Государь - Александр Мазин

Меч великого князя покоился справа от хозяина, в ладони от десницы. Даже в собственном тереме Владимир не оставлял походной привычки.

Рогнеда потянулась к мечу, но, ощутив, как липкое течет из лона по внутренней стороне бедра, сначала подтерлась тонкой льняной рубахой, а уж потом взялась за меч.

С мягким щелчком и тихим, лишь кошачьему уху доступным шелестом седая узорчатая сталь выпросталась из ножен. Проникавший в горницу лунный луч тотчас заиграл, засеребрился на драгоценном металле. Рогнеда залюбовалась: княгиня и дочь князя, она понимала красоту оружия. Залюбовалась и не заметила, как дрогнули ресницы мужа. Слух воина чуток, но избирателен. Даже во сне вычленит из прочих звуков: плеска воды, скрежета сверчка, уханья совы – еле-еле слышный скрип тетивы или такой вот невесомый шелест трущегося о внутренность ножен металла.

Рогнеда выпрямилась.

Законный, пусть взявший ее силой, но всё равно честный пред богами муж, отец ее сыновей, великий и удачливый князь лежал сейчас пред ней спящий. Такой же красивый, как и его меч… Но меч – не предаст, а Владимир – предал. Предал богов, что подарили ему и удачу, и киевский стол. Предал и жен своих, взятых по закону и по праву.

Рогнеде не было дела до остальных жен Владимира, но свою честь она помнила и чтила. И честь эта – не в том, что положено ей по роду и крови. Бесчестно ей, княжне полоцкой, быть сосланной из княжьих чертогов в дальнее сельцо, как это случилось с матерью ее мужа. А ведь сошлет наверняка.

Знала Рогнеда: у христианина только одна жена. Прочие – полюбовницы. Такое не для нее. По праву сидит Рогнеда выше всех женщин на княжьих пирах. И не позволит себя унизить. Лучше – сразу за Кромку. Но – не одной. Прежде уйдет туда он, убийца родичей, отец сыновей, муж, Владимир. И если правду говорят нурманы, то будет он, великий князь киевский, прислуживать там, за Кромкой, ей, Рогнеде. Своей убийце и мстительнице.

Ни на миг не усомнилась дочь полоцкого князя Роговольта в том, что должно сделать. Умрет Владимир – и не будет ни женитьбы на ромейской кесаревне, ни черных жрецов ромейского бога в княжьем тереме. И останутся тогда ее сыновья: Изяслав, Ярослав – старшими в роду. А что юны еще, так найдется кому защитить. Уж в этом Рогнеда не сомневалась.

Широка грудь у великого князя. Украшена узорами-оберегами… Не защитят. Не Перунов знак ныне на груди у князя. Не Сварогово колесо-солнце. Сияет золотой дареный ромейский крест с распятым на нем чужим богом. Этот – не убережет. Как может защитить тот, кто и себя не смог спасти?

Рогнеда взялась покрепче за рукоять, просторную, толстую, сделанную не под женскую руку, но всё равно – удобную. Взялась двумя руками: десницей – ближе к клинку, шуйцей – пониже, прихватив немного оголовье… Не спешила Рогнеда. Приятно ей было чувствовать свою власть над тем, кто еще недавно властвовал над нею. Пластал, мял, толок грубо и жадно, ненасытно… Будто чуя, что – в последний раз.

– Перун, Морена, вам дарю… – шепнула Рогнеда.

Взлетел клинок, мелькнув синим лунным отсветом, и тотчас упал, с шипением вспоров теплый душноватый воздух. Быстро, сильно, метко, будто и не женская рука бросила его вниз, а мощная воинская десница. Упал, просёк всё, что оказалось на пути. И увяз в деревянной раме ложа.

Только – зря. За долю мгновения, опередив собственную сталь, Владимир скатился с ложа и тут же вскочил на ноги, голый, безоружный, но – опасный и быстрый, как разъяренный медведь.

Рогнеда рванула меч на себя – со всей силой отчаяния – и освободила.

Блеснули белые зубы – Владимир не боялся ни Рогнеды, ни своего меча в ее руках. Как может женщина – пусть даже и с мечом – сражаться с воином?

Но Рогнеда – могла. Толкнувшись ногами, дочь полоцкого князя вспрыгнула на ложе, хлестнула справа-сверху, наискось. Видно, забыл Владимир, что за спиной у него – стена. И слева – тоже стена. Некуда отступать!

Владимир и не отступил. Прыгнул навстречу, под клинок. С обидной легкостью перехватил рукоять поверх Рогнединых пальцев, отнял меч и уронил в пол так, что клинок, пробив медвежью шкуру, неглубоко увяз в дубовом полу. Засмеялся Владимир, опрокинул Рогнеду на попорченное ложе, навзничь, впился пальцами-клещами в ноги, развел, задрал так, что, треснув, разошлась ткань исподницы, и взял Рогнеду еще раз: грубо, больно, алчно. Сложенная так, что колени придавили плечи, Рогнеда даже и не пыталась сопротивляться. Терпела, сжав зубы, пока Владимир не утолил похоть, а когда встал, осталась лежать, лишь ноги опустила и плотно сдвинула.

