Снесу крышу. Дорого (СИ) - Нарватова Светлана "Упсссс"

— Подожди, я сейчас, — велел Паша и выскочил на кухню, где в морозилке лежала заначка шоколадного пломбира. Он положил несколько ложек в тарелочку, разламывая куски, чтобы быстрее растаяло.

Ледяную тарелку он нес двумя руками. Поставил ее рядом и холодными кончиками пальцев сжал теплые соски.

Дарья втянула воздух через сжатые зубы.

О-о-о-о!

Поляков позволил себе за это небольшую поблажку и снова потерся бугром в штанах о ее лобок, чудом сдержав стон.

Он довольно быстро справился с застежкой на ее джинсах, больше сил тратя на то, чтобы она не поняла, что у него трясутся руки, и стянул их вместе с трусиками. Простыми белыми трусиками. Почему-то именно это скромное белье окончательно добило Пашу. Так всё было… в тему.

Он провел рукой по коротко подстриженному лобку, углубляясь и разводя пальцем складочки и убеждаясь в том, что там уже полно скользкой влаги. Дарья сжала колени, но Поляков шикнул, и она послушно расставила ноги еще чуть шире. Он смочил средний палец в смазке и почти неспешными скользящими движениями стал обводить затвердевший бугорок. Теперь он мог видеть, как Дарья пытается взять контроль над своим лицом, и каждое чуть заметное изменение в ее мимике, каждое движение будило в нем фейерверк. Ноющий член плющило плотными джинсами, и от этого ощущения Пашу тоже пёрло. Она всё заметнее двигала бедрами к его пальцам Так сладко, что Кощей не удержался и сжал свободной рукой ее сосок. Дарья вскрикнула с блаженством на лице.

Наверное, если бы не одежда, Павел не смог бы довести игру. Он бы погрузился в нее весь, до самого корня… От мысли об этом перед глазами мелькали фейерверки.

— Хочешь мороженого? — спросил Поляков охрипшим голосом.

Даша кивнула.

— Опускайся на колени.

Пока она на ощупь опускалась, Паша расстегнул ширинку, и стоящий колом член натянул боксеры. Кощей стянул брюки с трусами и носками и погрузил кончик в еще холодную, но уже жидкую массу. Словно ледяными иголками охватило член.

— Дашенька, хорошая девочка, открой ротик, — попросил он шепотом, потому что боялся, что «даст петуха».

Паша мог только догадываться, что при этом чувствовала Дарья, но чтобы не чувствовала, его штырило так, что вряд ли он был сейчас способен отступить из-за ее переживаний. Если бы была однозначно против, он бы сдержался. Но она открыла рот и задрала голову.

— Пожалуйста, — прошептал он, боясь, что она откажется.

Но она обсосала член, словно большой леденец. Удовольствие отстукивало дробь молоточками о внутренние стенки черепа. Паша вновь погрузил член в талую сладкую массу, еще более холодную после горячего рта, и снова ткнулся ей в рот. Видеть ее на коленях перед ним, с его членом во рту, было невыносимо.

— Я сейчас… быстро, — предупредил он Дашу, — а потом продолжим.

Взяв ее за голову, он стал быстро погружаться между напряженными горячими губами, все быстрее и быстрее, пока не излился.

Черт, он не спросил, как она к этому относится.

Но исходя из того, что не выплюнула, нормально относится.

— Даша, ты золото. Ты такая… такая сладкая, — Паша опустился к ней, покрывая поцелуями лоб, щеки, губы, шею. — Ты не представляешь, как мне хорошо. Не переживай, теперь мы займемся тобой.

Паша поднял ее на руки и уложил на кровать. Тарелка с мороженной жижей встала рядом.

— Только чур не двигаться, — предупредил Поляков.

Он набрал талое мороженое в ложку и капнул на сосок. Дарья попыталась вырваться, но Паша прижал ее так, что она могла только мычать.

Никогда мороженое не казалось Паше таким вкусным.

Эпилог

Голову вело, будто он полбутылки коньяка в одного уговорил. Даша реагировала на его касания так остро, что он ощущал себя почти на одной ступени с Богом. Паша любил впитывать женское удовольствие как результат его качественной работы. Но с Дарьей он постоянно забывал о том, что это — работа. Это было… мороженое. Холодное, но растекающееся во рту сладким удовольствием. Кощей и сам не мог сказать, чем это бы не так, как всегда. Просто было. Просто ощущалось по-другому. Просто потому что это — Даша.

