Ключ - Саймон Тойн

И вот теперь он шел нетвердой походкой по коридорам, держась рукой за шершавые каменные стены, и надеялся, что ему никто не встретится, пока он не окажется в священных стенах уединенной часовни. Там Садовник хотел излить всю боль своего сердца в молитве и горячо просить Бога пощадить сад. Дойдя до лестницы, которая вела в зал под служившей собором пещерой, он споткнулся и чуть не упал — так сильно устали ноги от многочасового стояния у костра. Садовнику казалось, что он и сам чем-то заболел. Несколько часов назад у него пошла носом кровь, его беспрестанно преследовал запах апельсинов, который ничем не удавалось прогнать. От подножия лестницы шел короткий узкий коридорчик, по обеим сторонам которого были ряды деревянных дверей, и возле каждой — свеча, погруженная в воск тысяч своих предшественниц. Большинство свечей было зажжено, указывая на то, что эти молельни сейчас заняты, но были и двери, у которых свечи не горели. К одной такой он и направился, зажег свечу от огарка у соседней двери, поставил на место и вошел в часовню.

Она представляла собой маленькую пещерку, вырубленную в толще скальных пород. Освещали ее несколько свечей, поставленных во исполнение своих обетов другими монахами. Свет заколебался, когда брат Садовник вошел и опустился на пол, отполированный коленями приходивших сюда столетиями набожных братьев.

Даже здесь, в холодном сердце горы, Садовника не покидал жар зажженного им наверху костра. Он почувствовал, как покалывает кожу под грубой сутаной, встал на колени и поднял глаза на крест в форме буквы «Т», установленный на каменном алтаре.

Его деревья. Его сад. Их, словно проклятые Богом души грешников, пожирают сначала хворь, а потом пламя костра. И он не в силах остановить эту чуму.

Брат Садовник ощутил, как волнение, до тех пор старательно подавляемое, нарастает в его груди, поднимается, рвется наружу, — и вот оно выплеснулось рыданием, таким бурным, что заболело горло. Он с усилием закрыл глаза, сложил руки и постарался целиком сосредоточиться на молитве, которую так горячо желал вознести к небесам. Все тело его сотрясалось от рыданий. Молящийся крепко обхватил себя руками, пытаясь в буквальном смысле овладеть собой. Он все еще чувствовал дым костра, чувствовал, как пышет жаром тело под сутаной. Раскачиваясь из стороны в сторону на каменном полу, Садовник уткнулся ртом в плечо, чтобы никто в соседних часовнях не слышал его рыданий.

Струйки пота щекотали тело, кожа стала зудеть, и монах почесал ее в нескольких местах. Из глаз текли слезы, капали со щек, но как бы горько он ни рыдал, как бы тяжко ни всхлипывал, его не покидало ощущение полной безнадежности. И это ощущение нарастало, распирало его изнутри, пока Садовник не испугался, что его разорвет сейчас на части. Боль становилась все сильнее, зуд казался невыносимым, и в этот момент из горла монаха вырвался жалобный вой — такой громкий и леденящий душу, что не мог не привлечь внимания братьев.

Садовник повернул голову к двери, ожидая, что кто-нибудь сейчас войдет, и стер со щек влагу тыльной стороной ладони, пытаясь одновременно взять себя в руки. Но остановиться он был не в силах, и вой его не смолкал, он звучал все громче и отчаяннее, как ни старался Садовник сдерживаться. Вот тут он и заметил, что стертая со щек жидкость странного темного цвета, а сутана — в тех местах, где он чесался, — покрылась такими же пятнами. Охваченный страхом, Садовник разорвал сутану на шее и груди и обнаружил, что этот зуд вовсе не от пота: кожа его покрылась маленькими волдырями; там, где он расчесал их, волдыри стали сочиться темно-коричневой жидкостью. А чесаться хотелось уже до умопомрачения. Похоже, чесалась каждая клеточка его тела, и единственное, что могло помочь — как ему казалось, — это чесать, пока не исчезнут все волдыри.

Он вонзил в кожу толстые ногти своих загрубевших от работы рук, сдирая кожу целыми полосами и вскрывая все больше и больше гнойничков. Облегчение наступило мгновенно, и оно перевешивало ту боль, которую причиняли нанесенные им себе раны. Это было благословение. Это была пытка.

Садовник услышал скрип двери и увидел перепуганного брата-монаха, который отшатнулся от коленопреклоненной фигуры, раскачивающейся во все стороны и яростно разрывающей ногтями собственную плоть, покрытую густой сыпью. Рот Садовника был распахнут, из него продолжал вырываться ужасающий жалобный вой, пустые глаза бессмысленно уставились в пространство, а текли из них не слезы, а струйки какой-то темно-коричневой жидкости.