– Бог велит нам прощать, – произнес Владимир, выдергивая из пола меч и пряча в ножны. – И я бы тебя простил, кабы ты только меня убить пыталась. Но ты, женщина, посягнула на будущее земли моей, а этому нет прощения.

Владимир не объяснял – объявлял приговор. На жену он даже не глядел. Для него она уже была мертва.

Надеты сапоги. Затянут пояс. Ножны меча привычно коснулись левого бедра. Если бы Владимир готовился к битве, то у правого бедра был бы второй меч. И кольчуга на груди. Но здесь – дом. Здесь врагов нет… И не будет.

– Встань! – спокойно произнес великий князь. – Ты родила мне сыновей, и я окажу тебе милость: казню своей рукой.

До сего мгновения Рогнеда не боялась. Ни мужа, ни смерти. Знала: если убьет Владимира, то ей тоже – не жить. Но сейчас – испугалась. Это спокойное лицо, равнодушный голос…

Рогнеда, сильная и храбрая, ощутила себя голубкой в деревянной клетке. Сейчас повар сунет в клетку руку, свернет ей шею, ощиплет, зажарит и подаст к столу…

Ужас придал ей сил. Рогнеда закричала и, вскочив, как голубка, в ужасе, – на прутья клетки, – бросилась на Владимира. И тот, просто от неожиданности, шагнул в сторону, пропуская Рогнеду мимо себя, к выходу их опочивальни. И она, не раздумывая, не соображая, бросилась туда, где было то, что ей действительно дорого.

В детскую. Не для того, чтобы спрятаться. Чтобы защитить. Бездумно, инстинктивно, как испуганная птица.

Отрок в дверях в изумлении поглядел вслед выскочившей княгине: исподняя рубаха разорвана, волосы распущены… Даже теремная девка в таком виде на люди не покажется, а тут – княгиня…

Владимир появился через несколько мгновений.

– Куда? – спросил негромко.

Отрок показал, и великий князь, сняв со стены свечу, двинулся в указанную сторону. Он редко бывал здесь, в Предславино. И терема здешнего почти не знал. Но не спешил. Рогнеда никуда не денется. А он, ее муж, вправе поступить с ней по собственному разумению. Хочет немного побегать – пускай. От мужниной кары у нее нет защиты.

Ну вот и всё. Владимир остановился перед дверью. Он не знал, что за ней. Зато отчетливо слышал прерывистое дыхание. Здесь.

Владимир извлек меч. Он сделает это быстро. Рогнеда даже ничего не почувствует.

Толкнув ногой дверь, Владимир (в правой – меч, в левой – свеча) шагнул внутрь. И сразу увидел Рогнеду. И еще кое-что, заставившее князя остановиться…

– Храбрец! – похвалил Владимир, глядя на мальчика сверху вниз. – А если я тебя сейчас убью?

– Убивай! – звонко выкрикнул Изяслав. – Но прежде – меня, а уж потом – маму!

– Значит, не боишься Морены?

– Не боюсь!

Но голосок все же дрогнул, что не осталось незамеченным.

Владимир присел на корточки, чтобы оказаться с сыном вровень.

– А знаешь, что бывает с сыном, который на отца руку поднял? – вкрадчиво спросил великий князь.

– Все равно маму убивать не дам! – набычась, ответил мальчик.

– А тебе, – Владимир глянул на Рогнеду поверх белобрысой головы Изяслава. – Не жаль сына?

– Ты его не тронешь! – ледяным голосом произнесла Рогнеда.

Она уже опомнилась, обуздала чувства, загнала поглубже их все. Кроме ненависти.

– Ты его не тронешь, – Рогнеда достаточно хорошо знала Владимира, чтобы не беспокоиться за жизнь сына. Конечно, Изяславу отца не остановить. Но пусть увидит. И быть может, сумеет сделать то, что не смогла она. Отомстить. – Хочешь меня убить – убивай. Пусть Изяслав знает, кто убил его мать!

Владимир встал. Изяслав тут же отшагнул на шаг назад. Приготовился…

Великий князь отметил, что стоит сын твердо и меч держит правильно. Хорош пестун у детского. Молодец!

Великий князь вновь перевел взгляд на Рогнеду. Глаза его сузились. Он мог убить ее быстрее, чем жалит оса. Два длинных шага – и правильно развернутый меч войдет меж ребер, как игла в воск. И разрежет коварное сердце.

Рогнеда глядела прямо в прищуренные, страшные глаза… Там, в черных зрачках, металось пламя факелов и брызгала кровь на погасший очаг полоцкого кремля. Но Рогнеда больше не боялась.

Бесконечное мгновение… И княжий меч с сухим щелчком вброшен в ножны.

– Роговолтово семя, – полузло-полуодобрительно бросил Владимир.

Разрешил:

– Живи пока!

И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Из Рогнеды будто стержень вынули: упала на лавку и разрыдалась.