Жуков против Гальдера. Схватка военных гениев - Валентин Рунов

Группа армий «Север». Пехотные корпуса группы армий продолжают энергичное наступление к Западной Двине. Командование группы армий «Север» доложило, что группа армий выполнила свою ближайшую боевую задачу по разгрому войск противника, находящихся перед Западной Двиной… Выполнение дальнейшей задачи группой армий – выход сильным правым крылом на возвышенность северо-восточнее Опочки – хорошо подготовлено…

Обстановка на фронте вечером: Противник перешел в контратаку в районе Риги и вклинился в наше расположение. В ходе боев с прорвавшимися вражескими частями был взорван рижский железнодорожный мост.

Гёпнер полагает, что 2.7 он будет готов к продолжению наступления…

Всего за сегодняшний день сбито 200 самолетов противника. На стороне противника действуют уже совершенно устаревшие типы четырехмоторных самолетов (тяжелые бомбардировщики ТБ-3)» [134].

В Москве в этот день принимается решение об образовании Государственного Комитета Обороны (ГКО) во главе с И.В. Сталиным.

Ночь на 30 июня стала шоковой в психологическом состоянии Сталина. Толчком к этому стало известие о падении Минска. Затем состоялся резкий разговор в Генеральном штабе с Тимошенко и Жуковым. Сказались, вероятно, и бессонные ночи, в результате чего проявились симптомы болезни: хрипота, насморк, распухший нос, пожелтевшие глаза. Глава правительства стал вял, раздражителен, внешне безволен. Сперва он уехал из Кремля на Кунцевскую дачу, затем перебрался на Дальнюю дачу к дорогой сердцу Светлане [135].

Эту ночь по-разному описывают в литературе.

Анастас Иванович Микоян, заместитель Председателя Совнаркома, нарком внешней торговли, член Политбюро ЦК ВКП(б), рассказывал, что Молотов, Маленков, Ворошилов, Берия, Вознесенский и он пришли к выводу о необходимости создания Государственного Комитета Обороны, в руках которого следовало бы сосредоточить всю власть в стране, и решили поехать к Сталину. «Он был на даче… Застали его сидящим в кресле. Он смотрит на нас и спрашивает: «Зачем пришли?» Вид у него какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.

Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстрее решать все вопросы, чтобы как можно скорее поставить страну на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Он посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал».

Николай Николаевич Воронов, в то время начальник Главного управления ПВО страны, заместитель наркома обороны, повествуя о последних днях июня 1941 года, отмечает, что «Сталин был в подавленном состоянии, нервный и неуравновешенный… По моему мнению, он неправильно представлял масштабы начавшейся войны, те силы и средства, которые действительно смогли бы остановить наступающего противника на широчайшем фронте от моря до моря… В то время в Ставку поступало много донесений с фронтов с явно завышенными данными о потерях противника. Может быть, это и вводило Сталина в заблуждение».

Никита Сергеевич Хрущев, в то время первый секретарь ЦК КП(б) Украины, член Политбюро ЦК, писал: «Я часто вспоминаю рассказ Берии о поведении Сталина с начала войны. Сначала он не хотел в это поверить и цеплялся за надежду, что это провокация, приказывал даже не открывать огня, надеялся на чудо, пытался спрятаться за собственные иллюзии. Затем ему стали докладывать о победоносном продвижении гитлеровских войск. Тут-то открыто проявилось то, что он скрывал от всех, – его панический страх перед Гитлером. Сталин выглядел старым, пришибленным, растерянным. Членам Политбюро, собравшимся вечером 30 июня у него в кабинете, он сказал: «Все, чего добился Ленин и что он нам оставил, мы безвозвратно потеряли. Все погибло». И, ничего не добавив, вышел из кабинета, уехал к себе на дачу.

Берия рассказывал, что все остались в растерянности. Но потом решили наметить некоторые практические мероприятия. Ведь шла война, надо было действовать. Обсудив дела, они решили сами поехать к Сталину. Сталин принял их, и они начали убеждать его, что еще не все потеряно, что у нас большая страна, мы можем собраться с силами и дать отпор врагу, убеждали его вернуться к руководству и возглавить оборону страны. Сталин согласился, вернулся в Кремль и опять приступил к работе».

Судя по воспоминаниям современников, в ряде случаев несколько украшенным в оценке событий, психологический шок у Сталина действительно был. Скорей всего наступило состояние человека, для которого шел процесс падения с олимпа того величия и непогрешимости, созданного как самим Сталиным, так и его окружением.

