Война за империю - Игорь Николаев

Согласование полета заняло на удивление мало времени, немногим более, чем для полной заправки самолета. И теперь самолет Мартина плавно накручивал круги над саутгемптонской гаванью на ленивой скорости чуть больше трехсот миль в час, на высоте около тринадцати тысяч футов.

Сразу после выхода в указанный район американца как подменили. Весельчак и балагур испарился, уступив место профессионалу, занятому ответственной работой. Молча и быстро янки распаковал свои многочисленные баулы, бережно уложил киноаппарат на колени и защелкал фотокамерой. Две катушки были отсняты, как из пулемета. Затем 'Смит' толкнул Мартина в плечо и что-то прокричал. Австралиец не понял и изобразил на лице вопрос.

— Как красиво! — заорал янки в самое ухо Мартину. Тот поневоле поморщился и отстранился, прижимая к плечу слегка оглохшее ухо. Нимало не смущенный оператор вновь схватился за орудие производства, а Мартин честно постарался проникнуться красотой окружающего мира.

И это было действительно красиво. Фантастически, невероятно, волшебно. Мартин был классическим ночником и привык не полагаться на зрение. Даже в нечастых дневных полетах по необходимости — на перегоне техники или освоении технических новинок — сразу после того как полоса ВПП уходила из-под колес, он управлял машиной главным образом по приборам. Это было уже в крови, и пилот не собирался отказываться от полезной профессиональной привычки. Но неподдельное восхищение оператора 'Изобразительного сборника' захватило и его.

Солнце только начинало свой ежедневный путь по небосводу, едва вскарабкавшись из-за края горизонта. Воздух был свеж и чист, просто невероятно чист для промышленного района. Легкий ветерок относил дымку вглубь берега и через остекление кабины 'Москито' можно было рассмотреть мельчайшие подробности береговой линии, коробочки ангаров и цехов по сборке 'Спитов'. Тонкие паутинки рельсовых путей соединяли многочисленные строения. Крошечные человечки подобно муравьям трудились в утренней смене. Кораблики стояли у причалов тесно, борт к борту, тонкие стрелы кранов неустанно поднимали и опускали жирафьи шеи, разгружая маленькие кубики контейнеров, предавая их дальше, погрузчикам и человечкам. Мартину вспомнилась игрушечная железная дорога — давний подарок отца. Ветераны доминионов привозили с Мировой войны разные вещи — памятные безделушки, трофеи, оружие, иногда золото и прочие ценности. А его отец вез через два океана и несколько стран подарок малолетнему сыну.

Сейчас, при взгляде на гавань с высоты двенадцати тысяч футов Мартину вспоминалась любимая игрушка. Семья, отец, умеренно беззаботное детство…

Дальше, за береговой кромкой, скрытой под сложной сетью портовых сооружений, начиналось море. Сегодня непогода взяла перерыв, и морская гладь поражала нехарактерной для сезона прозрачностью с голубым отливом. Корабли, разбросанные по бирюзовой глади, пускали дымки и оставляли за собой кружевные пенные усы кильватерных следов.

Небо спорило чистотой и глубиной цвета с морской стихией. Несколько харрикейнов вились в воздухе немного выше 'Комарика' подобно хлопотливым чайкам — патруль не дремал. Один из них прошел совсем близко, так, что можно было видеть улыбку летчика, спрятанную между мехом воротника летной куртки и шлемом — как бы тепло ни было внизу, на земле, на высоте в пару миль и при соответствующей скорости — всегда зима. Англичанин взмахом руки приветствовал коллег, Мартин ответил тем же, американец снимал.

Янки дощелкал очередную катушку фотопленки, вновь перезарядил аппарат. Потом снова развернулся к пилоту и отчаянно зажестикулировал. Он что-то быстро, возбужденно говорил, но забыл включить внутреннюю связь, и голос совершенно терялся за шумом моторов.

— Красиво! Да, очень! — совершенно искренне согласился Мартин.

Оператор продолжал размахивать руками все сильнее, затем резко и неожиданно ударил Мартина в плечо, схватил кинокамеру и с некоторым усилием взвалил ее на плечо, направляя в сторону открытого моря.

И тут летчик увидел то, что так заинтересовало янки.

