Мемуары - Лени Рифеншталь

Я представляла себе фильм как композицию, составленную только из документальных съемок. Руттман — совершенно иначе. Он сказал, что невозможно сделать интересный полнометражный фильм только из речей, торжественных массовых выступлений и парадов. Съемки съезда ему виделись лишь как последняя треть фильма, тогда как основная часть должна была показать взлет НСДАП, то есть как из группы в семь человек за несколько лет возникла столь крупная партия. Руттман считал, что эту часть сможет эффектно скомпоновать из хроникальных съемок, газет, плакатов и документов — в стиле русского кино.

Я настолько уважала Руттмана, что сразу согласилась. Мы договорились, что, пока я буду работать в Испании над фильмом «Долина», он вместе с Зеппом Алльгайером станет снимать в Германии.

Меж тем подготовка к «Долине» шла полным ходом. Гуцци Ланчнер и Вальтер Римль уже уехали в Испанию, чтобы подыскать места для съемок, а мне предстояло в течение нескольких дней выступить в университетах Лондона, Кембриджа и Оксфорда с лекциями о работе над прежними фильмами, а также поделиться впечатлениями о Гренландии. Я никогда не забуду перелет в Англию. Над Северным морем бушевали очень сильные ветры, меня изрядно укачало, так что прилетела я в ужасном состоянии и в первый день даже хотела отказаться от лекции в Оксфорде. Но потом самочувствие улучшилось, и я дала уговорить себя выступить. Войдя в лекционный зал, я тут же забыла о недомогании: студенты встретили меня восторженно. Не осталось ни одного сидячего места, многие слушатели расположились прямо на полу. После лекции дискуссия продолжалась еще несколько часов на квартире у преподавателя. Спать я легла лишь на рассвете. То же самое повторилось в Кембридже и Лондоне. Я бы никогда не поверила, что англичане способны восторгаться еще более бурно, чем итальянцы.

В Лондоне я имела счастье познакомиться с режиссером Флаэрти[225] и присутствовать на премьере его фильма «Человек из Арана». Этот фильм, сразу же захватывавший простотой и выразительностью языка, произвел на меня сильнейшее впечатление.

В Берлине я в последний раз обсудила с Руттманом сценарий фильма о партийном съезде и встретилась с Вилли Клеве, сотрудником киностудии «Терра», директором картины «Долина». Съемки в Испании из-за отсутствия необходимого оборудования были связаны с большим риском, а сроки нужно было выдерживать точно, так как Генрих Георге, исполнитель главной роли, мог работать с нами только восемнадцать дней — у него были обязательства перед театром.

«Терра» в Берлине взяла на себя работы по обеспечению съемок, и я поехала в Испанию, чтобы принять там участие в поиске сюжетов и пригласить для съемок местных актеров. В Барселоне я встретила своих ассистентов Гуцци Ланчнера и Вальтера Римля, которые проделали неплохую подготовительную работу, но пребывали отнюдь не в лучшем настроении. Они уже давно истратили свои собственные скромные средства, а от «Терры» еще не получили ни гроша. Да и я была без денег. На киностудии меня заверили, что деньги можно будет получить в банке в Барселоне.

Чтобы не терять времени, мы — несмотря на наше критическое положение — хотели немедленно отправиться на Мальорку фотографировать ветряные мельницы. Для экономии спрятались на пароходе и прибыли на остров зайцами, к счастью, непойманными. Мы нашли необходимые кадры, но вот чего мы не обнаружили, возвратясь в Барселону, так это хоть каких-нибудь известий и денежного перевода от «Терры».

Не слишком хорошее начало. По телефону в тот момент нельзя было дозвониться до киностудии, и мне пришлось взять в долг приличную сумму в весьма лояльном немецком консульстве. После этого мы отправились в путешествие, сначала по провинции Арагон.

Испанский ландшафт прямо создан для камеры, более идеальных декораций мы не смогли бы найти. Большое впечатление произвели на меня также местные жители и великолепные сооружения. С удивлением рассматривала я старинные замки в Авиле, внутренние дворики в Саламанке, церкви в Бургосе и Кордове.

В Мадриде меня ожидал старый товарищ по теннису Гюнтер Ран. Он уже год жил в Испании. Слава Богу, из Берлина пришли желанные вести, а также кое-какие деньги. Что нам понравилось меньше, так это сообщение о том, что автор сценария болен, а осветительная машина сможет прибыть лишь с двухнедельным опозданием. Но как быть с Генрихом Георге? Меня одолевала тревога.

