Мы воплотим богов - Девин Мэдсон

на весы Моны. Они хотят, чтобы стало лучше сейчас. А если не сейчас, то в ближайшем будущем. Люди могут отложить радость на потом, но сначала ты должен пообещать им эту радость. Должен дать нечто, о чем можно мечтать в темноте, а не упрекать за то, что они хотят получить надежду. За то, что думают о себе.

Мои щеки запылали, и я отвернулся, ненавидя картину, которую он нарисовал.

– Так вот, значит, что я делаю?

– Не намеренно. Ты забываешь, что ты единственный в своем роде. Большинством людей движет эгоистичный интерес, а не мученичество.

– Вот кем ты меня считаешь? Мучеником?

– Нет. Это ты себя им считаешь.

Это была самая длинная речь Гидеона с тех пор, как я нашел его дрожащим и плачущим под Когахейрой. Я не жалел, что он вновь обрел голос, но все же он мог бы выбрать более подходящее время или другую цель для оттачивания своей наблюдательности. Каждое его слово ранило, и я не мог остановить кровотечение, только решить, что делать с этой кровью. Несомненно, что-нибудь глупое или упрямое, как он и ожидал.

Я закрыл глаза.

– Если Клинки не хотят придерживаться наших заповедей, зачем вообще решили следовать за мной?

– Чтобы гордиться собой, ведь они выбрали предводителя, придерживающегося заповедей.

– Как цинично.

Он пожал плечами.

– Ты можешь сам говорить себе то, что хочешь услышать.

Я прислонился к стене и закрыл лицо руками.

– Я даже не знаю, что хочу услышать, – сдавленно прошептал я.

– Да, капитан. Мы будем сражаться за левантийскую честь, капитан. Мы поступим правильно, чего бы это ни стоило, капитан. Мы с тобой до конца. Как тебе такое?

– Тебе обязательно насмехаться надо мной?

Его улыбка погасла.

– Я даже не пытался.

– Тогда, клянусь богами, я надеюсь, что и не попытаешься. – Я снова поворошил костер, превратив тлеющее полено в ярко-оранжевые угли. – В любом случае, это больше не имеет значения. Дело сделано. Амун их капитан, и они уходят.

– Ты пойдешь с ними?

Я покачал головой.

– Нет. Если еще есть шанс получить книгу Знахаря. Может быть, Мико будет достаточно моей защиты.

Гидеон наклонил голову, проницательно глядя мне в глаза.

– Ты любишь ее?

– Я не хочу об этом говорить, – сказал я и отвернулся.

– Приму это за «да».

Он как будто снова стал самим собой, насмешливым и лукавым.

– Какое это имеет значение? – я подошел к окну, посмотреть на суетящийся лагерь. – У нас с ней нет будущего. Она это знает. Я это знаю. Все знают.

– Это можно изменить. Если любишь ее, ты…

– Не люблю, – рявкнул я, и это было одновременно правда и ложь. Я не любил ее. Мы провели слишком мало времени вместе. У нас было слишком мало общих слов. Но я мог бы полюбить. Со временем. При других обстоятельствах и при наличии нужных слов я мог бы даже остаться или убедить ее уехать со мной в степи. Какой великолепной парой мы могли бы стать!

Гидеон со вздохом опустился на пол и взялся за нож, срезал золотой завиток с деревяшки. Затем другой. Я не хотел говорить о Мико, но отсутствие вопросов казалось неправильным, словно мы затаили дыхание, а не жили, словно застряли вне времени.

– И это все? – произнес я.

– А ты хотел бы сказать что-то еще?

– Я вообще не хотел об этом говорить, но ты начал, и…

Гидеон устало вздохнул.

– Ты ответил на единственный вопрос, который я был вправе задать.

Я ничего не сказал и отвернулся к окну. Снаружи кипела бурная деятельность. Некоторые Клинки слишком торопливо собирали вещи, а другие как будто вообще ничего не делали, только спорили, сбившись в группы. Ощущение надвигающейся грозы не ослабевало, и чем дольше я наблюдал, тем сильнее чувствовал опасность. Из нашей хижины я не видел императрицу Мико и только надеялся, что у Тора и Нуру хватит ума держать ее подальше от чужих глаз. Если Амуну удастся поскорее увести Клинков, их наполненная ненавистью энергия могла бы выплеснуться в движении, и не ударить по первому же человеку, по глупости навлекшему на себя их гнев. Или, возможно, они ненавидели только меня. Госпожа Сичи, став женой Гидеона, приложила много сил, чтобы им понравиться.

Слова Сетта до сих пор преследовали меня в минуты тишины. Вспомнив о них, я не мог встретиться с Гидеоном взглядом, но и стеснительно отвести глаза было чересчур. Вместо этого я уставился на стену за его плечом, чувствуя, как гулко бьется сердце, словно барабан в пустой пещере.

– Рах…

В комнате стало тесно, я слишком хорошо осознавал его присутствие, его запах и голос, и звук его шагов по полу. С тех пор как нас засыпало в пещере, я старался не думать о словах Сетта или о том, как Гидеон отзывался на мое прикосновение, звук моего голоса, мое присутствие. Безопаснее не думать об этом, не бороться со смятением, похожим на бурлящий водоворот, которое эти мысли рождали в моем теле.

– Рах?

Словно крючок, впившийся в кожу, дрожь в его голосе заставила меня взглянуть Гидеону в глаза, и мы, стоя спиной к противоположным стенам, так и смотрели друг на друга. Был только он, только этот темный, пристальный взгляд усталых, обведенных темными кругами глаз, только мое затрудненное дыхание и острое напряжение в теле, словно я превратился в натянутую тетиву. Меня тошнило и лихорадило, но я не хотел шевелиться, хотел продлить это чувство, будто я был единственным человеком в мире Гидеона. Будто я принадлежал ему.

Я вдруг понял, что хотел только этого с тех пор, как повсюду таскался за ним еще ребенком. Очень не вовремя.

– Гидеон, я…

Снаружи кто-то закричал, и я ощутил трусливую благодарность. Пока не выглянул в окно.

– Дерьмо, – выдохнул я. – Эзма вернулась.

Посреди хаоса у одного из главных костров высокая, величественная и грозная заклинательница лошадей слушала собравшихся вокруг Клинков. Похоже, они высказывали недовольство, споря как с ней, так и между собой. Амуна нигде не было видно.

– Мне это не нравится.

Я надеялся, что, как только я скроюсь с глаз долой, Клинки забудут обо мне и будут жить дальше, но споры снаружи остановили все сборы. Разногласия начались из-за Эзмы? Или она держалась где-то поблизости, ожидая удачного момента вмешаться и все испортить?

Перейдя к другому окну, я увидел неподалеку Амуна, стоявшего вместе с Лашак напротив кричащей Шении э’Яровен. Позади нее собиралась толпа.

Гидеон задел меня плечом, выглядывая в то же окно.

– Ты должен был дать мне умереть, – сказал он, глядя, как