КРАСНЫЙ ШАТЕР - Анита Диамант

Последней в то утро была мать, которая принесла ребенка, уже достаточно подросшего, чтобы ходить самостоятельно; ему было года три или четыре. Но, когда женщина развернула его, мы поняли, почему она все еще носит сына на руках. Ноги малыша были, как увядшие стебли, а ступни покрыты многочисленными язвами, источавшими гной, так что страшно было даже смотреть. По глазам ребенка было ясно, что он жестоко страдает и чуть жив от боли. Бабушка взяла мальчика на руки. Она положила несчастного на подушку, прижала губы к его лбу, опустилась рядом с ним на колени. Она велела принести мазь для обработки ожогов, которая успокаивает боль, но, увы, полностью исцелить не может. Затем, своими руками, не дрогнув и не скривившись, Ревекка втирала мазь в раны. А закончив, взяла маленькие, покрытые язвами ступни ребенка в свои ухоженные и уснащенные благовониями руки и держала их так, словно они были нежными и чистыми. Мать затаила дыхание, но мальчик совершенно не боялся Оракула. Боль ненадолго отпустила, малыш склонил головку и задремал.

Все вокруг замерли в молчании. Не знаю, сколько времени мы так простояли, пока малыш спал, но думаю, что долго: у меня, например, заныла спина, прежде чем ребенок открыл глаза. Он обнял бабушку за шею и поцеловал ее в щеку. Она тоже обняла его, а затем передала матери, которая прослезилась, увидев улыбку на лице своего сынишки, а затем заплакала, заметив печаль на лице Оракула: бедняжка поняла, что та ничего больше не может сделать, дабы исцелить мальчика.

После этого я уже не могла ненавидеть Ревекку. Я прежде ни разу не видела, чтобы бабушка проявляла подобную нежность к кому-либо, но не могла забыть, как она приняла боль маленького мальчика в свои руки и подарила краткий покой ему и его матери.

Я никогда не заговаривала с бабушкой о Тавее. Просто не посмела. Я молча скорбела о потерянной подруге и печалилась так, как будто ее завернули в саван. Однако не Тавею, а Веренро довелось мне - вместе с другими женщинами - положить в землю.

Мне не терпелось снова увидеть эту чудесную посланницу, ждали ее в Мамре и другие женщины. Она была всеобщей любимицей, «деборы» улыбались, когда я спрашивала, скоро ли Веренро вернется.

- Наверняка она уже совсем скоро придет, - сказала та, что часто расчесывала мне волосы. - И тогда вечерами мы будем слушать истории и тебе будет не так грустно.

Но торговец из Тира принес печальное известие: Веренро, посланница Ревекки из Мамре, была злодейски убита. Остатки ее изувеченного тела были найдены на краю города; бедняжке вырезали язык и разбросали вокруг ее рыжие волосы. Паломник, посещавший священную рощу несколькими годами ранее, вспомнил необычную служительницу Оракула и узнал ее сумку. Он собрал то, что осталось от погибшей, чтобы вернуть кости бабушке. Та выслушала его, не выдавая чувств, вызванных ужасными новостями.

Мешок, который принес паломник, был прискорбно маленьким, и мы зарыли его глубоко в землю, положив предварительно в простой глиняный сосуд. Я слышала, как «деборы» плакали той ночью, и добавила еще один слой соли на свое одеяло. Но во снах мне являлась прежняя, живая Веренро: сидя на большом дереве, она улыбалась своей лукавой улыбкой, а на ее плече примостилась крупная птица.

На следующий день после похорон Веренро я, как обычно, утром пришла к Ревекке, но она была уже одета, умащена и украшена. Бабушка молча сидела на подушках, и мысли ее явно витали где-то далеко. Я даже не была уверена, что она меня заметила, и потому кашлянула.

Она не смотрела на меня, но через некоторое время заговорила, и я лишний раз поняла, почему в Мамре отовсюду приходят паломники.

- Я знаю, что ты здесь, Дина, - сказала Ревекка. - И знаю, что ты ненавидишь меня из-за дочери Исава. Мне жаль Тавею. Она была лучшей из них, и, конечно, в случившемся нет ее вины. Все дело в несчастной глупой матери, которая не сделала того, что я ей велела, а поступила так, как учила ее собственная глупая мать. Я должна была забрать девочку, пока та была еще совсем ребенком. Среди этих глупых женщин у бедняжки не было будущего. - Бабушка проговорила это, глядя в сторону, как будто размышляла вслух, но затем устремила взгляд прямо на меня. - В этом смысле ты в безопасности. Лия не позволит им превратить твою девственность в товар на продажу. Твоя мать проследит, чтобы твоя кровь, как и полагается, была принесена в дар Великой Матери. Так что тут тебе ничего не угрожает. Однако тебя ждет какое-то другое несчастье. - Ревекка пристально смотрела на меня, словно бы пытаясь разглядеть мое будущее. - То, чего я понять не могу, точно так же, как и не смогла предвидеть конец Веренро. Возможно, твое горе ограничится лишь потерей ребенка или двух; может быть, ты рано овдовеешь. Потому что твоя собственная жизнь будет очень длинной. Но какой смысл пугать детей ценой, которую им придется заплатить за свою жизнь?

На некоторое время наступила тишина, и когда Ревекка заговорила вновь, ее слова напрямую касались меня, однако при этом казалось, что она перестала видеть свою внучку или же решила, будто я покинула шатер.

- Дина тоже не станет наследницей. Теперь я вижу, что никто не придет на мое место. О Мамре позабудут. Шатер не будет стоять здесь после меня. - Бабушка пожала плечами, как будто это было уже совершенно не важно. - На самом деле великие не нуждаются в нас. Наши возлияния и молитвы имеют для них не больше значения, чем пение птиц или жужжание пчел. А уж эти твари всегда будут возносить хвалы богам. - Ревекка встала и подошла ко мне почти вплотную. - Дина, я прощаю тебя за то, что ты меня ненавидишь, - сказала она и махнула рукой, приказывая мне выйти из ее шатра.

Через несколько дней пришел Рувим, и я оставила Мамре, удостоившись от бабушки на прощание лишь короткого кивка. Я радовалась, что возвращаюсь в шатер матери, но неожиданно слезы обожгли мне глаза, когда я покидала священную рощу. Я уходила оттуда с пустыми руками. Я не заслужила внимания Ревекки. Я не смогла порадовать ее.

Глава шестая

Хотя во время своего отсутствия я каждую секунду скучала по дому, однако по возвращении испытала настоящее потрясение. Всё оказалось не таким, как я помнила. Мои братья, отец,