Алекс и я - Айрин Пепперберг

деревянные кубики и так далее. Но мы никогда во время наших тренировок не соотносили арабские цифры с неким набором предметов. Мы задались вопросом, понимает ли он, что графическое обозначение числа шесть (для попугая это просто некая закорючка – squiggle) в системе арабских цифр значит количество шесть? Именно это понимается под термином «эквивалентность». Мы также не были уверены в том, что Алекс понимает, что число шесть больше, чем пять, пять больше, чем четыре, и так далее. Алекс не заучивал числа в таком порядке, как обычно это делают дети. Если числа заучиваются по порядку, то это автоматически включает усвоение принципа возрастания их величины. Сможет ли Алекс преодолеть это препятствие?

Итак, в нашем пробном первом тесте мы сделали следующее. Положили пластиковую арабскую цифру пять зеленого цвета рядом с тремя деревянными блоками синего цвета и задали вопрос «What color bigger?» (‘Какой цвет больше (буквально), т. е. предмет какого цвета содержит большее число?’). Зрительно блоков из дерева было больше, чем лишь одна арабская цифра. Если бы Алекс руководствовался лишь этим аспектом, он бы ответил «синего». Но он так не поступил. Он ответил – предмет зеленого цвета. С высокой степенью точности он несколько раз отвечал на вопрос, руководствуясь значением цифры. В другой серии тестов мы показывали ему две арабские цифры разного значения и разного цвета. И снова спросили: «What color bigger?» И снова он понял правильно, хотя мы не обучали его пониманию подобных вещей. Он сам понял, что арабская цифра «шесть» означает шесть предметов, пять – пять предметов и так далее. И он знал, что число шесть по значению больше, нежели пять, и так далее в этом ряду. Шимпанзе не способны освоить подобное самостоятельно, без интенсивной тренировки.

Здесь действительно демонстрируется тонкое понимание понятия «число». Считалось, что подобными способностями к усвоению данного понятия обладает лишь человеческий мозг и выражается это знание посредством человеческого языка. Алекс в очередной раз продемонстрировал то, чего от него совсем не ожидали.

Майкл Томаселло (Mike Tomasello) – мой друг, выдающийся ученый-приматолог, который работает в Институте эволюционной антропологии общества Макса Планка в Лейпциге. Область исследований Майкла – эволюционное происхождение некоторых высших когнитивных функций человека, включая язык. Мы порой шутили над тем, как обычно Майкл заканчивает свои научные выступления. Как и большинство его коллег, он полагает, что все научные данные указывают на то, что эти «высшие» функции человека выросли из мозга приматов. Именно эта идея служит обычной концовкой научных выступлений Томаселло. Но, однако, теперь Майкл, шутя и чувствуя при этом разочарование, прибавляет к своей излюбленной концовке: «включая эту чертову птицу – Алекса!».

На телевидении наши тесты на понимание «ничего», «эквивалентности» и понятий «сходство/различие» пользовались популярностью. Особенное внимание привлекали наши исследования понятия «ноль» и близкого к нему. В наших исследованиях отсылка к позднему открытию европейцами понятия «ноль» облегчала научную задачу. Мое научное чутье подсказывало мне, что способность Алекса к пониманию свойства эквивалентности заслуживала особого внимания – она свидетельствовала о таком уровне абстрагирования и других когнитивных процессов, который даже я не ожидала у него увидеть. Для меня становилось всё более очевидным, что наша совместная с Алексом работа продемонстрирует потрясающие достижения, перед которыми предыдущие десятилетия его «научной карьеры» покажутся менее значительными.

Мой восхитительный год, полный интеллектуальной свободы и финансового спокойствия благодаря стипендии Института Рэдклиффа, подошел к концу. Случилось это летом 2005 года. Я открывала в Алексе когнитивные способности, которые превосходили всеобщие ожидания, я расширяла границы самых смелых научных гипотез об истоках когнитивных способностей человека. И я вновь оказалась без работы. Также у меня не было и гранта. Мне пришлось подать документы, чтобы получать пособие по безработице. Два раза в день я ела тофу, а температуру в доме зимой пришлось понизить до 15 градусов, чтобы урезать расходы на коммунальные услуги. Только благодаря щедрой спонсорской помощи Фонда Алекса я могла продолжать работать с моим питомцем.

Телевидение представляло Алекса как большого умника, «башковитого малого». Именно таким он и был. Однако у мистера А. были и другие стороны. Он любил играть, но не только с игрушками, в своей клетке. Он любил интеллектуальные игры: доказывал это, когда давал заведомо неправильные ответы на задаваемые нами вопросы. Он бывал вредным, но порой и нежным. И он давал нам понять, что хотя он учитывает, что его материальные потребности и нужды зависят от нас, но он при этом прекрасно осознает ценность своей личности. Мы так же принадлежали ему, как и он нам. В целом характер у него был вздорный.

Алекс очень любил совершать экскурсии в небольшой холл рядом с лабораторией. Когда ему хотелось туда, он говорил «go see tree» (‘идти смотреть дерево’). Эту фразу он повторял по крайней мере два или три раза в неделю. Студенты выполняли его просьбы и брали Алекса в холл. Они брали его жердочку с собой, но Алекс предпочитал сидеть на спинке маленького дивана, который там стоял. Он садился поближе к окну и смотрел на птиц на дереве и на проезжающие внизу грузовики. Студенты, которые проходили под лестницей, находящейся под окном, не обращали особенного внимания на восторженный приветственный свист Алекса. Алексу нравилось свистеть, подражая вою волков, так он обращался к студентам, проходившим через холл, чем наводил ужас на студенток, которым он очень нравился.

Когда Алекс находился в холле, ему больше всего нравилось танцевать под песню «California Dreamin’», которую студенты с удовольствием ему ставили. Эта традиция сформировалась несколько лет назад, когда кто-то включил в лаборатории версию этой песни в исполнении «The Mamas and the Papas», Алекс начал пританцовывать с большим энтузиазмом. Традиция укрепилась после того, как благодаря Арлин все выучили слова этой песни.

В нашей лаборатории, конечно, существовало расписание – время кормления, время для работы. Однако у Алекса были и свои собственные дела. После ланча, который состоял из подогретого зерна, Алексу нравилось отдыхать, погружаясь в легкий транс, наверху клетки или внутри импровизированного гнезда, сделанного им из картонной коробки. Глаза полуприкрыты, Алекс произносит небольшой монолог, состоящий из слов и фраз: «Хороший мальчик… Иди ужинать… С тобой все будет хорошо… В чем твоя проблема? Ну, давай». Подобный монолог он произносил каждый день в 16.30: «Хочу на стул… Какого цвета? Душ…» Арлин называла эти монологи «Хроники Алекса» («Аlех Chronicles»), его размышления, обобщающие события прошедшего дня. Иногда он практиковался в произнесении нового слова. Так, например, мы могли отследить, как он заучивал слово «seven» (‘семь’). Он произносил «s…one», потом «s…none», потом «seben».

У