История похитителя тел - Энн Райс

К этому моменту я был как в бреду. Вполне возможно, что от физических неудобств мое счастье только возрастало – я воспринимал окружающее не как пьяный или одурманенный человек, но словно в дремоте или в лихорадке. Не знаю. Знаю только, что я был счастлив, очень счастлив, и что мир при свете совсем не то, что мир в темноте.

Не только я, но и великое множество туристов отважились выйти на холод, чтобы посмотреть прославленные достопримечательности. Я молча упивался их энтузиазмом, сознавая, что открытые широкие просторы производят на всех них такое же впечатление, как и на меня, – они приносят им радость и трансформируют сознание так, что люди рассматривают огромное голубое небо над головой и многочисленные каменные памятники как достижение человечества.

Я такой же, как они! Не Каин, навеки обреченный искать крови брата своего. Я огляделся по сторонам, как в тумане. Я такой же, как все!

Я долго смотрел с Арлингтонских высот вниз, на город, дрожа от холода, и даже прослезился от этого изумительного зрелища – такого аккуратного, такого типичного для великого Века Разума, – жалея, что рядом нет Луи или Дэвида, и в душе переживая из-за того, что они уж точно не одобрят то, что я сделал.

Но нет, передо мной лежала настоящая планета, живая земля, рожденная теплом и солнцем, хотя сейчас ее и прикрывала мерцающая снежная мантия.

Наконец я спустился с холма. Моджо то и дело забегал вперед, а потом кружным путем возвращался, чтобы пройтись рядом со мной, а я шагал по берету замерзшего Потомака, удивляясь тому, как солнце отражается во льду и в тающем снеге.

Где-то днем я снова задержался у великого мраморного Мемориала Джефферсона, у элегантного и просторного греческого павильона, на стенах которого вырезаны торжественные и трогательные слова. Сознание того, что в течение нескольких драгоценных часов я тоже имею отношение к выраженным здесь эмоциям, едва не разорвало мне сердце. В самом деле, на этот срок я смог смешаться с человеческой толпой и совершенно из нее не выделяться.

Но ведь это неправда, да? Я нес с собой груз своей вины – в своих нерушимых воспоминаниях, в своей неисправимой душе: Лестат-убийца, Лестат – ночной охотник. Я вспомнил предупреждение Луи: «Лестат, нельзя стать человеком, просто перейдя в человеческое тело!» Я снова увидел его потрясенное, трагическое лицо.

Но Господи Боже, что, если Вампира Лестата никогда и не было, что, если он – всего лишь литературный персонаж, изобретенный человеком, в чьем теле я сейчас живу и дышу! Какая прекрасная мысль!

Я долго стоял на лестнице мемориала, склонив голову, и ветер рвал на мне одежду. Одна добрая женщина сказала мне, что я болен и должен застегнуть пальто. Я уставился ей прямо в глаза, осознав, что она видит перед собой обычного молодого человека. Я не слепил ее, не пугал. Во мне не затаилось непреодолимое желание положить конец ее жизни, чтобы более полно насладиться своей. Бедное прелестное создание с выцветшими глазами и седеющими волосами! Я неожиданно схватил ее морщинистую ручку и поцеловал, сказав по-французски, что люблю ее, и тогда увидел, как по ее худому увядшему лицу разлилась улыбка. Она казалась мне не менее прелестной, чем люди, на которых мне доводилось смотреть глазами вампира.

При свете дня мрачная запущенность вчерашней ночи совершенно стерлась. Похоже, сбылись мои самые большие надежды, связанные с этим приключением.

Однако зима была суровой. Даже приободрившись от вида голубого неба, люди обсуждали приближение еще более сильного снегопада. Магазины закроются раньше, по улицам опять будет невозможно пройти, аэропорт уже закрыли. Прохожие предупреждали, чтобы я запасся свечами, так как в городе могут отключить электричество. Один пожилой джентльмен, натянувший толстую шерстяную кепку по самые уши, пожурил меня за то, что я хожу без шапки. Какая-то молодая женщина сказала, что у меня больной вид и нужно поспешить домой.

Простая простуда, ответил я. Хорошая микстура от кашля – или как ее теперь называют? – и я приду в форму. Раглан Джеймс-то будет знать, что делать, когда получит тело назад. Он будет не слишком доволен, но сможет утешиться двадцатью миллионами. К тому же у меня еще остается несколько часов, чтобы напичкать тело купленными в аптеке лекарствами и отдохнуть.

А пока что меня неустанно преследовало слишком много неудобств, чтобы об этом беспокоиться. Чересчур много времени потрачено на преодоление мелких неприятностей. И, разумеется, спасение от незначительных жизненных неурядиц – о, настоящая жизнь! – лежало совсем рядом.

