Путешествие в Россию - Теофиль Готье

Странная вещь, у Кремля с его массивными красноватыми башнями в его внешнем виде есть нечто, возможно, еще более восточное, чем у самой Альгамбры. Над зубчатой стеной между башнями с искусно отделанными крышами, будто сияющими золотыми пузырями, то выше, то ниже блестят мириады куполов, луковицеобразных маковок, бросая металлические отсветы, внезапные отблески света. Словно серебряная корзина, несет в себе белая стена этот букет золотых цветов, и у вас возникает чувство, что перед вами наяву, словно некая архитектурная кристаллизация «Тысячи и одной ночи», один из волшебных городов, которые во множестве строит воображение арабских сказочников. И когда зима своей бриллиантовой слюдой присыплет эти причудливые строения, кажется, что наяву, как в сновидении, вы перенеслись на другую планету, ибо никогда ничего подобного не представало перед вашим пораженным взором.

Я вошел в Кремль с Красной площади через Спасские ворота. Этот вход крайне романтичен. Он пробит в огромной башне, которой предшествует нечто вроде крытого входа или фасадного выступа. Башня трехэтажная, сужающаяся кверху, заканчивается шпилем, установленным на сквозных аркатурах. Двуглавый орел, держа в когтях земной шар, высится на конце восьмигранного, как и находящийся под ним этаж, шпиля, ребристого по граням и позолоченного по закраинам. В каждую сторону второго, четырехгранного этажа вставлен огромный циферблат, так что башня показывает время на все четыре стороны. Прибавьте для эффекта по выступам снежные мазки, лежащие, как на рисунках гуашью, изображающих новогодние празднества, и вы составите себе некоторое представление о том, что такое главная башня, тремя своими взлетами устремляющаяся в небо над зубчатой стеной, идущей от нее по обе стороны.

Спасские ворота из-за какого-то чудотворного образа или какой-то легенды о чуде, о которых я не смог получить точных сведений, являются в России предметом такого почитания, что ни один человек, будь то сам самодержец, не позволит себе пройти в них с покрытой головой. Непочтительность на этот счет рассматривается как святотатство и может оказаться опасной. Об этом обычае предупреждают иностранцев. Речь идет не только о том, чтобы приветствовать святые образа у входа, перед которыми денно и нощно горят лампады, но и идти с непокрытой головой до самого конца сводчатого прохода. Совсем не так уж приятно держать в руке меховую шапку в двадцатипятиградусный мороз в длинном проходе, по которому гуляет ледяной ветер. Однако повсюду нужно следовать народным обычаям: снимать шапку у Спасских ворот или ботинки у порога собора Святой Софии в Константинополе. Настоящий путешественник никогда не станет противиться таким вещам, даже если в результате придется схватить самый жестокий насморк.

Пройдя ворота, вы оказываетесь на Кремлевской эспланаде[109], в центре великолепного нагромождения дворцов, церквей, монастырей, которое только может представиться воображению. Они не перекликаются ни с одним из известных нам стилей. Это не греческий, не византийский, не готический, не арабский, не китайский стиль — это стиль русский, московский. На земле нет более свободной, своеобразной, независимой от правил — словом, более романтической архитектуры, которая с такой фантазией сумела бы осуществить свои безумные капризы. Иногда кажется, что это случайный результат естественного процесса кристаллизации. Тем не менее купола, колокольни с луковичными маковками — это характерные черты того стиля, который словно не признает никаких законов и заявляет о себе с первого же брошенного вами в эту сторону взгляда.

Ниже эспланады, где находятся главные здания Кремля и которая представляет собою площадку на холме, следуя неровностям почвы, вьется крепостная стена, вдоль которой, дублируя ее, тянется сторожевая обходная дорожка. В стену встроены самые разнообразные башни, одни круглые, другие квадратные, эти стройные, как минареты, те массивные, как бастионы, окруженные галереями с навесными бойницами, с сужающимися кверху этажами, усеченными крышами, сквозными галереями, купольными фонарями, шпилями, чешуйчатыми, ребристыми крышами. Здесь вы найдете всевозможные способы покроя, так сказать, башенного головного убора. Глубоко вырезанные в стене зубцы с выточенными поверху прорезями наподобие рыбьего хвоста, поочередно то сплошные, то с бойницами. Не знаю, насколько со стратегической точки зрения действенна подобная оборонительная система, но с поэтической точки зрения она вполне радует воображение и создает в нем образ потрясающей цитадели. Между крепостной стеной и площадкой, окруженной балюстрадой, тянутся сады, в настоящее время покрытые снегом, и стоит живописная маленькая церковь.

За стеной, насколько хватает глаз, разворачивается огромная и изумительная панорама Москвы, для которой зубчатый верх стены создает прекрасный первый план и точку отправления для расходящегося к горизонту пространства, которое нельзя было распределить с большим искусством.

Шириной примерно с Сену и такая же извилистая, Москва-река огибает с одной стороны Кремль, и с Кремлевской эспланады она видна глубоко внизу, закованная в лед и похожая на матовое стекло, так как в этом месте с нее смели снег, чтобы подготовить лед для тренировки рысаков к будущим катаниям в санях.

Набережная на другом берегу Москвы-реки, вдоль которой идут особняки и великолепные дома современной архитектуры, прямыми своими линиями создает как бы основание огромному океану домов и крыш, которые тянутся за ней до бесконечности, видимые в перспективе благодаря высоте точки обзора.

«Хороший мороз» — выражение, способное заставить вздрогнуть от ужаса Мери, ибо сей зябкий поэт считает, что любой мороз безобразен, — прогнал с неба большую бесформенную желтовато-серую тучу, закрывшую накануне плотным занавесом сумрачный горизонт. Яркой лазурью окрасилось круговое полотно панорамы, а увеличившийся холод, кристаллизуя снег, усилил его белизну. Бледный луч солнца, такой, каким он обычно светит в январской Москве в короткие зимние дни, напоминая о близости полюса, косо скользил по веером расходящемуся от Кремля городу, касаясь заснеженных крыш и кое-где зажигая слюдяные блики. Над белыми крышами, похожими на клоки пены, разбросанные отступившей бурей, вздымались, словно рифы или корабли, массы более высоких общественных зданий, храмов и монастырей. Говорят, что в Москве больше трехсот церквей и монастырей, я не знаю, точна ли эта цифра, или это попросту преувеличение, но она кажется вполне похожей на правду, когда смотришь на город с высоты Кремля и когда уже в нем самом видишь большое количество соборов, часовен и других религиозных зданий.