Глава 28

Приглашение Боемира Наталья восприняла благосклонно, однако текущая работа не позволила принять его сразу. Затем Шанов уехал в очередную командировку почти на две недели, после снова навалилась текучка. Но о мысли сходить куда-нибудь вместе не отказались ни он, ни она. И наконец, в первых числах мая, долгожданное мероприятие состоялось…

Наталья повернулась перед зеркалом, критически оценивая себя со всех сторон. Зеркало было большое, еще дореволюционное, заключенное в простую, но солидную раму. Оно исправно отражало светловолосую женщину в простом, но изящном белом платье без выреза, длиной чуть ниже колен, перечеркнутом частыми вертикальными полосками черного цвета и с черным же пояском. Украшений у Натальи было немного, но наличие даже двух аксессуаров способно вызвать муки выбора, а у нее было целых три кольца, которые можно надеть для столь значимого мероприятия — все фамильное наследство.

Стрелки часов неумолимо приближались к четырем часам дня, а женщина все никак не могла привести образ к желаемому идеалу. Но в дверь постучали.

Наталья ожидала чего угодно, но только не того, что увидела, открыв Шанову. Она привыкла видеть полковника в трех ипостасях — в домашней одежде, поношенной и аккуратно починенной; в гражданском, одетого как конторский работник, который за десять лет потратился только на хороший немецкий плащ-'шинель'; и наконец, в форме.

Но на пороге стоял… черт его знает, кто угодно, только не офицер Шанов.

На нем был черный костюм-тройка с крупными пуговицами, белая, с легким бежевым оттенком рубашка и красный галстук с едва заметным розоватым отливом. Комбинация, прямо скажем, экстравагантная, но на Боемире она смотрелась так, будто офицер родился в этой одежде. Неужели костюм был пошит на заказ? И когда — давно, на всякий случай, или специально для этого дня?.. Суетливые мысли мгновенно разбежались в разные стороны, как испуганные зайцы.

— У меня небольшой подарок, — с этими словами Шанов вытянул правую руку, которую до этого держал за спиной. В руке оказалась довольно увесистая коробка с большой надписью 'Красные и Белые'. Маленькие изображения аэропланов и танков, похожих на синие ромбики, отчетливо указывали, что это военная настольная игра.

— Для вашего сына, — пояснил офицер. — Он не дома?

— Спасибо! — Наталья подхватила коробку обеими руками. — Вы проходите! Аркадий у друзей, в гостях, но вечером вернется и будет рад.

— Нет, спасибо… я подожду за дверью, пока вы будете готовы. Не торопитесь.

Высказав непривычно длинную тираду, он отступил на шаг, в общий коридор, будто вычеркивая себя из пространства жилого помещения. И там, в коридоре, замер, как молчаливое изваяние. Только теперь Наталья обратила внимание, что Боемир еще и уложил коротко стриженые волосы в строгую прическу с пробором налево.

— Да, конечно, я постараюсь не задерживаться, — произнесла она, очень стараясь, чтобы слова прозвучали спокойно, со сдержанным и величавым достоинством.

По большому счету, ничего выдающегося и не было. Не случилось феерии развлечений, походов по ресторанам и всего, что обычно понимается под 'выходом в свет'. Они просто гуляли по Москве, никуда не спеша и не задумываясь о заботах грядущего. Говорили о чем-то, о чем впоследствии не могли вспомнить. Смотрели на вечерний город, который был велик и красив, даже, несмотря на 'световую дисциплину' вызванную необходимостью экономить электричество — мобилизация коснулась всех сторон жизни. Шанов в своей обычной манере — короткими, тщательно обдуманными фразами — рассказывал истории из жизни некоего китайского гарнизона, про который ему 'говорили товарищи'. Поведал так же и о том, кто такой Гуггенхайм, что приходил в гости на Новый Год. Высокий светловолосый немец оказался десантником-парашютистом. Шанов не рассказал, какие события свели и сдружили двух таких непохожих людей, но Наталья и так поняла, что случилось это отнюдь не за чаем с ватрушками. Слишком явственно, пусть и неосознанно, Шанов поджимал некогда травмированную правую руку, когда повествовал о великих талантах Гуггенхайма по добыче провианта среди пустынных равнин.

А она совершенно неожиданно для себя начала говорить о таких скучных и привычных вещах, как минные травмы, послеоперационная реабилитация, проблемы чистки раны, загрязненной инородными частицами и клочками одежды. Но Боемир очень внимательно слушал и периодически вставлял замечания, которые опять же свидетельствовали, что проблема знакома ему не с чужих слов.

В общем, вечер получился … странным. Но при этом — очень теплым и душевным.

А потом они танцевали на уличной танцплощадке, среди других пар, кружащихся под 'Амурские волны'. Танцор из Шанова получился никудышным, но у офицера оказалась отменная координация движений, поэтому он мгновенно схватывал основные движения, копируя их немного тяжеловесно, но точно. Впрочем, Наталья простила бы ему даже топтание на одном месте.