Первыми шагами, которые свидетельствовали о том, что Сталин пытался взять в руки не только себя, но и контроль над обстановкой, стало оформление создания Государственного Комитета Обороны, замены командующих войсками Западного (первоначально генералом А.И. Еременко, затем маршалом С.К. Тимошенко) и Северо-Западного фронтов (генералом П.П. Собенниковым). Тогда же начальником штаба на Западный фронт был направлен генерал Г.К. Маландин, на Северо-Западный – генерал Н.Ф. Ватутин. Членом Военного совета Западного фронта назначается начальник Главного управления политической пропаганды РККА, заместитель Наркома обороны, нарком государственного контроля, член ЦК и Оргбюро ЦК ВКП(б) Лев Захарович Мехлис.

В этот день Генеральный штаб направил командующему войсками Ленинградского военного округа директиву о формировании в Старой Руссе четырех армейских запасных стрелковых полков для наращивания усилий советских войск на ленинградском направлении.

Совершенно непонятной была обстановка в полосе Северо-Западного фронта. Плохо управляемые соединения 11-й армии с боями пробивались в направлении Полоцка. К этому времени армия потеряла до 75 % боевой техники и примерно 60 % личного состава. Связь с ней отсутствовала. Ее местонахождение стало известно только к вечеру 30 июня [136].

Г.К. Жуков поздно вечером телефонировал командующему Северо-Западным фронтом (30 июня назначен генерал-майор П.П. Собенников, однако до 4 июля войсками фронта продолжал командовать Ф.И. Кузнецов): «В районе ст. Довгилишки, Колтыняны, леса западнее Свенцяны найдена 11-я армия Северо-Западного фронта, отходящая из района Каунас. Армия не имеет горючего, снарядов, продфуража. Армия не знает обстановки и что ей делать. Ставка Главного Командования приказала под вашу личную ответственность немедленно организовать вывод этой армии из района Свенцяны в район севернее Дисны» [137].

Юго-Западный фронт. 5-я армия отходила, 6-я армия 30 июня оставила Львов. Оставление Львова вынудило советское командование начать отвод на восток войск 26-й армии.

Таким образом, приграничные сражения войск Юго-Западного фронта закончились 30 июня 1941 года в целом неудачно. Были проиграны первые оборонительные операции 5-й и 6-й армий, и между ними вбит мощный танковый клин 1-й танковой группы Клейста. Попытки ликвидировать танковый прорыв врага фронтовым контрударом в районе Луцк, Дубно, Ровно завершились неудачно. Потери советских танков были огромными, причем большая часть их была небоевыми.

Казалось бы, настало время строго спросить с начальника Генерального штаба и командующего Юго-Западным фронтом за бессмысленную потерю тысяч танков и многих десятков тысяч людей. Но это сделано не было.

Позже оставшиеся в живых военачальники всячески оправдывали свои действия в районе Дубно в июне 1941 года. Так, бывший начальник оперативного управления Юго-Западного фронта, а в последующем Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян в книге «Так начиналась война» пишет: «Рано утром 8-й механизированный корпус генерала Рябышева атаковал врага силами 12-й и 34-й танковых дивизий под командованием генерала Т.А. Мишанина и полковника И.В. Васильева… Перевес в силах был на стороне противника, но он не выдержал удара советских танков, попятился. Генерала Д.И. Рябышева, его заместителя по политчасти бригадного комиссара Н.К. Попеля и командиров обеих дивизий видели в этот день в самом пекле боя. Возглавляемые ими войска 10 километров гнали фашистов, с ходу овладели местечком Лешнево, захватили там большие немецкие обозы. Фашистское командование бросило против советских войск крупные силы авиации и все резервы, оказавшиеся под рукой. Наши танки подошли к самому Берестечко, но дальше продвинуться не смогли.

Удар 8-го мехкорпуса оказался, к сожалению, изолированным. Сосед слева (15-й механизированный корпус. – В.Р.) не смог поддержать его…

Лишь к ночи стали известны результаты атак 9-го и 19-го мехкорпусов, наступавших с северо-востока. Получив приказ как можно быстрее нанести удар в общем направлении на Дубно, генералы Рокоссовский и Фекленко не стали ждать сосредоточения всех своих сил и двинули танковые дивизии в атаку…» [138]