Бомарше - Рене Кастр

Однако у герцога де Лаврильера было совсем иное мнение на сей счет. Этот потомок рода Фелипо в течение пятидесяти двух лет занимал министерские посты — министра без портфеля, министра по делам протестантов и, наконец, министра королевского двора. Более чем полувековая карьера этого человека была отмечена лишь недостойной и мелочной суетой: притеснения и преследования гугенотов стали прекрасной подготовкой к той задаче, которую он выполнял потом всю оставшуюся жизнь. Задачей этой было извещать коллег о том, что они впали в немилость: вначале был Машо, потом Шуазель, скоро наступит черед д’Эгийона, Мопу и Терре и, наконец, перед тем как самому предстать перед Богом, он принесет эту весть Тюрго. Таков далеко не полный список великих царедворцев, которых Лаврильер отправил в отставку, тогда как его собственная посредственность позволяла ему держаться на плаву. Но этот человек ограниченного ума обладал удивительной способностью сразу же видеть людей, в чем-либо его превосходящих, и это их превосходство заставляло его страдать до глубины души.

Выдающиеся люди редко занимают высокие должности, поскольку самый короткий и самый верный путь к ним — это раболепие. Бомарше, свободолюбивый и независимый, хоть и имел пороки, но никогда не принадлежал к гнусной породе пресмыкателей. Лаврильер давно понял это и с негодованием наблюдал за тем, как принцессы осыпали милостями сына часовщика, бренчавшего на арфе и опустившегося до сочинительства пьес. И вот теперь, устроив драку с герцогом и пэром, этот наглец посмел оспаривать законность ареста, наложенного на него им, герцогом де Лаврильером, именем короля. В своей записке Бомарше уведомил министра, что суд маршалов именем короля вернул ему свободу. Г-н де Лаврильер ответит ему тоже именем короля. Разве это слыхано, чтобы герцог и пэр сидел под арестом в Венсенском замке, а его противник свободно разгуливал по столице и со смехом рассказывал всем о своем приключении?

Во имя поддержания установленного порядка и чтобы подчеркнуть свою власть, которую люди недалекие любят при каждом удобном случае демонстрировать тем, кто превосходит их умом, герцог де Лаврильер подписал 24 февраля 1773 года «летр де каше» о заключении Бомарше в тюрьму Фор-Левек, чтобы тот смог поразмыслить там на досуге о том, как рискованно быть слишком умным. Лаврильер думал, что таким образом погубил репутацию Бомарше, на самом же деле, он открыл перед ним не ворота тюрьмы, а дорогу к славе.

Глава 20

УЗНИК ФОР-ЛЕВЕКА (1773)

Утром 24 февраля 1773 года офицер мушкетеров явился в дом номер 26 по улице Конде: он дал хозяину четверть часа на сборы и прощание с семьей, после этого, несмотря на протесты, двое сержантов препроводили его в фиакр:

«Из глубины фиакра я увидел, что для меня опускают мост тюремного замка, у входа в который я оставил надежду и свободу», — скажет позже Фигаро в своем знаменитом монологе.

По правде говоря, тюрьма Фор-Левек, расположенная на улице Сен-Жермен-л'Оксеруа, пользовалась вполне приличной репутацией, туда заключали не опасных преступников, а учинивших какой-либо скандал актеров или несостоятельных должников. Новому постояльцу отвели лучшую комнату замка, ту самую, в которой за восемь лет до него мадемуазель Клерон расплачивалась за свой отказ играть в комедии.

Чем еще было заняться в этом комфортабельном застенке, кроме как писать письма. Первое послание, адресованное Гюдену, было выдержано в весьма ироничном тоне:

«Благодаря незапечатанному письму, именуемому письмом с печатью (летр де каше), за подписью Людовика, а ниже — Фелипо, завизированному Сартином, исполненному Бюшо и касающемуся Бомарше, я, друг мой, проживаю теперь в Фор-Левеке в комнате без обоев стоимостью 2160 ливров, и меня заверили, что, помимо самого необходимого, у меня ни в чем не будет нужды. Обязан ли я своим заключением семейству герцога, которого спас от уголовного процесса? Или министру, чьи приказы я неизменно выполнял и даже предвосхищал? Или же герцогам и пэрам, с которыми мне совершенно нечего делить? Этого я не знаю. Но священное имя короля столь прекрасно, что никогда не вредно употребить его лишний раз и кстати. Именно так во всяком хорошо организованном государстве расправляются по воле власти с теми, кому нечего предъявить по суду. Что поделаешь? Повсюду, где есть люди, происходят омерзительные вещи, и быть правым — это большая ошибка и преступление в глазах власти, которая всегда готова наказывать, но никогда — судить».

Через некоторое время эту мысль повторит другой знаменитый писатель, также ставший жертвой «летр де каше». Это Мирабо, взбудораживший общественное мнение своим «Эссе о деспотизме» и брошюрой «Королевские указы о заточении в тюрьму без суда и следствия и государственные тюрьмы». И здесь стоит обратить внимание на эту уже наметившуюся связь между двумя судьбами, столь характерными для той бурной эпохи, эпохи перехода от абсолютизма к революции. Подобно Мирабо, Бомарше умел подобрать сильные слова, находившие отклик в угнетенных душах; вскоре он осознал серьезность положения, в котором оказался, и в письме к своему покровителю принцу де Конти сменил ироничный тон на более суровый:

«Король может полновластно распоряжаться свободой своих подданных, но честь их ему неподвластна. Власть, которая лишает нас возможности добиваться правосудия, не может отнять у нас еще и право надеяться на него».

Тюремное заключение действительно серьезно ослабило позиции Бомарше в судебном процессе с графом де Лаблашем, начатом по апелляционной жалобе последнего; Лаблаш приложил массу усилий для того, чтобы рассмотрение поданной им жалобы было назначено на возможно более ранний срок, дабы он мог воспользоваться ситуацией, обеспечивавшей его физическое и моральное превосходство над противником.

И все же узнику удалось найти покровителей. Мадемуазель Менар бросилась в ноги Сартину с просьбой взять под защиту Бомарше. Тот пообещал поддержку, но слов актрисе показалось мало; на следующий день она написала начальнику полиции письмо, в котором настаивала на своей просьбе и умоляла помочь ей найти убежище в монастыре, где она могла бы укрыться от бесчинств герцога де Шона, если последний будет освобожден из тюрьмы. Через день она возобновила свои просьбы, Сартин пошел навстречу ее желаниям и с помощью аббата Дюге, славившегося своим благочестием, устроил так, что актрису пообещали принять в одном из монастырей. Добиться этого оказалось нелегко, поскольку и сам аббат, и монахини боялись мести герцога де Шона; к сожалению, мадемуазель Менар не оценила этих усилий: поскольку чувство страха было сильнее любви к Богу, она с трудом переносила добровольное заточение и в конце концов убедила себя в том, что стены Венсенского замка надежно защищают ее от бывшего покровителя; спустя всего неделю после прибытия в монастырь она вернулась к мирской жизни.