Живут во мне воспоминания - Муслим Магомаев

Владимир Терлецкий был человек своеобразный, не всегда предсказуемый. Помню, как под Рождество он позвонил мне в гостиницу «Россия», где я тогда жил, и спросил: «Можно я приду к тебе со своей девушкой? Мы принесем с собой рождественского гуся, посидим вместе». Конечно, я согласился. Но вдруг часов в семь ко мне приходят не два гостя, а вваливается целая компания человек в двадцать во главе с Терлецким:

«Можешь нас поздравить, мы только что расписались с Наташей». — «А это кто?» — «А это мои гости». То есть Володя решил вот так скромненько отметить свою свадьбу — без предупреждения, с рождественским гусем весьма малых размеров. Хорошо, что у меня был просторный люкс и все гости смогли как-то разместиться. Позвонил в ресторан, попросил поднять в номер еды соответственно количеству гостей. Посидели мы хорошо, не расходились до самого утра. Новоиспеченный муж, выпив, заснул и спал всю ночь, а новобрачной пришлось танцевать с кем угодно, только не со своим мужем…

Был у Терлецкого дома контрабас, на котором он не играл. Инструмент этот стоял на балконе и в жару, и в холод. Жена взяла и отдала его кому-то, кажется, в музыкальную школу. Володя, узнав об этом, стал вдруг горевать: «Ты отдала мой любимый контрабас!» — «Но ведь он все равно стоял без дела…» — «Но ведь любимый!..»

К сожалению, Володи Терлецкого вскоре не стало…

В то время, когда мы создавали новый эстрадный оркестр, меня пригласил к себе заведующий Отделом культуры ЦК КПСС В. Ф. Шауро. Пригласил не в связи с этим, а просто для беседы, как он приглашал многих других артистов, музыкантов. Беседы эти проходили в атмосфере, располагавшей к доверительным разговорам: чай, сухарики, печенье… Темы таких встреч заранее не оговаривались — просто говорили о жизни.

В разговоре Василий Филимонович даже поделился со мной тем, что его сын увлекается шведской вокальной группой «Свингл-сингерс», которая исполняла произведения классической музыки в современной эстрадной обработке. Спросил мое мнение на этот счет. Я ответил:

— Хотя я сам учился классической музыке, люблю ее, но ничего страшного в таком исполнении не вижу. Например, я и сам с удовольствием сделал бы современную оркестровку романса Вольфрама из вагнеровского «Тангейзера» и исполнил бы. Получилась бы красивая эстрадная песня, хорошая, добротная.

— Но хорошо ли, когда великого Баха перекраивают под эстраду?

— Бах — композитор вне времени. Джазмены, настоящие, профессиональные, любят играть Баха — они ведь великолепные музыканты, учившиеся на Бахе. Джазмен — это не просто музыкант, умеющий импровизировать; чтобы играть джаз по-настоящему, надо иметь консерваторское образование. Вот почему джазмены говорят: «Бах — это наш композитор». Они играют его, не изменяя ни одной ноты, просто осовременивают ритм.

Так мы сидели, пили чай, разговаривали о том о сем. Но в его вопросах я почему-то все время чувствовал, что он меня как бы прощупывает, словно подводит к тому, чтобы узнать мое мнение о том или ином человеке. Тут я увидел на его столе пластинку с записью музыки ко второй серии «Бременских музыкантов». Явно было, что ее положили на видное место неспроста. Василий Филимонович, уловив мой взгляд, спросил:

— Как вы считаете, это правильно, что вы озвучили в фильме и Сыщика, и Трубадура, и Цыганку?

— А почему бы и нет? Ведь вы же слышали о рубрике «Музыканты смеются».

— Конечно, слышал. Но все считают Магомаева серьезным исполнителем.

— Я никоим образом не хочу проводить никаких параллелей, но и сам Моцарт любил посмеяться. Один его Папагено чего стоит со своим «Оп-са-са!» А у Россини есть знаменитый «Дуэт кошек»…

— Ну, вы не сравнивайте!

— А я и не сравниваю. Но если Моцарту или Баху позволительно было посмеяться, то уж нам, простым смертным, это тем более не возбраняется…

Должен сказать, что в поведении Василия Филимоновича не было никаких намеков на то, что с тобой беседует большой начальник: он вел себя просто и достойно. Вот лишь один случай. Как-то во время нашей беседы он спросил: «Муслим, как вас найти, если вы срочно понадобитесь?» Я тогда жил в гостинице «Россия» и потому сказал, что если меня не будет в номере, то можно разыскать меня через Феликса Николаевича, администратора нашего оркестра.

И вот однажды утром, когда Феликс еще спал, у него раздался звонок: «Вас беспокоит Шауро…» Как потом рассказывал сам Феликс, срочно разыскавший меня, он чуть не упал с кровати от удивления: «Как?! Шауро звонит сам?! Я думал, что будет звонить его референт!..» Феликс был для меня очень хорошим помощником. Впоследствии жизнь так сложилась, что стало понятно: мне пора обходиться без его помощи, а ему пора заняться своим собственным делом…

В силу своего положения и места работы Шауро приходилось быть очень осторожным в принятии тех или иных решений. Я столкнулся с этим, когда обратился к нему за содействием в издании книги Марио Дель Монако.

Предыстория этого такова. Одно время я очень увлекался видеофильмами — собирал киноклассику, старые, серьезные фильмы. А переводить их мне стали друзья-переводчики. Среди них были блистательный знаток английского языка Алексей Михалев, потрясающий переводчик с итальянского Николай Живаго, Андрей Батрак с немецким… Они переводили не корысти ради, потому что те картины, которые мы смотрели у меня дома, для видеоиндустрии коммерческого интереса не представляли: мы смотрели фильмы Феллини, многосерийную «Сагу о Форсайтах», другие ленты, которые были не на потребу… Друзья-переводчики приходили ко мне домой, и мы часами сидели перед видеомагнитофоном. Ребятам самим было интересно смотреть настоящие фильмы, потому что те, которые им приходилось переводить ради хлеба насущного, надоедали.

После Алексея Михалева осталось много переведенных им фильмов. Их до сих пор демонстрируют по телевидению, я встречаю их и в Интернете. На мой взгляд, лучше Алексея никто не переводил — с такой ответственностью относился он к своему делу. Предварительно он смотрел фильмы с начала до конца, в то время как многие переводчики просматривали их бегло. Я говорил ему: «Леша, зачем ты тратишь столько времени? Ну посмотри ленту мельком, чтобы просто ознакомиться с содержанием!» — «Нет! А вдруг я упущу какое-нибудь слово, какой-нибудь нюанс, от которого будет зависеть смысл…»

Однажды Николай Живаго сказал мне, что у него есть книга, написанная знаменитым Марио Дель Монако. Было бы неплохо издать ее и на русском языке: замечательный итальянский тенор известен у нас, в Советском Союзе у него немало поклонников. Тем, кто запомнил его триумф в 1959 году, когда он приезжал в Москву и пел в Большом театре, было бы интересно прочитать о его жизни, о его творчестве…