Слепой. Один в темноте - Андрей Воронин

побои и побежал прямиком в прокуратуру. Ситуация осложнялась тем, что задержанный оказался ни в чем не повинным, законопослушным обывателем. Теперь Быкову грозили неприятности – какие именно, ему еще только предстояло выяснить.

Андрей от души пожелал ему удачи, пообещал помочь в меру своих сил и уже протянул руку для прощания, но тут откуда-то набежала Варечка Наумова – младший советник юстиции двадцати семи лет от роду, с недурной фигуркой, милым личиком и васильковыми глазами, которые приобретали грустное, по-собачьи преданное выражение всякий раз, когда их взгляд обращался на следователя Кузнецова. Светлые от природы волосы были собраны на затылке в аккуратный «конский хвост», синий китель выгодно подчеркивал стройные формы, а туфли на высоких шпильках недурно маскировали толстоватые лодыжки.

– Здравствуйте, Андрей Николаевич, – робко, как всегда, когда обращалась к Кузнецову, пролепетала Варечка.

– Виделись, Варвара Никитична, – напомнил Андрей.

Он постарался произнести это шутливо, но получилось все равно грубовато, и на то существовали веские причины. Он относился к Варечке Наумовой тепло, по-товарищески, отдавая должное как ее внешности, так и недурным профессиональным качествам. Но у Варечки был один существенный недостаток: она упорно не понимала намеков, и поэтому Андрею с каждым днем становилось все труднее сдерживать раздражение при разговорах с нею.

– У вас ко мне дело? – осведомился он, видя, что Варечка медлит уходить.

– Нет, – сказала она. – То есть да. Видите ли, мы с подружкой собирались сегодня вечером в театр, а она внезапно заболела. Теперь у меня на руках два билета на «Травиату», и…

Краем глаза Андрей заметил появившееся на небритой простодушной физиономии Быкова выражение легкого обалдения и жгучей зависти. Быков был женат, о чем неоднократно сожалел, вслух и принародно, поскольку жена держала его на коротком поводке, грозя кастрировать подручными средствами при первом же намеке на адюльтер.

– И?.. – суховато поторопил Андрей младшего советника юстиции Наумову.

– Я хотела сказать, может быть, вы…

– Вряд ли, – еще суше сказал он. – Простите, Варвара Никитична, но я сегодня устал как собака, а надо еще поработать с документами… Мне искренне жаль, но – нет, не в этот раз.

– Извините, – заливаясь краской, почти прошептала Варечка. – До свидания…

– Всего хорошего.

Быков проводил удаляющегося по коридору младшего советника юстиции плотоядным взглядом, а когда снова повернулся к Андрею, вид у него был донельзя удивленный.

– С ней что-то не в порядке? – осторожно поинтересовался он.

– Да нет, почему? – пожал плечами Кузнецов. – Старательный работник, очень милая девушка…

– Замужем?

– Нет, насколько мне известно.

– Тогда что-то не в порядке с тобой, – убежденно заявил Быков. – Ты что, прокуратура, совсем заработался? Такая краля…

– Если позволишь, я как-нибудь сам с этим разберусь, – оборвал его Андрей.

– Ну-ну, – с сомнением произнес Быков, – разберись.

Не произнесенное капитаном слово «идиот» легко читалось в его взгляде, и Андрею стоило немалых усилий притвориться неграмотным и слепым.

Распрощавшись с Быковым, он не без облегчения покинул здание прокуратуры. Рабочий день кончился, впереди ждал путь домой, непривычно долгий, ввиду того что машина следователя Кузнецова третий день находилась в ремонте. Какой-то кретин, заезжая на стоянку, въехал в принадлежащий Андрею «пассат», причем так энергично, что до автосервиса пришлось ковылять с открытым, хлопающим, как клюв голодного пеликана, багажником. Кретин, разумеется, успел своевременно смыться с места происшествия, и Андрею оставалось утешаться лишь тем, что упомянутому кретину, в отличие от него, придется рихтовать не багажник, а переднюю часть автомобиля, где расположены фары, а также весьма чувствительный к грубым физическим воздействиям радиатор.

До дома пришлось добираться с тремя пересадками – сначала на метро, потом на автобусе и, наконец, на маршрутном такси. Был час пик, москвичи и временно зарегистрированные гости столицы из бывших братских республик валом валили с работы, торопясь поскорее добраться до своих жилищ, где, с учетом московских расстояний и пробок, в будние дни им удавалось разве что переночевать. В транспорте было тесно, душно и липко; брезгливо вздрагивая всякий раз, когда кожи касалась чья-нибудь скользкая от пота рука или в спину упиралось горячее, неприятно мягкое брюхо, Андрей мысленно проклинал неизвестного ему болвана, который, как выражаются профессиональные шоферы, «права купил, а ездить не купил». Если бы не этот моторизованный камикадзе, следователь Кузнецов сейчас сидел бы за рулем своего автомобиля – возможно, торчал бы в пробке, но, по крайней мере, один, в относительном комфорте пустого салона, с сигаретой на губе и под хорошую музыку. Все познается в сравнении, подумал он, вспомнив, как ведут себя московские водители (и, чего греха таить, он сам), стоя в пробке. Их бы хоть ненадолго сюда, в битком набитый «скотовоз» производства Ликинского автозавода – сначала сюда, а потом обратно за руль, в пробку. Получилась бы настоящая буря эмоций, но уже не отрицательных, как обычно в пробке, а, наоборот, положительных…

В маршрутке он оказался намертво зажат между костлявым субъектом в очках и при козлиной бородке клинышком и обильно потеющей толстухой в ситцевом сарафане, позволявшем всем желающим беспрепятственно лицезреть ее небритые подмышки и вытатуированную на жирном плече изящную стрекозу. Очкастый субъект держал на коленях портфель из поддельной крокодиловой кожи, латунные замки которого весело блестели на солнце. Поверх портфеля лежал полиэтиленовый пакет с провизией; из пакета наружу торчали вялый пучок зеленого лука и перевитый промасленной бечевкой хвост копченой селедки. Селедка пахла; лук от нее не отставал, а исходящее от толстухи в цветастом сарафане амбре, в котором в равных пропорциях смешались запахи пота и духов, многое добавило к представлению следователя Кузнецова о том, что такое тошнота.

Радуясь тому, что с семи утра ничего не ел, Андрей вспоминал римских стоиков. Муций Сцевола, например, поверг врагов в трепет, во время переговоров положив руку на раскаленные угли. Лучше бы залез в маршрутку и, если бы этого ему показалось мало, затеял переговоры вот с этой милой дамой на предмет личной гигиены – в частности, бритья подмышек… Вот это было бы испытание для его хваленого, воспетого в веках стоицизма! Впрочем, как раз Сцевола с таким испытанием, наверное, справился бы играючи. Климат в Италии жаркий, народ темпераментный, и подмышек древние римлянки в те далекие времена, наверное, тоже не брили. Зато лук с чесноком употребляли повсеместно, так что пример и впрямь выбран неудачно: очутившись перед лицом того, что Андрею Кузнецову