Кровавый трон - Элли Хелен Далтон

class="p1">«Теперь власть будет в руках хладнокровной тетушки бывшей королевы», — шептались между собой крестьяне, но они не знали, что король Майринера давно вел свою игру и уже просчитал все ходы.

Одетый в черный утепленный сюртук принц Майринера, Элиот, на пошатывающихся ногах делал неуверенные шаги к телу своей подруги. В его руках был огромный букет маленьких белых цветочков, что когда-то так сильно любила Элиза. Он возложил цветы к пьедесталу и, промокнув платком слезы на своих щеках, тихо произнес два слова, опускаясь на колени перед гробом.

— Эли… Прости… — И слезы вновь потекли по лицу принца, пока крепкая рука не легла на его плечо.

— Брат, все мы в трауре. Я потерял свою любовь, Элиза была… — Не дав закончить брату, Элиот вскочил на ноги и обрушил поток ярости на короля.

— Была! Она была жива, пока ты не потащил ее в резиденцию! На твоих руках ее смерть! — Кричал принц, привлекая внимание жителей.

— Я не смог помочь, меня оглушили. А когда очнулся, было уже поздно. Я находился в лазарете, тебе ли не знать? Корнелиус тоже погиб в ту ночь. Все мы оказались в западне. Она была моей будущей женой. — Элиот не выдержал и, сжав крепко кулак, впервые ударил своего брата. Валериан, пошатываясь, старался сохранить равновесие, но приближающаяся стража короля уже была готова защитить его.

— Она была мне роднее тебя, — бросил принц и, развернувшись, отошел как можно дальше от своего брата, увеличивая незримую пропасть между ними.

Спустя пару минут людей на площади значительно прибавилось. Святой Отец подошел к гробу и, открыв свою старую книгу в темно-синем переплете, стал произносить речь. Его низкий голос отдавался мурашками на телах присутствующих.

— Всех нас собрало вместе пришедшее горе. — Всхлипы женщин и мужчин все громче разносились по площади. — Отпускаем мы Элизу Амалию Ардентскую из мира нашего в твой, протяни свои руки Единый, да прими дитя свое. Пусть обретет ее душа покой, переродится и не знает больше горя и печали. Своими слезами расстилаем мы ей дорогу к тебе, своими словами закрываем ей дверь в наш мир. Отпускаем мы дочь твою, прими же ее, — закрыв книгу, священник протянул руки вверх, — отпускаем. — Люди вокруг тоже подняли руки, и уже все вместе они проговорили. — Отпускаем.

Жители, вытирая слезы с глаз, наблюдали, как солдаты закрывают гроб и кладут на него свои цветы, открывая для людей возможность к подношениям. Жители усыпали пьедестал цветами и игрушками, что решили отдать их дети. Каждый, кто мог, попрощался со своей королевой и отдал ей дань уважения. Хоть Элиза была юна и не столь опытна, своенравна и импульсивна, у людей была надежда на светлое будущее, они знали, что королева сделает все для своего народа, они верили в это хоть и с большим трудом. Сейчас же их даже самая маленькая надежда была разрушена и растоптана Майринерским королем. Но никто не знал, что где-то там, за зачарованным туманом, в Темном королевстве набирается сил их юная огненная королева, а в деревянном гробу лежит обугленное тело молодой служанки из Летней резиденции, что совершенно случайно поплатилась своей жизнью.

Сделав несколько шагов к деревянному сооружению, Валериан возложил свои цветы, опустился на одно колено перед гробом и громко, во всеуслышание произнес заготовленную речь.

— Любовь моя, ты обещала быть всегда рядом. Обещала никогда не оставлять меня одного, но нарушила данное слово. Я стоял так же, на одном колене, в каменном саду с кольцом в руке. Помнишь? И говорил: «Милая, Элиза, согласна ли ты разделить эту жизнь со мной, согласна ли быть моей до конца?» И ты сказала, — «Да». Почему же я потерял тебя быстрее, чем обрел? Почему же, любовь моя?

Вдруг в небе свою звонкую серенаду пропел гром, и холодным потоком на жителей обрушился сильный ливень. Люди прикрывались кафтанами, платками, стояли до последнего, прощаясь с королевой, но с каждой секундой дождь становился все сильнее. То ли он пытался смыть эту жалкую ложь короля Майринера, то ли вместе с жителями оплакивал королеву. Никто не знал, и лишь одному Единому это было известно.

Глава 6

Колеса кареты отбивали свой ритм, отмеряя минуты до неизвестного Арагоса. За окном плавно проплывали пейзажи. Совершенно новые картины, каких нет в Арденте. Хоть я уже жила здесь три недели, все еще не могла привыкнуть к мрачности атмосферы, однако она уже не казалась столь угнетающей, нежели в первые дни пребывания в Оганесе. Душа требовала перемен, она их получила сполна. Я сидела на мягком сером диванчике и рассматривала все, что могла увидеть за стеклом. Хэйвуд сидел напротив меня и бессовестно храпел, игнорируя все мои вопросы о столице и Темном Властелине. Сначала я пыталась выпытать хотя бы какие-то крохи такой необходимой мне информации, но, добившись лишь скупого «Через пару часов будем на месте, все узнаешь сама.», отстала от старика. Хмурые, высокие сосны поражали своей величественностью, высокие с ровными стволами и большой, густой кроной. В запахе, пробивающемся через деревянную «коробку», отчетливо чувствовалась смола и влажность. Пару раз мы проезжали мимо заболоченных участков, которые вселили бы в меня ужас, будь я тем ребенком, которым была еще лет пять назад. Однако, я подумала о том, что, окажись мы здесь с Элиотом в детстве, заблудились бы в лесу, попробовали бы утонуть в местном болоте и в завершение получили бы от папы очередное наказание. На моем лице по обыкновению появилась грустная улыбка, но я себе запретила грустить, ведь я должна стать сильной ради своего народа. Мой взгляд зацепился за кустики брусники, в памяти всплыли редкие отрывки из справочника по растениям, который я прочитала благодаря Корнелиусу. Странно, что спустя столько времени я в силах отличить и выделить их среди остальной травы. Сейчас ягод не было, первые плоды уже прошли, следующий раз можно будет ими насладиться только через несколько недель. На редких местах, не занятых деревьями, лежали остатки горных пород, будто дорогу вырубили прямо в скале, а булыжники остались напоминанием о том времени, когда природа была не тронута человеком. Небо же с самого утра ослепляло своей яркой голубизной, но темный лес оставлял лишь маленькую его часть, давая возможность мысленно дорисовать его, продолжить бескрайнюю гладь. Солнечные лучи позволяли соснам откидывать тени, но не давали полностью закрыть себя, заглядывая в окно кареты под таким углом, что Хэйвуд