На грани апокалипсиса - Анатолий Кулемин

Глава 10

Майер высадил Бредли около ресторана «Зеленая крона» в пятнадцать тридцать. Время ленча, хотя Бредли не обедал. После Центрального вокзала они заезжали еще в три места: в два – по делам Людвига и в одно из агентств авиаперевозок, там Бредли взял расписание авиарейсов.

– Ты уверен, что я тебе сегодня больше не понадоблюсь? – спросил Людвиг, когда Бредли уже открыл дверцу машины.

– Сегодня – черт его знает… Завтра, возможно, понадобишься. В любом случае, будь на связи. И… спасибо тебе.

– Да ладно… – отмахнулся Майер. – Надеюсь, что сегодняшний день был для тебя удачным?

– Пока – да, хотя… окончательный вывод делать еще рано. Но ведь день еще не закончился.

Майер завел машину и крикнул уже в захлопнутую дверь:

– Если что, – я у себя!

«Его» столик, несмотря на то, что Бредли приехал без звонка, был свободен, но вот Марты в ресторане не было.

– Она уехала по вопросам поставок продуктов, мистер Бредли, – пояснил Дэвид Бласс, метрдотель ресторана. – Видимо, вы не предупредили ее о своем приезде…

– Ничего страшного, Дэвид, я подожду.

– Что вам приготовить?

– Пусть зажарят картофель в масле и сделают отбивную телятину. И еще… пусть запекут форель в сметане. И кофе.

– Коньяк, вино?

– Сегодня, пожалуй, нет. Апельсиновый сок, пожалуйста…

– Хорошо, сэр, – слегка поклонился Бласс. – Кофе и сок вам сейчас подадут.

Бредли прошел в свой угол, кивком поздоровавшись по пути с пианистом, тот кивнул в ответ. Он играл на клавесине – этот инструмент завезли недавно. Бредли нравилось его звучание, было в нем что-то от Средневековья.

«Ну и что мы имеем?.. – начал анализировать Бредли. Он выложил на стол пачку сигарет, зажигалку, портфель поставил на пол; официант принес и поставил на столик чашечку кофе и высокий стакан с апельсиновым соком. – А мы имеем то, что я стою на грани… На грани провала. Если пленка мне не поможет, придется уходить. Вот только куда и как? (Те два канала его экстренного “ухода”, которые предусматривались при разработке операции, были ликвидированы еще в сорок шестом, вскоре после снятия Меркулова с поста министра госбезопасности и назначения его заместителем начальника Главного управления советского имущества за границей по Австрии. Об их ликвидации Бредли знал, об этом ему сообщить успели. После ареста Меркулова в мае пятьдесят третьего – чуть больше полугода назад – от четырех каналов связи у Бредли осталось два: один – в США, второй – шведский). Здесь два варианта. Первый: выбираться самостоятельно. Второй: через советское посольство в Вашингтоне. Первым вариантом я воспользоваться не смогу, у меня нет ни одной европейской визы, и на оформление документов потребуется время, а его у меня нет, да и не дадут мне этого сделать. Возьмут сразу, как только почувствуют мое шевеление. Второй вариант… В Вашингтон я улететь сумею, завтра я еще в законном отпуске, время для этого есть. Но как меня встретят в посольстве?.. Дома после смерти Сталина произошли такие перемены, о которых в сорок пятом даже помыслить никто не посмел бы. Даже Берия арестован!.. Интересно, кто-нибудь из тех людей, которые меня сюда отправляли или хотя бы знали обо мне, остался на своем месте… или хотя бы на свободе? Пожалуй, что никто… Канал своего ухода надо было мне готовить самому. Но сейчас об этом думать уже поздно. Сейчас надо думать, как выкрутиться. А вот когда выкручусь, тогда… Хотя есть еще один вариант… Третий… Просто исчезнуть. Продумаю как крайний случай. Ночь у меня впереди. Дальше. У меня есть пленка из фотокамеры. А что если она мне что-то… точнее, кого-то, даст? В таком случае я смогу доказать свою невиновность в убийстве Сэдлера. – Ход его мыслей прервал подошедший официант, он принес заказ Бредли: обжаренный в масле картофель с зеленым горошком, большой кусок отбивной с зеленью петрушки. Бредли поблагодарил и принялся за еду; после утренней чашки кофе во рту у него не было ни крошки, голод уже порядком начал себя проявлять. – Итак… я смогу доказать свою непричастность к убийству. А это уже немало. Но я не знаю, что “они” смогли вытащить у Сэдлера. Если он все-таки признался “им”, что сделал запись того разговора и пленку передал мне, что тогда? А ничего… Тогда – ни-че-го. Свидетелей нет, доказать это никто не сможет, а я все буду отрицать. Кроме его слов, у “них” ничего нет, а под пистолетом сказать можно все, что угодно. И по программе “Ультра” он мне ничего не отдал. Сказал, что вообще слышит об этом впервые. Ту информацию, о которой я докладывал Скоуну, я получил от Пелпа. А если еще на пленке окажется и сам Пелп, а скорее всего, он там окажется, мотивация его поступка, то есть убийства Сэдлера, приобретет совсем иной оттенок. Так что поторопились вы, господа… Сэдлер вам нужен был живым. Сейчас вам меня не взять. Сейчас – да. Они меня возьмут позже. Они меня возьмут, когда узнают – а они это, несомненно, узнают, – что в Москве о плане “Дропшот” и о программе “Ультра” известно. Тогда они сумеют состыковать концы. Но это произойдет не сегодня и не завтра. А это для меня сейчас главное. Главное – выиграть время. Или – в идеале – перевести на кого-то стрелки…»

Войдя в ресторан, Марта бросила короткий взгляд на «его» столик и о чем-то заговорила с подошедшим метрдотелем. Переговорив с ним, она подошла к Бредли.

– Здравствуй. Что-то случилось? У тебя глаза уставшие.

– Видимо, пора мне менять профессию, если уже ты начала меня читать даже на расстоянии. Возьмешь меня к себе? Ну, хотя бы… официантом.

– Не возьму. Это плохо, когда подчиненный умнее своего начальника, но еще хуже, когда начальник об этом знает. А ты умнее меня. Нет, не возьму. Лучше я просто возьму тебя на содержание, – она улыбнулась и коснулась его руки. – Я освобожусь минут через пятнадцать – двадцать. Подождешь?

– Обязательно. У меня к тебе есть очень важное дело. Да и твоя идея моего содержания мне понравилась, ее мы тоже обсудим. А пока я доем эту изумительную телятину. И еще я заказал запеченную форель, так что можешь не торопиться.

А дальше произошло то, чего Бредли предвидеть не мог. Это было свыше человеческого разума, поэтому он оценил обстановку так, как не делал это уже много лет: вслух, шепотом, по-русски и… матом. Наверное, для разведчика такое недопустимо, но… слишком большое напряжение держало его последние несколько часов.

В ресторан вошел человек, которого Бредли не ассоциировал со своей жизнью никак. В ресторан вошел оберштурмбаннфюрер СС Гарднер. Тот самый Гарднер, с которым он в мае сорок пятого гнал машину из пылающего Берлина.

Бредли опустил взгляд в тарелку. Человек способен чувствовать чужой взгляд на себе; это вызывает у него чувство тревоги, настороженности. Он начинает непроизвольно искать источник этой тревоги и, как правило, находит. Это когда речь идет о простом человеке, а Гарднер служил в разведке: у таких людей чувство опасности обострено до предела, оно не проходит даже с годами, оно не проходит, даже если человек давно не связан с секретной службой.