71

Аркадиан почувствовал, как завибрировал телефон, и скосил глаза на дисплей. Номер был скрыт. Тогда инспектор вскочил из-за стола и быстро двинулся к выходу из переполненной сотрудниками комнаты.

— Алло? — проговорил он, уже толкая дверь и сбегая вниз по лестнице.

— Это Габриель.

— Ага, а я только собрался звонить вам, — перебил его Аркадиан, не давая сказать больше ни слова. — Я сейчас выхожу из управления, а телефон у меня вот-вот сядет. Я дам вам другой номер, по которому можно позвонить. Там я буду минут через пять. — Он прочитал вслух заранее записанный на ладони номер городского телефона и сразу отключился, так и не дав Габриелю что-либо произнести в ответ.

Габриель слушал гудки отбоя в трубке и удивлялся тому, каким коротким получился у них разговор. Ясно, что инспектор не хотел говорить с ним, — во всяком случае, по своему мобильнику.

Через пять минут.

Он обвел взглядом книжные шкафы, выстроившиеся вдоль стен в кабинете доктора Анаты. Возможно, Аркадиану нужны эти пять минут, чтобы запустить какой-то хитрый механизм отслеживания звонка? Ему приходилось читать о новых суперкомпьютерах, разработанных ЦРУ в качестве оружия в борьбе с террористами. Эти новейшие машины могли в считанные секунды отследить звонки с самых надежно защищенных телефонов. Меньше всего Габриелю сейчас хотелось попасть в руки полиции и снова оказаться в камере. Доктор Аната уже должна доставить сообщение монаху. А значит, ночью ему предстоит деловая встреча в стенах Цитадели, и пропустить эту встречу невозможно ни за что в жизни.

Он открыл в своем телефоне браузер и ввел в окошко поисковика номер, который продиктовал ему Аркадиан. Появился список результатов, Габриель щелкнул по парочке из них. На обеих страницах значилось, что это номер телефона-автомата в Базилике Феррумвиа[67] — главном железнодорожном вокзале Руна. Он нахмурил брови. Странный выбор. Обычными телефонами-автоматами пользуются, как правило, чтобы анонимно сообщить о чем-нибудь в полицию, а не наоборот.

Габриель перевел взгляд на стоявший в углу телевизор. Индикатор времени внизу экрана показал, что прошла одна минута. Остается четыре минуты, чтобы решить, стоит перезванивать инспектору или нет.

Почти весь день он смотрел новости по телевизору, стараясь не отстать от жизни, в перерывах между звонками своим друзьям и знакомым — через них он пытался договориться о безопасном перелете Лив обратно в Турцию. Он использовал буквально малейшую возможность и уже договорился, что ее перебросят сюда на грузовом самолете — под чужим именем и с «липовым» паспортом. Габриель хотел дозвониться до Лив, объяснить, что и как, но она не отвечала на звонки. Наверное, спит. По крайней мере, Габриель надеялся, что это так. На стене тикали часы. По телевизору закончился репортаж о небольшом ущербе, которое причинило землетрясение нескольким историческим зданиям в Руне, и начался новый — о смертях в рунской больнице. Когда на экране появилась фотография матери, Габриель отвернулся. Время он проверил по дисплею телефона.

Прошло пять минут.

Он набрал номер.

Прокладывая себе путь в толпах пассажиров под огромным куполом вокзала, сделанным из стекла и стали, Аркадиан уже расслышал звонок телефона. Звонки прекратились как раз в тот момент, когда он добрался до телефонной будки. Инспектор выругался довольно громко — несколько проходивших мимо пассажиров обернулись в его сторону. Тогда он порылся в карманах, делая вид, будто ищет мелочь, чтобы поговорить по телефону. Почти сразу звонки раздались снова.

— Я на месте, — сказал в трубку инспектор.

— Зачем понадобился этот номер? Вам на этой линии легче отследить меня?

— Да нет, — ответил Аркадиан и глубоко вдохнул, стараясь отдышаться, — как раз наоборот. Мой телефон засечь гораздо легче — он на это специально настроен, вот я и решил избежать риска. Отсюда можно говорить вполне спокойно. Знаете, мне очень-очень жаль, что в больнице так получилось.

На это Габриель ничего не сказал.

— Я также проверил все улики, связанные с вашим побегом из управления. Вы были правы: исчезли пленки с камеры видеонаблюдения, журналы регистрации задержанных — короче говоря, все.