Да, я совершенно забыл о времени, не так ли? Должно быть, деньги уже ждут меня в агентстве. Я заметил часы в витрине. Половина третьего. Большие дешевые часы на моей руке показывали то же самое время. Надо же, мне осталось всего около тринадцати часов.

Тринадцать часов в этом ужасном теле, с больной головой и ломотой в костях! Внезапный холодный приступ страха стер мое счастье. Нет, это слишком хороший день, чтобы портить его из трусости. Я попросту выбросил это из головы.

Мне вспоминались отрывки стихов... то и дело мне смутно мерещилась последняя смертная зима, когда я склонялся над очагом в большом зале отцовского замка и тщетно пытался согреть руки у затухающего огня. Но в общем я слился с настоящим, что было нехарактерно для моего лихорадочного, расчетливого и авантюрного склада ума. Я так увлекся происходящим, что несколько часов кряду ни о чем не беспокоился и ни на что не отвлекался.

Это было невероятно, абсолютно невероятно. В своей эйфории я проникся уверенностью, что навеки сохраню воспоминание об этом на первый взгляд ничем не примечательном дне.

Обратный путь в Джорджтаун подчас казался мне невыполнимым подвигом. Не успел я покинуть Мемориал Джефферсона, а небо уже заволокли тучи, и оно быстро окрасилось в уныло-жестяной цвет. Свет засыхал, словно жидкость.

Но мне нравились и более меланхоличные проявления жизни. Меня гипнотизировал вид смертных, суетливо запирающих магазины и спешащих навстречу ветру с полными сумками продуктов, вид загорающихся фонарей, ярких и почти веселых на фоне сгущающегося мрака.

Сумерек не будет, понял я. Как грустно! Но вампиром я часто созерцал сумерки. Что же мне жаловаться? Тем не менее на одну секунду я пожалел, что провожу это бесценное время в пасти свирепой зимы. Но по непонятным мне самому причинам я хотел именно этого. Зима, суровая, как зимы моего детства. Как зима в Париже, когда Магнус понес меня в свое логово. Я был удовлетворен. Я был доволен.

Добравшись до агентства, даже я уже понимал, что жар и простуда меня доконали и придется искать жилье и пищу. К своей большой радости, я обнаружил, что деньги прибыли. Для меня отпечатали новую кредитную карточку на имя Лайонела Поттера – один из моих парижских псевдонимов – и подготовили полный бумажник дорожных чеков. Я рассовал все это по карманам и на глазах потрясенного клерка сунул туда же и тридцать тысяч долларов.

– Вас непременно кто-нибудь ограбит! – прошептал он, перегибаясь через стойку.

Я с трудом воспринимал его слова о том, что нужно побыстрее отнести деньги в банк, пока он не закрылся. А потом пойти в больницу, успеть до метели. Сейчас у многих грипп, такое впечатление, что каждую зиму чуть ли не эпидемия начинается.

Чтобы облегчить себе жизнь, я со всем согласился, но не имел ни малейшего намерения провести оставшиеся часы смертной жизни в лапах врачей. К тому же этот шаг был излишним. Все, что мне нужно, решил я, – это горячая пища, горячее питье, мягкая гостиничная постель и покой. Тогда я смогу вернуть Джеймсу тело в сносном состоянии и благополучно перескочить в собственную оболочку.

Но прежде всего надо переодеться. Было только четверть четвертого, у меня оставалось еще почти двенадцать часов, и я ни минутой дольше не собирался терпеть эти грязные, жалкие тряпки!

Я оказался у большого изысканного торгового центра Джорджтауна как раз в момент закрытия – люди спешили домой, чтобы не попасть в метель, но мне удалось уговорить служащих пропустить меня в отдел дорогой одежды, где я на глазах нетерпеливого клерка набрал целую кучу всевозможных вещей, которые могли мне понадобиться. Когда я передавал ему пластиковую карточку, на меня нахлынула волна головокружения. Меня позабавило то, что он внезапно забыл о своем нетерпении и принялся предлагать мне разнообразные шарфы и галстуки. Я с трудом понимал, о чем он говорит. Ладно, заверните. Все это мы отдадим мистеру Джеймсу завтра, в три часа пополуночи. Мистер Джеймс любит получать вещи даром. Конечно, еще один свитер, да, и шарф – почему бы и нет?

Ухитрившись сбежать от него с тяжелым грузом блестящих коробок и мешков, я испытал новый приступ головокружения. Вокруг меня разверзлась чернота, я вполне мог упасть и потерять сознание. Мне на помощь пришла приятная молодая женщина: