Клиника «Амнезия» - Джеймс Скадамор

К моему удивлению, человек, шагнувший на середину комнаты, оказался уменьшенной и как будто усохшей копией того Суареса, которого я знал раньше. Голос его звучал по-прежнему уверенно, но внешность! Такое ощущение, будто столь любимые им воины-шуары прокляли его, провели некий ритуал, забравший его душу и лишивший жизненной энергии. Плечи сгорбились, волосы поседели и поредели больше прежнего. А еще он сбрил усики, и теперь его лицо как будто сделалось голым и беззащитным. Вместо прежнего Суареса передо мной был какой-то малознакомый старик.

До меня дошло, что присутствующие ждут, когда я представлю их друг другу. Я еще ни разу не знакомил родителей с другими взрослыми. Необходимость соблюдения формальностей показалась мне тогда полным абсурдом. Вежливо кивнув, как будто желая усилить эту абсурдность, Суарес поцеловал руку моей матери, и та искоса посмотрела на отца.

Евлалия поставила на стол большое белое блюдо с оливками — специальное блюдо с углублением для косточек. Потом принесла и открыла бутылку красного вина. Затем поставила на стол несколько бокалов. Когда Суарес поднес бутылку к моему бокалу, я отрицательно покачал головой и попросил сока. Мне показалось, что в глазах хозяина дома, прежде чем тот отвернулся от меня, мелькнул знакомый мне лукавый огонек. Обращаясь к Евлалии, Суарес произнес одно короткое слово «сок», и лишь я один уловил в нем легкий оттенок насмешки. Что касается оливок, то один их запах всегда вызывал у меня тошноту.

Прежде чем все заняли места за столом и взялись за вино, хозяин и гости обменялись парой дежурных фраз. Мои родители принесли соболезнования, добавив, что получали огромное удовольствие от общества Фабиана, когда тот оставался в выходные дни у нас дома. Суарес в качестве ответной любезности высказал несколько комплиментов в мой адрес, заявив, что ему было приятно общаться со мной. Я подумал, что эта светская болтовня никогда не кончится, однако как только все четверо наконец сели за стол, тот самый, за которым мы с Фабианом совсем недавно пили текилу, воцарилась тишина. Суарес поставил свой бокал на стол, так и не пригубив вина.

— Спасибо, что согласились приехать ко мне, — произнес он. — Позвольте мне сначала обратиться к вашему сыну. Я понимаю, Анти, что для нас с тобой эта потеря одинаково мучительна. Только мне одному известно, что значила для вас с Фабианом ваша дружба. Надеюсь, ты не станешь терзаться виной за случившееся. Я знаю, каким отчаянным сорванцом был мой племянник, и не удивлюсь, если выяснится, что причиной этого ужасного несчастья стал его необузданный темперамент.

Прежде чем продолжить, Суарес снова поднял свой бокал. В свете люстры вино приобрело рубиновый оттенок, как ненатурально алая кровь из фильмов ужасов.

— Итак, Анти, не стесняйся, расскажи нам честно, как все произошло. В мои намерения не входит кого-то в чем-то обвинять или доводить дело до суда.

Последняя фраза подействовал на мое доверие точно так, как Суарес того и добивался: внешне как успокоительное средство, а по сути как некое едкое вещество. Мне в голову никогда не приходила мысль о том, что кто-то захочет или сможет выдвинуть какие-то обвинения по этому делу. Я взял со стола стоящий передо мной бокал с наранхильей, чтобы чем-то занять руки, надеясь на то, что мне удалось сдержать свои чувства, и на моем лице не отразилось выражение испуга и удивления.

— Тем не менее нам нужно знать правду о случившемся, — продолжил Суарес. — Как бы все ни было на самом деле, что бы вы ни делали, тебе придется обо всем рассказать нам. Тебе придется рассказать нам все. Ты меня понял?

Я покашлял, прочищая горло, но ничего не ответил.

— Ну давай. И не надо нервничать, — подбодрила меня мать. — Сеньор Суарес проявляет необычайное понимание.

Я лишился дара речи. Я оказался в невероятной ситуации — мне предстояло изложить матери и Суаресу версию событий, обратно противоположную тому, что была приготовлена мной для рассказа за завтраком. Кроме того, слова Суареса о суде и обвинениях убедили меня в том, что не стоит рассчитывать, будто он займет мою сторону.

— Почему бы тебе не начать с того, почему вам вздумалось отправиться в это странное место… Педраскада, кажется? — произнесла мать.

— Верно, — согласился с ней Суарес. — Что же на самом деле случилось? Что заставило вас солгать мне?

— Солгать всем нам! — уточнила моя мать.

— Верно, всем нам, — согласился Суарес.

— Извините, Суарес, — наконец осмелился я. — Мы…

— Анти, я уже сказал тебе. Никаких взаимных обвинений, никаких упреков. Так что ты только что извинился в последний раз. Просто расскажи нам всю правду.

Я сделал глоток сока, но почувствовал, что проглотить его не смогу. Жидкость произвольно скользнула мне в горло, и я решил, что меня вот-вот вырвет.

— Мне кажется, правда состоит в том, что нам просто захотелось приключений. Я знал, что мне предстоит скоро уехать на родину, и мы с Фабианом всегда говорили о том, что надо как-нибудь отправиться куда-нибудь за пределы Кито, куда-нибудь в глушь. Наверное, вы подумаете, что мне просто хотелось, чтобы до моего отъезда случилось что-то грандиозное. Что-то немного авантюрное. Поэтому мы с Фабианом и договорились на выходные съездить к морю. Устроить своего рода прощальную экспедицию.

Суарес с понимающим видом кивнул. Я посмотрел на родителей. Отец прямо-таки излучал доброжелательность и симпатию, тогда как на лице матери читалось немного пугающее выражение полной сосредоточенности. Мне подумалось, что она вот-вот вытащит блокнот и начнет делать в нем записи.

— Но это не все, — продолжил я. — С Фабианом творилось что-то странное. Он был в последние дни взволнован судьбой родителей, причем взволнован сильнее обычного. Таким я его раньше не видел. Я подумал, что было бы неплохо пусть даже на короткое время отвлечь его от этих мыслей. Он принялся рассказывать мне истории, которые нельзя было считать правдивыми. Рассказывал о том, что во время пасхального шествия в Кито ему привиделась его мать; о том, что его отец погиб на корриде от рога быка; о том, что его мать жива и бродит где-то в горах, потеряв память. В общем, он вещал что-то совершенно безумное. Я не знал, как мне относиться к его словам.

— Понятно, — нахмурившись, отозвался Суарес.

Я тут же повернулся к нему.

— Мне следовало бы поставить вас в известность. В тот вечер, когда мы с ним напились, я должен был рассказать все то, что услышал от него. Извините меня.

— Я же сказал тебе: никаких извинений.

— Ты напился? — удивилась мать. — Когда это было?

Суарес пропустил мимо ушей ее слова.

— Ты не хотел его выдавать. Я понимаю тебя, — сказал он и обратился к моим родителям: — Готов спорить, Анти ничего не рассказывал вам об обстоятельствах смерти моей сестры и ее мужа — родителей Фабиана.

Родители подтвердили, что никогда не слышали о них от меня.

— Это вполне понятно. Анти сам узнал об их судьбе относительно недавно. Шесть лет назад родители Фабиана погибли в автокатастрофе. Несчастный случай, как вы понимаете. Поехали в горы, и машина сорвалась в пропасть. Погибли оба — и отец, и мать.

— У нас с Анти несколько недель назад состоялся доверительный разговор. — Мать сочла нужным сообщить, что ей известно. — Так вот, выяснилось, что Фабиан верил, будто его мать жива, так как ее тело не нашли на месте катастрофы. Как я понимаю, ваш племянник сочинял романтические истории, чтобы как-то объяснить ее исчезновение. В этой истории столько неясного, вот он и старался заполнить лакуны. Все это очень грустно.

— Простите меня, — пролепетал я дрожащим голосом.

Суарес пропустил мои слова мимо ушей.

— Так или иначе, но я оставался в неведении относительно того, что Фабиан винил себя в гибели родителей. Похоже, своими историями он пытался каким-то образом избегать правды.

— И ты об этом знал? — спросила мать, поворачиваясь ко мне. — Тебе было известно, что он тешит себя иллюзиями, и ты никому ни о чем не сказал?

— Он был моим другом.

Лицо отца приняло задумчивое выражение.

— Все это понятно. Но нисколько не объясняет, почему ты выбрал именно это место, находящееся в такой дали от Кито. Чтобы отправиться на поиски приключений, нет необходимости отъезжать далеко от города.

Отец. Казалось бы, единственный из тех, кто сейчас находился в комнате, на кого я мог положиться. Тем горше было мое разочарование!

— Хороший вопрос. Правда, почему именно Педраскада? — спросил Суарес.

— Действительно, почему? — задала такой же вопрос мать.

Самое смешное заключалось в том, что при желании я мог бы взять с книжной полки энциклопедию и найти статью про место под названием Педраскада. Я мог бы рассказать, почему именно это название пришло мне в голову. И ничуть не солгал бы. Но в те минуты я пребывал в душевном смятении, так сказать, на распутье, и, будучи погружен в воспоминания, не осознавал возможного исхода нашего разговора. Вот почему в то мгновение, когда мне следовало бы дважды подумать, на какой путь ступить, причем с максимальной осторожностью, я, так сказать, бездумно попер прямо через перекресток, отчаянно пытаясь спасти собственную шкуру.