Генерал Ермолов - Владимир Лесин

15 августа русские войска под командованием А.П. Ермолова и принца Е.А. Вюртембергского опрокинули неприятеля у Кричвица, Котты и Кольберга. Гвардейские егеря во главе с достойным А.И. Бистромом выбили французов с высот Цегиста. Кавалерия под началом К.Б. Кнорринга и других неустрашимых генералов совершила блистательные атаки на пехоту противника и загнала ее в лес.

В ходе боя. храбрый генерал-майор К.Б. Кнорринг примчался к А.И. Остерману-Толстому, чтобы доложить об успехе. А.П. Ермолов прервал его:

— Генерал, вы сначала довершите дело, а потом приезжайте рассказывать о своих подвигах.

Смущенный Карл Богданович, извинившись, умчался назад. Впоследствии он совершит еще немало подвигов и порадует ими своего знаменитого отца Богдана Федоровича Кнорринга.

Путь в Богемию через Петерсвальде проходил по узкой извилистой дороге. В двух местах, у Гигсгюбеля и Геллендорфа, он пресекался французами. Поэтому отряд Остермана-Толстого, при котором было около тридцати легких пушек, растянулся. Александр Иванович начал уже раскаиваться, что принял совет Ермолова. Алексей Петрович, приказав войскам идти тише, сказал графу:

— Ваше сиятельство, я беру на себя всю ответственность перед его величеством за все, что может приключиться с гвардией.

Преображенцы выбили французов из Гигсгюбельской позиции, а семеновцы штыками проложили себе дорогу у Геллендорфа.

Почти под прямым углом Петерсвальдское шоссе пересекала другая дорога, идущая параллельно речке Бар через селение Макербах на Кенигштейн. По ней свободно могли проследовать даже тяжелые французские орудия. Ермолов, мгновенно оценив значение этого пункта, остановил роту гвардейской артиллерии, сам расставил орудия на ближайших высотах, а обер-квартирмейстеру Гейеру из корпуса Остермана-Толстого приказал пехотой занять окрестные сады и виноградники и удерживать их, пока остальные войска не займут избранную позицию под Кульмом.

Полковник Гейер не выполнил приказа Ермолова. Французы, овладев высотами и расположив на них свою артиллерию, открыли страшный огонь по отступающим русским войскам.

— Благодарите Бога, полковник, что не я, а граф Остерман- Толстой ваш начальник, — бросил Ермолов Гейеру. — Я приказал бы расстрелять вас на месте!

В десятом часу утра графу Остерману-Толстому ядром оторвало руку. Когда солдаты сняли его с лошади, он сказал:

— Вот как заплатил я за честь командовать русской гвардией! Я доволен.

Александр Иванович сдал командование над всеми войсками генерал-лейтенанту Ермолову. Он и принял на себя все удары численно более сильного противника. Когда на смену Остерману-Толстому прибыл генерал Дмитрий Владимирович Голицын с кавалерией, Алексей Петрович явился к нему, чтобы ввести его в курс дела. Однако этот «отлично благородный человек» сказал:

— Алексей Петрович, победа за вами, довершайте ее; если вам нужна будет кавалерия, я охотно и немедленно вышлю ее по первому вашему требованию.

К вечеру, когда бой уже закончился, пришел корпус Раевского. Алексей Петрович от помощи отказался. Таким образом, слава первого дня Кульмского сражения принадлежит исключительно русской гвардии и ее начальнику генерал-лейтенанту Ермолову.

На ночь гвардию отвели на отдых во вторую линию.

18 августа сражение возобновилось. Особенно упорные бои развернулись на правом фланге, где действовали прусские войска и казаки под командованием Алексея Петровича Ермолова. Трижды они отбивали ожесточенные атаки французов, пытавшихся сломить сопротивление союзников и очистить себе путь к отступлению. Во время последней из них генерал-майор Василий Дмитриевич Иловайский, «презирая ружейные и картечные выстрелы, атаковал сильную пехотную колонну, разбил оную совершенно, взял восемь орудий и захватил в плен командующего корпусом» Жозефа Доминика Вандама, много офицеров и рядовых, «другую колонну принудил бросить оружие и сдаться.

На десятиверстном пути преследования неприятеля казаки отбили еще одну пушку и взяли в плен до четырехсот человек{337}.

37-тысячный французский корпус был разбит. За два дня боев он потерял 84 пушки, 200 зарядных ящиков, весь обоз, 10 тысяч убитыми и ранеными и 12 тысяч пленными»{338}.

Понятно, что какую-то долю успеха следует отдать также воинам Витгенштейна и Милорадовича, но большая часть его, бесспорно, принадлежит героям Ермолова.

В армии союзников самые большие потери понесли русские — 7000 человек, пруссаки и австрийцы вместе лишились 2300 своих воинов{339}.

Реляцию об итогах сражения, естественно, написал Ермолов. Успех этого дела он отдал «непоколебимому мужеству войск и распорядительности графа Остермана-Толстого». Александр Иванович подписал донесение, в котором Алексей Петрович подчеркнул:

«Все войска сражались с неимоверным мужеством… Нет ужасов, могущих поколебать храбрые гвардейские полки… Они покрыли себя славою»{340}.

И почти ничего о себе… Несмотря на жесточайшие страдания, граф Александр Иванович написал Алексею Петровичу записку. Она читается с большим трудом. Племянник Александр разобрал и опубликовал ее в очерке, посвященном деяниям своего дядюшки. Вот она:

«Довольно возблагодарить не могу ваше превосходительство, нахожу только, что вы мало упомянули о генерале Ермолове, которому я привык отдавать всю истинную справедливость»{341}.

Когда один из флигель-адъютантов императора привез Остерману-Толстому Святого Георгия 2-го класса за Кульмское сражение, граф сказал ему: «Этот орден должен бы принадлежать не мне, а Ермолову, который принимал важное участие в битве и окончил ее с такою славою…»{342}

Надо отдать справедливость благородному графу Остерману-Толстому. Проживая в Швейцарии, он и тридцать лет спустя с благодарностью вспоминал Ермолова, и просил священника женевской православной церкви Каченовского непременно достать ему портрет Алексея Петровича.

Однажды в Париже Каченовский встретил историка и биографа Ермолова Михаила Петровича Погодина и передал ему просьбу престарелого графа, и «она доставила ему большое удовольствие»{343}.

По убеждению Ермолова, награду за Кульмское сражение заслужили все офицеры и нижние чины «храбрых полков, имевших счастье носить звание гвардии Государя, ими боготворимого»{344}.

Алексей Петрович столько извел бумаги на свои «Записки» и так мало написал в них о себе! У него было много врагов, но и друзей, слава Богу, немало, которые почитали его как человека и полководца. Они-то и выручают биографа язвительного Ермолова. Михаил Александрович Фонвизин, который был адъютантом прославленного генерала, утверждал, что ему «неоспоримо принадлежит слава Кульмской победы». Судя по всему, и Александр I считал так же, коль спросил: