» чиновники старались подделываться под «новый дух-с». Наблюдать это было иногда забавно, но всегда очень противно. К числу этих «чиновников» я отношу многих чинов Военного Министерства: военные погоны, даже генеральские, никак не меняли их чиновничьих душонок.

Тем, что я говорю сейчас, я отнюдь не хочу бросить камень во всю нашу русскую — гражданскую и военную — бюрократию, представлявшую во многих отношениях очень большую ценность. Этот ценнейший аппарат власти был нашими интеллигентами, дорвавшимися до власти, варварски разбит при Временном правительстве.

То, что я встретил в Ликвидационной Комиссии по Делам Царства Польского, тоже очень характерно для этой мрачной эпохи нашей истории — первого периода «великой и бескровной» революции.

В начале Мировой войны Верховный Главнокомандующий, Великий Князь Николай Николаевич, торжественно возвестил о воссоздании, после окончания войны, единой автономной Польши. (Это замечательное по форме воззвание было составлено дядей Гришей Трубецким.) Временное правительство сделало дальнейший шаг. Еще не объявив формально будущей независимости Польши и ее границ с Россией и откладывая эти вопросы «до Учредительного Собрания» (все и вся откладывалось тогда до Учредительного Собрания!), Временное правительство на самом деле всеми своими актами предрешало эту независимость, более того — подготовляло ее. При этом, фактически, работу по подготовке отделения Польши от России вели не русские государственные деятели, а поляки, облеченные для этого особыми полномочиями русского Временного правительства. Все делалось «в новом духе-с», по выражению «кувшинного рыла»... Характерно, что даже председателем Ликвидационной Комиссии по Делам Царства Польского и докладчиком по польскому вопросу на своих заседаниях Временное правительство назначило поляка — А. Р. Ледницкого. Ледницкий среди поляков был настроен скорее русофильски, но все же он был — поляк, и со стороны Временного правительства было непростительно легкомысленно отдавать в польские руки всю подготовку разрешения вопроса, в котором были столь существенно задеты интересы России.

Надо отдать должное полякам: они были прекрасно представлены в Ликвидационной Комиссии. К сожалению, никак нельзя сказать того же про русских представителей. Со стороны поляков я видел очень культурных государственных деятелей, со стороны русских были исключительно представители министерств, причем обычно из некрупных чиновников. Психология их была — подделываться под «современный дух-с» и даже забегать в этом отношении вперед, чтобы, Боже упаси, как-нибудь не оказаться «ретроградом». Действительно, делать все по желанию поляков считалось «либеральным», а в чем-либо спорить с ними — «ретроградным».

Если не ошибаюсь, единственным кроме меня человеком, не всегда соглашавшимся с поляками и не шедшим решительно на все их требования, представляемые, правда, не в «революционной», а в самой культурной форме, был какой-то очень молодой мелкий чиновник Министерства Иностранных Дел, носивший вполне демократическую фамилию Михайлов (или что-то в этом роде). Только мы двое юнцов—мне было тогда 27 лет, и Михайлову не больше — а чаще всего я один, спорили с поляками, не получая ни малейшей поддержки, даже наоборот,— от представителей других министерств.

Почти по каждому важному вопросу я оставался при особом мнении, обычно в одиночестве, причем наш председатель должен был докладывать Временному правительству, так как представители министерств в этом отношении пользовались в Комиссии правами товарищей министров.                               

Приведу в виде примера один вопрос — последний, в обсуждении которого я принимал участие, так как после этого я подал в Министерство народного просвещения прошение об отставке, признавая свою дальнейшую работу в таких условиях совершенной бессмыслицей. К тому же Временное правительство все левело, а в России все разлагалось. Надежд на какое-либо возможное улучшение уже быть не могло... Однако возвращаюсь к Ликвидационной Комиссии по Делам Царства Польского. Среди законопроектов, подготовляемых ею для вынесения их на утверждение Временного правительства, был один, касательно поляков, русских подданных, перешедших на сторону врага, вошедших в состав их вооруженных сил и затем взятых в плен нашими войсками (большинство были так называемые «польские легионеры», служившие в Австро-Венгерской армии). Несколько таких русских подданных, изменников-перебежчиков (я не отрицаю их польского патриотизма), ждали над собой военного суда в момент революции.