Я разыскала необходимые декорации и объекты для съемок, а также подходящих актеров. Каждый день я с нетерпением ожидала прибытия из Германии остальных сотрудников. До начала работы оставались считанные дни.

К сожалению, наш оператор Шнеебергер приехал без пленки. То, что он рассказал нам о «Терре», звучало катастрофически. Все там перевернулось вверх дном, до директора картины было практически невозможно дозвониться. Я почти не спала, постоянно нервничала, съемки откладывались. Было от чего прийти в отчаяние.

Настал контрольный день, а группы все нет и нет. Дрожа от нервного возбуждения, я стояла в телефонной кабине гостиницы и будто бы издалека слушала слова директора картины: «Начало съемок придется отложить на две недели…» У меня потемнело в глазах, трубка выпала из рук. Опираясь о стену, чтобы не упасть, я добрела до вестибюля — там стоял Шнеебергер. Когда я хотела направиться к нему, у меня закружилась голова, и я рухнула на мраморный пол.

Очнулась я в Немецкой больнице Мадрида. Мое предположение, что это был просто приступ слабости, к сожалению не оправдалось. Врачи охарактеризовали мое состояние как очень серьезное и в течение двух недель оберегали от всяких волнений. Сказали, что у меня «нарушение кровообращения», но что же со мной произошло на самом деле, я толком так никогда и не узнала. У меня долгое время сохранялась пониженная температура, постоянно одолевала усталость. Даже краткий разговор меня утомлял.

После несчастного случая со мной фильм закрыли. К счастью, «Терра» заранее оформила с «Ллойдом» страховой договор и получила возмещение за понесенный ущерб. Но это означало, что на «Долине» поставлен крест — за год второй тяжелый удар.

Спустя четыре недели меня выписали из больницы. Врач посоветовал пускаться в обратный путь не ранее чем через месяц.

На севере Мальорки, во вновь открывшемся отеле «Форментор», в котором проживали лишь несколько человек, я обрела необходимый покой. Постепенно проходила слабость. Когда Руттман прилетел из Барселоны на гидросамолете и приводнился прямо в бухте перед отелем, я смогла обсудить с ним рабочие планы. Я все еще остерегалась малейшего волнения, но опасения узнать что-либо неприятное оказались беспочвенны. Руттман был доволен своей работой и особенно расхваливал усердие и талант оператора Алльгайера. Он надеялся, что уже к моему возвращению сможет показать большую часть отснятой пленки. Но что-то меня смущало, он казался рассеянным, я отметила его беспокойный взгляд. Когда мы распрощались, то, несмотря на его оптимизм, у меня осталось какое-то неприятное ощущение.

«Триумф воли»[226]

Была середина августа, когда я снова приехала домой в квартиру на Гинденбургштрассе. Меня ожидали корзины, полные нераспечатанной почты. Но первые два дня, опасаясь плохих известий, я не открыла ни одного письма.

Наконец все же пришлось начать действовать. Рассортировав почту, я натолкнулась на большой конверт с адресом отправителя: «Коричневый дом, Мюнхен». С опаской вскрыла письмо. Оказалось, Гесс не ожидал, что заказ фюрера на съемку партийного съезда в этом году я перепоручу Вальтеру Руттману. Фюрер настаивал, чтобы фильм делала я сама. Гесс просил как можно скорее связаться с ним по телефону.

Не было ли это угрозой? Тем не менее я была полна решимости воспротивиться этой работе. Позвонила в Коричневый дом, там мне сказали, что господин Гесс через два или три дня приедет в Берлин и я смогу поговорить с ним в рейхсканцелярии. Это время я использовала, чтобы посмотреть материал, отснятый Вальтером Руттманом. Новый шок. Все снятое, мягко говоря, никуда не годилось. Сумбурная череда кадров — порхающие по улице газеты, передовые полосы которых должны были наглядно показать взлет НСДАП. И как только Рутгман мог сотворить такое?! Я пришла в отчаяние. Этот материал нельзя было показывать никому, а Руттман к тому времени израсходовал уже 100 тысяч рейхсмарок — треть всего бюджета. Он сам тоже пребывал в подавленном настроении. Оказывается, Руттман не предполагал, что сохранилось так мало материалов хроники за годы, предшествовавшие приходу партии к власти. Я ни в коем случае не могла взять на себя ответственность за эту работу, но мне не приходил в голову и какой-либо выход. Я не видела иной возможности, как снимать лишь съезд партии в Нюрнберге. К такому же выводу пришел теперь и Руттман.