Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре - Коллектив авторов

Во втором разделе наряду с трактатом о российской гарантии «конституции Речи Посполитой» от 24(13) февраля 1768 г. были опубликованы документы от 15 марта 1775 г. и от 22(11) июля 1793 г., подтверждающие передачу Речи Посполитой части своих территорий России. Документы публикуются на русском языке в современной орфографии. Поскольку как основа публикации были выбраны сделанные в XVIII в. современные переводы текстов документов на русский язык, а не написанные на французском языке оригиналы, публикатору не удалось избежать ошибок.

Завершая обзор истории и целей публикации документов, относящихся к разделам Речи Посполитой XVIII в., можно констатировать, что в конце XVIII – начале XIX в. тексты документов публиковались не только с просветительными и научными, но и с политическими и идеологическими целями.

Документы, относящиеся к истории разделов Речи Посполитой, были опубликованы в сборниках документов, подготовленных в каждой из связанных с разделами стран. В Речи Посполитой были опубликованы документы, которые Польско-Литовское государство было вынуждено подписать с Россией, Пруссией и Австрией. Публикация этих документов предназначалась, прежде всего, для воспитания гражданского сознания общественности Польши и Литвы. Возросшая интенсивность публикаций в период Четырехлетнего сейма отражала стремление представить обществу информацию о правах Польско-Литовского государства в отношениях с европейскими странами, а также стремление продемонстрировать незаконность первого раздела.

Публикация Санкт-Петербургских конвенций 1772–1797 гг. в сборниках документов, изданных в странах-организаторах разделов (России, Пруссии, Австрии), символизировали, с одной стороны, победы собственной внешней политики, а с другой – призваны были продемонстрировать историческую обусловленность и вынужденность собственных действий, чтобы возложить ответственность за разделы Речи Посполитой на своих союзников и партнеров.

В сборники документов, изданных на территории Речи Посполитой, не были включены важнейшие договоры – Санкт-Петербургские конвенции от 5 августа (25 июля) 1772 г. Наиболее вероятно, что эти договоры были недоступны (а может быть и неизвестны) публикаторам.

Подавляющая часть документов, опубликованных в сборниках международных договоров в конце XVIII – начале XIX в., издавались не на основе архивных источников, но часто представляли собой сокращенный вариант публикации документа в периодических изданиях того времени. Часть документов в конце XVIII – начале XIX в. была опубликована повторно на основании предыдущих публикаций.

Первые публикации документов, опирающиеся на архивные источники, были выполнены только в Австрии и в России во второй половине XIX в. Европейские исследователи международного права в этот период публиковали документы, относящиеся к разделу Речи Посполитой, преимущественно в научных целях, однако отмеченная ранее политическая тенденция сохранялась и в этих изданиях. Во второй половине XIX и в ХХ в. документы, относящиеся к разделам Речи Посполитой, вошли в состав фундаментальных собраний международных договоров. Однако до сих пор нет ни одного специального сборника документов, в котором договоры о разделах Польско-Литовского государства в XVIII в. были бы представлены систематизированно и в соответствии с современными научными требованиями к публикации исторических источников.

Б.В. Носов (Москва)

«Упадок Речи Посполитой» и разделы Польши в общественной и исторической мысли европейских стран XVIII – начала XIX вв

Предварительные замечания

Приступая к анализу вынесенной в заглавие статьи проблемы, следует, во-первых, определить границы проблемного поля названной темы в том виде, как они традиционно установились в исторической литературе, и, во-вторых, хотя бы приблизительно, наметить границы таких явлений как общественная мысль, историческая мысль и историография. В первом случае можно опереться на классический труд Мариана Хенрика Серейского «Европа и разделы Польши» и присоединиться к мнению автора, что заявленная тема относится к кругу проблем в целом ограниченному вопросами об «упадке Польши» и о «внутренних и внешних причинах разделов Речи Посполитой»[624].