Он процеловал дорожку к ее уху и прошептал:

— Ты даже не представляешь, как меня от тебя плющит! Сейчас просто мозг в щепу разнесет. Ты такая… чуткая. Даша, можно, я тебя к кровати на наручники пристегну? — Она застыла ледышкой под разгорячённым Пашиным телом. — Я не сделаю тебе ничего плохого, — зашептал он быстрее, пытаясь нагнать ускользающее доверие. — Только хорошее. Ты всегда можешь меня остановить. В любой момент, — уговаривал он, покрывая поцелуями ее плечи, проводя шершавыми ладонями по бархатной коже рук. — Можно? Просто кивни. Пожалуйста, Даш!

Паша замер в ожидании. И когда заметил еле уловимый кивок, в груди всё перевернулось. Он жадно впился в ее губы и прижал к себе от избытка эмоций.

Наручники лежали под кроватью. Паша стянул футболку — последний элемент одежды, приглушил свет и снова забрался на постель. Было что-то совершенно упоительное в том, как покорно Дарья позволила поднять ей руки за голову и один за другим застегнуть браслеты. Соски подскочили к потолку, придавая дополнительную соблазнительность холмикам грудок. Паша развел девчонке колени. Она неохотно поддалась, и Поляков сел между ними. Вид с этого ракурса был просто охренительный. Но это было не всё.

Гораздо больше Пашу заводила мысль о том, что он может сейчас делать всё, что хочет. Этим своим пассивным сопротивлением, видимым безразличием, но добровольным согласием Дарья снимала с него обязанность быть идеальным. Правильным. Ему не нужно было соответствовать чьим бы то ни было ожиданиям. Он больше не опасался, что сделает что-то не то или так. Всё, что он будет сейчас делать, он будет делать для себя. Так, как того желает.

Словно с души упала бетонная плита, а за спиной выросли крылья. Будто кто-то отключил в спальне гравитацию.

Не торопясь, словно в первый раз с женщиной, Паша медленно провел кончиками пальцев по кожи от кистей рук до промежности, замечая, как Даша дергается или вздрагивает, когда он касается чувствительных точек. Поиграл языком. Прикусил зубами, наблюдая реакцию, будто настраивая инструмент. Перешел к соскам, монотонно потирая мокрыми пальцами кончики, пока девчонка не стала изгибаться и стонать. О, какой это был кайф, полное и всеобъемлющее наслаждение — видеть, как на ее лице вместо холодного равнодушия и стеснительности проступает возбуждение и неприкрытое желание.

Поляков приподнял таз девчонки, подложив под него скомканное одеяло, и сначала пальцами, а потом языком обвел бугорок клитора, дразня пальцами вход. И лишь тогда, когда девчонка была уже почти на грани, он позволил себе войти.

Проталкиваясь сантиметр за сантиметром в сочный, скользкий жар, Паша поймал себя на мысли, что не хочет с резинкой. Он оплатит ей самого лучшего гинеколога, таблетки, всё, что нужно, лишь бы иметь возможность погрузиться в нее без «прослоек». Мысль об этом разогнала Полякова так, что тот чуть было не кончил. Но удержался, балансируя на грани. Лишь поймав губами вскрик девчонки, Паша позволил себе кончить.

Оттягиваемая разрядка обрушилась на него, как тропический ливень. Так, что в глазах заискрило. Поляков как-то сразу и весь обмяк, падая на Дарью и улавливая ухом ее тяжелое дыхание.

— Паш, расстегни, пожалуйста, браслеты, — раздался сдавленный голос Даши.

Кощей собрал себя и сполз вбок — такая туша, как она, сверху… Еще бы не сдавило. Потом сообразил, что нужно взять ключ — наручники были настоящие. На запястьях остались розовые полосы, где браслеты впивались в кожу. Не царапины, просто полосы, которые сойдут через пять минут. Паша поймал себя на мысли, что его заводит всё, всё. Даже эти полосы. Он притянул к губам одну, другую…

Безумие сладострастия сменялось на ее лице отрешенностью. Это было так… правильно. Она вся была такая правильная, будто специально для него созданная. Каждая черточка, каждая выступающая косточка, нежная кожа, корона Снежной королевы. Каждое слово, каждый жест отдавались где-то глубоко внутри, выцарапывая кровавые следы в душе.