Синий туман - Татьяна Владимировна Солодкова

class="p1">Джек, избегая встречаться со мной взглядом, отступает, освобождая мне место, а потом первым разворачивается к выходу из проулка.

— Это из-за нас? — глухо задаю вопрос ему в спину.

И вижу, как каменеют его плечи, будто я только что не заговорила, а зарядила ему кирпичом между лопаток.

Он оборачивается, опаляя меня яростным взглядом.

— Это — из-за твоего «невинного» видео, — произносит леденящим кровь голосом, после чего разворачивается и уходит, даже не пытаясь побеспокоиться, пошла я за ним или нет.

Я пошла. Иду.

И огрызаться и отстаивать свою правоту мне совсем не хочется.

* * *

— Заходи уже, — буркает Джек, распахнув и придерживая передо мной дверь, пока я мнусь на пороге.

Ладно, приятель, как скажешь. Вхожу.

Это мотель. Где-то в глубине станции, вдалеке от главных улиц, дома Барона, загубленного «Рая» и совсем далеко от стыковочных узлов. Джек зарегистрировался здесь по каким-то очередным поддельным документам на «Дж», но я даже не пыталась вызнать, как его зовут на сей раз. Вообще не сказала ни слова с тех пор, как мы покинули узкий проулок, ведущий к сгоревшему кафе. Потому что так и не смогла сглотнуть вставший посреди горла гигантский ком.

Это «заходи» тоже первое, что я услышала от Джека с того момента, как он бросил мне в лицо обвинение все в том же проулке.

Он входит вслед за мной, щелкает выключателем (окна комнаты выходят на соседнее здание, стоящее к мотелю почти вплотную, поэтому в помещении царит полумрак), после чего проходит к двуспальной кровати, накрытой повидавшим жизнь покрывалом в черно-синюю клетку, и сбрасывает на нее мою сумку. Затем возвращается к двери, присаживается рядом на корточки и проверяет надежность замка. Вижу, как достает из кармана куртки что-то маленькое и цепляет возле дверной ручки.

Все еще молчу. Стою, обняв себя руками.

Убить человека, который пытался тебя придушить, а потом расчленить (еще неизвестно, живую или мертвую) — это одно. Это мерзко, отвратительно, неправильно с точки зрения морали и закона, по которому садиста-извращенца должны были судить, а не резать, как на скотобойне. Но совершенно не касается совести: когда стоит вопрос, ты или тебя, то совести лучше заткнуться и подать тебе оружие.

Да и какая у меня совесть? Вот чувство справедливости отменное, да. В глобальном плане: вывести мерзавцев на чистую воду — это по мне, это я с удовольствием. Использовать кого-то по мелочи, как Деми, или проучить, чтобы не повадно было ко мне лезть, как Стеллу с ее плюшевыми птичками, тоже пожалуйста. Совесть-то моя, мы с ней договоримся — и не такое творили.

Но эта самая совесть вдруг оказалась совершенно не готова к тому, что из-за нее умрет кто-то невиновный. И теперь она просто агонизирует, посылая в мозг одни и те же картинки-воспоминания: Дейзи усмехается, адресуя мне ехидные высказывания из-за барной стойки. И другая: рука в переплетении фиолетовых татуировок и черными от копоти пальцами безвольно свешивается с носилок.

Я убила человека.

И на сей раз это не «Твою мать, я убила человека, дайте мне приз зрительских симпатий!», а «Дерьмо, я реально виновата!».

— Чего стоишь? — Закончив с дверью, Джек встает и направляется к окну. Бросает на меня мимолетный взгляд. — Можешь ложиться спать — до следующего утра стыковку нашему катеру больше не дадут, а эту мы про…

— Пропустили, — буркаю, когда он не заканчивает фразу.

— Угу, — откликается Джек, уже усевшись на подоконник и что-то колдуя с рамой.

Он больше не злится. Или делает вид. Неважно, мне абсолютно фиолетово, что обо мне думают, учитывая, что при слове «фиолетово» в моем мозгу всплывают совсем другие образы.

Молча снимаю с себя кроссовки, наступая на задники сперва одного, затем другого, и бросаю их прямо там, где стояла — посредине комнаты. Швыряю куртку на прикроватную тумбу в связи с отсутствием в номере вешалки и, сбросив сумку с вещами на пол, ложусь на кровать на бок, лицом к двери и подложив ладони под голову. Надо бы пойти в душ и смыть с себя запах гари, но меня будто прибило к горизонтальной плоскости пыльным мешком, и каждая мышца весит целую тонную.

Слышу, как Джек спрыгивает с подоконника, звенит чем-то в карманах. Затем жужжит «молния» — тоже раздевается. Кровать со стороны окна прогибается под его весом, издавая протяжный стон продавленных пружин, и все затихает.

Мы оба черт-те сколько не спали, а полчаса в прачечной не в счет, но сон не идет, и почему-то даже не сомневаюсь, что Джек тоже не спит, хотя с его стороны ни звука: ни скрипа, ни шороха, даже дыхания не слышно.

— Вы были близки? — спрашиваю, глядя прямо перед собой, а прямо передо мной — ободранная дверь.

Тишина.

Не ответит. Скривится, может, мысленно выматерит, но не ответит. Как и всегда. Разница лишь в том, что я впервые задаю вопрос не для того, чтобы выяснить что-то для будущей сенсации.

Но он все-таки отвечает:

— Нет, не особо. Знакомы лет пять.

И замолкает. Снова тихо.

— Спасибо, — шепчу, по-прежнему не оборачиваясь.

Меня редко что-то задевает, а если что-то не получается, я переступаю и иду дальше. Иногда туда же — на таран. Но сейчас я искренне благодарна за этот ответ — не для интервью.

Веки тяжелеют.

Не слышу и не чувствую, что, кроме меня, в широкой постели находится кто-то еще, но знание об этом почему-то не нервирует, а, наоборот, успокаивает.

«Если он не прибил меня за Дейзи прямо в переулке, значит, точно не тронет», — проплывает в голове оптимистичная мысль, и меня вырубает, будто кто-то резко и без предупреждения опустил рубильник.

Твою мать, я убила человека…

Глава 38

Кофе на вынос из дешевой забегаловки горчит так, будто туда в качестве бонуса добавили пепла. Но это лучше чем ничего, поэтому грею ладони о бумажный стаканчик и потягиваю эту бурду через трубочку, чтобы протолкнуть по пищеводу вставший там колом такой же отвратительный, как и кофе, завтрак. Но в нашем положении кривить носом не приходится, поэтому довольствуюсь тем, что есть.

Сидим на скамейке, расположенной у еще одного местного кафе, и ждем, пока в него явится какой-то тип, с которым Джек умудрился назначить встречу, пока я еще спала. Он — копается в своем коммуникаторе и с кем-то активно переписывается, не глядя в мою сторону. Я —