Во втором случае применительно к рассматриваемой теме необходимо также определить содержание самого понятия «историография», отделив от нее труды, представляющие собой собрание исторических сведений, могущие послужить историческими источниками, но не являющиеся научными сочинениями в области истории. Из сферы историографии мы исключаем также публицистику, политические сочинения, памятники общественной мысли, которые хотя и содержат, наряду с описанием событий и явлений исторического процесса, их оценки, но все же не носят научного характера, поскольку обращение их авторов к историческому прошлому не выходит за пределы произвольного и субъективного подбора аргументов только для обоснования и отстаивания тех или иных политических позиций. С этой точки зрения, весьма важным представляется суждение о критериях оценки научной историографии, высказанное крупнейшим исследователем истории Польши XVIII в. Владиславом Конопчиньским[625], который писал, что развитие исторической науки прежде всего зависит «от следования научному методу в поисках истины […] от углубления научной критики, открытия источников и исследования фактического материала»[626].

Таким образом, в область историографии мы включаем только исторические сочинения (монографические исследования и обобщающие труды) научного характера, основанные на исторических источниках, ставящие своей задачей описание и анализ исторического процесса посредством критики источника, фактического материала и накопленного предшествующего знания. Разумеется, в отдельных случаях мы будем обращаться к памятникам общественной мысли, оказавшим влияние на развитие научной историографии.

Рассматривая развитие историографии применительно к темам «упадка Польши» и «внутренних и внешних причин разделов Речи Посполитой», в эволюции позиций исследователей и выдвинутых ими научных концепций можно выделить ряд периодов, начиная с XVII–XVIII вв. и до наших дней, определение рубежей и границ которых также представляет известную трудность, связанную с выбором методики периодизации развития исторической науки. Так, Анджей Феликс Грабский[627], исходя из внутренних закономерностей самого процесса исторического познания, из развития исторической мысли или, применяя определение Конопчиньского, – из развития научного метода, выделяет следующие периоды: 1) XVII в. как начальный этап «критической» (научной) историографии; 2) историографию эпохи Просвещения (XVIII в.). Правда, хронологические рамки второго периода остаются у него весьма нечеткими. Во всяком случае, верхний рубеж, очевидно, совпадает со временем Великой французской революции и наполеоновскими войнами. Следующий 3) этап А. Грабский, вслед за Фридрихом Майнеке[628] и рядом других историков и философов, определил как «период историзма»[629], наступление которого автор относил ко времени окончания наполеоновских войн и связывал с именами Й.Ф. Гердера и Г.Ф. Гегеля, а оформление – с творчеством Л. Ранке (1795–1885). 4) этап, согласно периодизации Грабского, охватывал вторую половину XIX в. и ознаменовался развитием в историографии школ, связанных с философским позитивизмом и другими субъективно-идеалистическими течениями философской мысли. Завершает предложенную историком периодизацию 5) этап с рубежа XIX–XX вв. и до наших дней, когда, согласно автору, наблюдаемое ранее относительно единое развитие историографии уступает место процессу эволюции исторического знания в рамках отдельных методологических направлений.

Универсальную концепцию развития историографии, подобную системе А. Грабского, представил Ежи Серчик[630]. Он также подошел к анализу трудов ученых и к периодизации развития историографии с точки зрения эволюции исторической мысли. Начав изложение со времени Древней Греции и Геродота, автор применительно к историографии интересующей нас эпохи Нового времени выделил: век Просвещения; историографию первой половины XIX в., указав здесь на «романтическое, либеральное и консервативное направления»; историографию второй половины XIX – начала XX в. (до Первой мировой войны), завершив на этом свой труд.

Обосновывая критерии предлагаемой периодизации, Грабский и Серчик исходили из внутреннего развития самой исторической науки и связанных с ней направлений общественной и философской мысли. Однако представленная ими система, хотя и отвечала задачам систематического изложения предмета в рамках университетского курса, оказалась не свободна от существенных недостатков: главное – субъективный критерий периодизации и противоречия в его применении для отдельных регионов и стран, а также отсутствие в достаточной степени определенных хронологических рубежей периодов. Этим объясняется хотя бы то, что в книге Серчика, в том случае, когда пути и уровни развития исторической мысли в разных странах (на западе и на востоке Европы) не совпадали, был применен условный метод периодизации, в основу которого были положены иные дополнительные критерии, а их содержание осталось не раскрыто автором. Так, например, в развитии исторической науки в странах Восточной Европы без обоснования были выделены в качестве этапов первая и вторая половины XIX в. Весьма противоречивое толкование в концепции Грабского и Серчика получил вопрос о рубеже, отделяющем период накопления исторических знаний от периода собственно научной историографии.