Мятеж на окраине Галактики - Роман Злотников

— Не надо, дядька Леонид. Я все равно никуда не побегу. И не волнуйтесь, я знаю, что все будет хорошо.

Пянко скривился и тяжко вздохнул.

— Ну что ж, парень, я хотел тебе помочь, — и, заметив приближающегося Никодима Тамарова с десятком крепких Рядовых, отчаянно махнул рукой и скользнул в толпу.

Тамаров остановился у лавки, где сидел Олег:

— Не делай глупостей, щенок. Вздумаешь мудрить — кончим прямо на месте. — И, скосив глаза на караульных, добавил: — А вы уши не развешивайте, если ЭТОТ сбежит, головой ответите.

Оба караульных, во время речи Пянко делавшие вид, что ничего не слышат, на этот раз отреагировали на угрозу. Старший поудобнее перехватил дубинку и покосился на Тамарова.

— А шел бы ты подальше, Никодим. А то зашибу.

Тот побагровел, но сдержался, только повернулся к своим и, мотнув подбородком в сторону караульных, приказал:

— Постойте-ка здесь, сынки, а то чтой-то у меня этот караул доверия не вызывает.

Из избы наконец показались закончившие совещание офицеры. Двое из них шествовали с довольным видом, а на лицах троих, в том числе и самого Полковника, читалось, что принятое решение им явно не нравится, но они понимают, что ничего иного сделать нельзя. Толпа, разбредшаяся по всему плацу и набившаяся в курилки, снова стянулась к столу Трибунала. В неизбежности обвинительного приговора никто не сомневался. Споры были только по поводу тяжести наказания. Да и тут большинство сходилось во мнении, что наиболее вероятна казнь.

— Встать! Смирно!! Слушай приговор.

Олег поднялся на ноги, ощущение того, что то, чего он ждал, должно наконец произойти, стало прямо-таки нестерпимым. Поэтому он не особо вслушивался в то, что громко зачитывал офицер. Где-то на периферии сознания промелькнули слова «…через повешение» и пропали, никак не затронув его самого. Наконец офицер закончил чтение. Люди напряженно ждали, как Олег отреагирует на то, что его жизнь скоро окончится, и окончится так бесславно. Но Олег ждал. И ЭТО произошло.

— Я опротестовываю решение.

Посреди плаца, прямо напротив стола трибунала, стоял высокий мужчина с погонами полковника. Все молча разглядывали неожиданного пришельца, потом раздался голос начальника капонира.

— Кто вы такой?

Пришелец, на ходу доставая из нагрудного кармана какие-то бумаги, подошел к столу и положил их перед начальником капонира.

— Специальный прокурор Постышев, личный представитель Генерала Прохорова. Пользуясь предоставленными мне полномочиями, я забираю арестованного и материалы дела.

И тут раздался рев Никодима Тамарова.

— Не-е-ет! — Он протолкался к самому столу, окруженный плотной толпой приспешников. — ЭТОТ — должен умереть. И я не советую вам, Полковник, вмешиваться в это.

Прокурор, окруженный плотным кольцом враждебных лиц, холодно спросил:

— Вы оспариваете распоряжение Генерала?

Тамаров взорвался:

— Мне плевать на всяких там Генералов. Он — далеко, а мы здесь. И ЭТОТ убил моего сына именно здесь. А потому шел бы ты, Полковник…

Толпа ахнула и отшатнулась. Эти слова были кощунством. Весь смысл существования людей капониров заключался в том, что здесь называли Воинским долгом. Он вел их к Цели. А Генерал Прохоров был его символом, живым воплощением. Именно он сумел после Вторжения сохранить капониры, дать людям Цель, смысл жизни. Вокруг Тамарова и его родственников мгновенно образовалась пустота. Прокурор жестко посмотрел на Тамарова:

— Вы понимаете, что это мятеж?

Но Никодима уже несло.

— А вот я тебя сейчас вместе с твоим Генералом… — но закончить он не успел. Прокурор вскинул руку:

— Вы арестованы.

Тамарова перекосило, и он, воздев дубинку, бросился вперед. В это мгновение что-то коротко прогрохотало, и Никодима отшвырнуло в сторону. Родственники качнулись к нему. По-видимому, это движение было вызвано просто желанием посмотреть, что случилось, и помочь, но тут же снова прогрохотало, причем в этом слитном грохоте Олег различил уже несколько голосов, и еще несколько человек рухнуло на подогнувшихся ногах, марая плац собственной кровью. Олег оглянулся: по краям плаца редкой цепочкой выстроились люди в каких-то странных пятнистых комбинезонах, с черными лицами и короткими автоматами в руках. Кто-то отчаянно заорал:

— Спецназ!

И толпа шарахнулась в разные стороны, а прокурор повернулся к замершему за столом Трибуналу и, глядя на начальника капонира, сухо произнес:

— Я забираю арестованного. Обо всем происшедшем я доложу Генералу. Можете не сомневаться, что ему это не понравится, а поэтому рекомендую с последствиями мятежа разобраться максимально быстро и жестко. — И куда-то в сторону отрывисто приказал: — Капитан Наумов, возьмите арестованного под стражу.

К вечеру они были уже в двадцати километрах от капонира…

С утра все снова завертелось по заведенному распорядку. Однако когда Олег после завтрака принялся старательно навьючивать нехитрым скарбом свою послушную кобылку, он успел почувствовать пару настороженных взглядов. Похоже, те сведения, которые ночью принес догнавший колонну лекарь капонира «Заячий бугор», — а в том, что первый голос, услышанный вчера Олегом, принадлежал именно ему, парень не сомневался, — несколько изменили отношение к нему со стороны Наумова и Постышева. Вообще-то и ранее он не находил это отношение особо обременительным. Хотя Олег продолжал считаться как бы арестованным, но с момента выезда из капонира этот его ограниченный статус вовсе не ощущался. Да и кому в здравом уме и твердой памяти придет в голову в свободное время обучать арестованного приемам рукопашного боя? А ведь, как понял Олег в процессе размышлений после вчерашнего разговора, Капитан занимался с ним не затем, чтобы развеяться и размять кости, а скорее наоборот, будто бы выполняя некую важную задачу или особый приказ.

Несколько недель прошло в упорных занятиях. После памятной ночи Капитан Наумов резко увеличил интенсивность тренировок. Сначала возросла продолжительность вечерних занятий. Затем он начал прихватывать и обеденные привалы. А спустя неделю ввел еще и утреннюю тренировку. Так что теперь отряд начинал движение только после того, как Олегу основательно надавали по суслам. Вечерние тренировки теперь частенько происходили, как называл Наумов, «в расширенном составе». Это означало, что вечером Олега пытались бить уже трое, а то и четверо бойцов.

Однажды утром они выехали на опушку. Впереди лежала огромная проплешина, заросшая какой-то низкорослой травой, вернее, даже смесью травы и мха. Колонна остановилась. Люди молча, без команды, спешились и выстроились в одну шеренгу, вскинули автоматы. Постышев вышел вперед и поднял руку. Строй грохнул одиночным, потом еще раз и еще. Затем так же молча все вновь вскочили в седла и двинулись дальше. Олег пришпорил свою лошадку и нагнал Наумова. Тот покосился на него и жестом приказал молчать. Спустя три километра, когда они уже скрылись в лесу, он сам повернулся к Олегу: