Ленин. Вождь мировой революции (сборник) - Герберт Уэллс

Тут же была назначена особая комиссия из представителей всех партий во главе с городским головой. Она отправилась в Петропавловскую крепость. Мы пошли вслед за комиссией, а в это время Дума избирала другую комиссию – для встречи Керенского. Она должна была попытаться предотвратить кровопролитие при его вступлении в столицу…

Была уже полночь, когда мы кое-как проскочили мимо стражи, охранявшей ворота Петропавловской крепости, и пошли по огромному двору, еле освещенному редкими электрическими фонарями. Мы шли вдоль собора, где под стройным золотым шпилем и под курантами, которые все еще каждый полдень играли «Боже, царя храни», находятся могилы русских императоров… Кругом было пустынно; в большинстве окон не было света. Время от времени мы натыкались на дюжую фигуру, медленно подвигавшуюся в темноте и отвечавшую на все наши вопросы обычным: «Я не знаю».

Слева маячил низкий темный силуэт Трубецкого бастиона, той самой могилы для живых людей, в которой при царском режиме умерло или сошло с ума так много самоотверженных борцов революции. В мартовские дни Временное правительство посадило сюда царских министров. А теперь большевики посадили сюда министров Временного правительства.

Какой-то моряк с готовностью проводил нас в комендантскую, находившуюся в маленьком домике около монетного двора. В теплой и прокуренной комнате вокруг весело кипящего самовара сидело человек двенадцать красногвардейцев, матросов и солдат. Они очень сердечно встретили нас, предложили чаю. Коменданта не было. Он сопровождал комиссию думских саботажников, утверждавших, что юнкера перебиты.

Казалось, это очень забавляло солдат и матросов. В углу комнаты сидел невысокий лысый человек в сюртуке и богатой шубе. Он кусал усы и поглядывал исподлобья, как загнанный зверь. Его только что арестовали. Кто-то, небрежно взглянув на него, сказал, что это какой-то министр или что-то в этом роде… Человечек, казалось, не слышал этих слов. Он был явно перепуган, хотя никто не проявлял никакой враждебности.

Я подошел к нему и заговорил по-французски. «Граф Толстой, – ответил он мне, чопорно кланяясь. – Не могу понять, за что меня арестовали. Я спокойно возвращался по Троицкому мосту домой, а двое из этих… э-э… личностей задержали меня. Я был комиссаром Временного правительства при генеральном штабе, но министром ни в какой мере не был…»

«Отпусти его, – сказал один из матросов. – Что его бояться?..»

«Нет, – ответил солдат, приведший арестованного. – Надо спросить коменданта».

«Коменданта? – усмехнулся матрос. – Для чего же мы революцию делали? Уж не для того ли, чтобы снова слушаться офицеров?»…

Тут вошел комендант – веселый молодой унтер-офицер с рукой на перевязи. Под глазами у него были глубокие круги от бессонницы. Он поглядел на арестованного, который сразу начал объясняться.

«Да, да, – прервал он его речь. – Вы член того комитета, который в среду отказался сдать нам штаб. Впрочем, вы нам не нужны, гражданин. Примите извинения…» Он открыл дверь и движением руки показал графу Толстому, что он свободен. Некоторые из присутствующих, особенно красногвардейцы, слабо запротестовали, а матрос с торжеством заявил: «Вот!.. А я что говорил?»

К коменданту обратились двое солдат. Они протестовали от имени крепостного гарнизона. «Заключенные, – говорили они, – получают тот же паек, что и стража, а между тем досыта никому не хватает. С какой нам стати нежничать с контрреволюционерами?»

«Товарищи, мы революционеры, а не разбойники», – ответил им комендант. Он повернулся к нам. Мы сказали ему, что по городу ходят слухи, будто бы арестованные юнкера подвергаются пыткам, а министры находятся в смертельной опасности. Не будет ли нам разрешено навестить заключенных, чтобы потом иметь возможность заявить всему миру…

«Нет! – сердито ответил молодой солдат. – Больше я не могу беспокоить заключенных. Мне только что уже пришлось разбудить их, так они думали, что их сейчас всех перебьют…

Впрочем, ведь большинство юнкеров уже выпущено, а остальные будут освобождены завтра». И он резко отвернулся.

«В таком случае, нельзя ли нам поговорить с думской комиссией?»

Комендант, наливавший себе в этот момент стакан чаю, кивнул головой. «Они еще там, в зале», – сказал он небрежно.

И в самом деле, они стояли тут же, за дверями, в слабом свете керосиновой лампы и возбужденно говорили о чем-то, окружая городского голову.

«Господин городской голова, – сказал я. – Мы американские корреспонденты. Не будете ли вы любезны официально сообщить нам результаты вашего расследования?..»

Он повернул ко мне свое исполненное глубокого достоинства лицо.

«Во всех этих сообщениях нет ни малейшей доли истины, – медленно сказал он. – За исключением тех инцидентов, которые имели место во время доставки министров сюда, с ними все время обращаются как нельзя лучше. Что до юнкеров, то ни одному из них не нанесено ни малейшего ранения…»

По Невскому сквозь ночную тишину и мрак шли бесконечные и молчаливые колонны солдат, шли на бой с Керенским. По темным боковым улицам шныряли во все стороны автомобили с погашенными фонарями; на Фонтанке, 6, в штаб-квартире Совета крестьянских депутатов, в некоторых квартирах огромного дома на Невском и в Инженерном замке шла активная тайная работа. Городская Дума была освещена снизу доверху…

А в Смольном институте работал Военно-революционный комитет, и искры летели от него, как от перегруженной током динамомашины…

Революционный фронт

Суббота, 10 ноября (28 октября).

«Граждане!

Военно-революционный комитет заявляет, что он не потерпит никаких нарушений революционного порядка…

Воровство, грабежи, налеты и попытки погромов будут строго караться…

Следуя примеру Парижской коммуны, комитет будет безжалостно уничтожать всех грабителей и зачинщиков беспорядков…»

В городе было спокойно: ни беспорядков, ни грабежей, ни даже пьяных драк. Ночью по молчаливым улицам ходили вооруженные патрули, а на всех перекрестках дежурили вокруг костров смеющиеся и поющие солдаты и красногвардейцы. Днем на тротуарах собирались большие толпы, прислушивавшиеся к беспрерывным и горячим спорам между студентами и солдатами, между торговцами и рабочими.

Граждане останавливали друг друга на улицах.

«Идут казаки?»

«Нет…».

«Какие новости?»

«Ничего не знаю… Где Керенский?»

«Говорят, всего в восьми верстах от Петрограда… А правда, что большевики убежали на «Аврору»?»

«Говорят…»

Все стены заклеены, но газет мало. Разоблачения, воззвания, декреты…

На огромном плакате истерический манифест исполнительного комитета Всероссийского Совета крестьянских депутатов: