Приключения новобрачных - Дженнифер Маккуистон

Джеймсу слегка взгрустнулось при воспоминании об этой их дискуссии. Он помнил, как потемнели ее глаза, когда она описывала своего первого мужа, который явно был ублюдком. Тогда ее рассказ растрогал его, и сейчас он испытывал примерно такие же чувства.

Откашлявшись, Джеймс вновь заговорил:

– Так вот, я предложил просто показать вам, как легко выйти замуж за того, кого надо. Нельзя сказать, что мы с вами поступили мудро, устроив этот спектакль, но я был пьян, а вы так красивы… К тому же мэр города охотно согласился нам подыграть. Но выполнение процедуры еще не делает ее официальной. Необходимы еще и искренние намерения…

Она впилась в него взглядом.

– Вы доверяете своей памяти?

– Сейчас мне кажется, что я помню все довольно отчетливо. И у меня есть свидетельство из надежного источника… Свидетельство о том, что церемония не была официальной. Так заявил сам мэр, совершавший обряд.

Джорджетт облизала губы кончиком языка.

– Так мы не женаты? – спросила она неуверенно, но с надеждой в голосе.

– Да, не женаты. – Он кивнул. – Насколько я помню.

– Но мы… – На щеках ее выступили красные пятна. – Значит, ночью мы вступили в связь… без брака?

Да, связь была. Было то, что он бы с удовольствием повторил. Но Джеймс не хотел ее расстраивать – напротив, хотел приободрить.

Он шагнул к ней, и она не попятилась и не отшатнулась. Тогда Джеймс подошел еще ближе и, приподняв пальцем подбородок, заглянул ей в глаза.

– Связь? – насмешливо переспросил он. – Что ж, можно и так это назвать.

Зрачки ее сузились, и она проговорила:

– Я хочу, чтобы вы знали: я никогда не вступаю в связь…

Ее губы манили, притягивали к себе. И тут Джеймс, уже ни о чем не думая, заставил ее замолчать, прижавшись губами к его губам. Он не собирался ее соблазнять, разумеется. Это могло быть квалифицировано как попытка давления. Он просто хотел, чтобы исчезло отвращение, столь отчетливо прозвучавшее в ее голосе.

Она замерла на мгновение, а потом Джеймс вдруг почувствовал, что губы ее раздвинулись, и он ощутил нежное прикосновение ее языка. Наступил момент, когда он мог бы отступить и поздравить себя с тем, что поступил как джентльмен. Но он не отступил и поцеловал ее. Причем поцеловал с чувством, просто для того, чтобы убедиться, что память его не обманывала и что перед ним та же самая женщина, которую он узнал ночью. Более того, он крепко обнял ее и прижал к себе. И в тот же миг руки ее вспорхнули, и она, ухватившись за лацканы его сюртука, еще крепче прильнула к нему. Джеймс провел ладонью по ее груди и мысленно улыбнулся. Сегодня на ней не было корсета, мешавшего его изысканиям, не было замысловатой конструкции из китового уса, от которой следовало бы избавиться.

Однако воспоминания скорее подливали масла в огонь его мучений, нежели помогали. Сейчас Джеймс вспомнил: когда он наконец раздел Джорджетт прошлой ночью, соски ее казались яркими мазками на невероятно бледной коже, – но сейчас были прикрыты, спрятаны от взгляда. А он желал возобновить с ними знакомство.

Одна пуговица ее лифа поддалась под его пальцами, потом – вторая, создался просвет, которого хватило ровно на то, чтобы просунуть ладонь. Пальцы его скользнули по нижней рубашке, а затем произошло то, к чему он стремился, – он коснулся кожи. Она вздрогнула под его рукой – словно он дотронулся до нее впервые. Джеймс напомнил себе: ввиду отсутствия у нее каких бы то ни было воспоминаний для нее это действительно случилось в первый раз. И в тот же миг он поймал себя на мысли, что благодарен судьбе, лишившей Джорджетт памяти на одну ночь.

Джеймс обвел пальцем вокруг соска и был вознагражден ее тихим стоном. Однако он понял, что ступил на зыбкую почву – теперь-то отвечать за свои действия будет весьма затруднительно. Видит Бог, без корсета на ощупь она восхитительна! Тут Джорджетт качнула бедрами ему навстречу, и думать о соблюдении приличий стало еще труднее.

А в следующее мгновение он вдруг почувствовал, как затрепетали ее руки, сражавшиеся с пуговицами его сюртука.

Сюртук уже наполовину спустился с плеч Джеймса, когда хлопок шлепнувшегося на пол бумажника вернул его к реальности.

Он тотчас оторвался от губ Джорджетт, задыхаясь от шокирующего вторжения действительности. Монеты и пятифунтовые банкноты валялись на полу у их ног – наглядное свидетельство того, что они оба чуть не потеряли голову. Еще мгновение, и она бы оказалась у него на коленях!

Джеймс мягко, но настойчиво отодвинул ее на безопасное расстояние. Он только что целовал женщину, весьма ясно давшую ему понять, что не желает иметь с ним ничего общего. Проклятие! Мог ли он пасть еще ниже? Можно ли оказаться в более глупом положении?!

– Извините. – Джеймс болезненно поморщился, услышав собственный голос – хриплый и какой-то надорванный. – Мне не следовало этого делать. – Он оправил на себе сюртук.

Она поднесла ладонь к губам. Глаза ее были широко распахнуты, и сейчас они были скорее синими, чем серыми.

– Нам не следовало этого делать, – поправила она его.

Джеймс опустился на колени, сосредоточившись на сборе выпавших из бумажника накоплений. Лучше смотреть в пол, чем в эти глаза, в которых, как он подозревал, он вскоре прочтет укор. О господи, о чем он вообще думал?! Джеймс не мог привести ни одного логичного довода в свою защиту. А впрочем… Ведь ночью Джорджетт принимала участие в их совместных эскападах наравне с ним, и делала это весьма охотно. Черт, да еще минуту назад она охотно позволяла ему делать то, что он делал. И даже сама вносила посильную лепту. Но при этом она не была заинтересована в отношениях на постоянной основе. Более того, предложила ему двести фунтов за удовольствие не иметь с ним ничего общего. Да-да, разумеется, он был ей не нужен, пусть даже он только что заставил ее стонать от наслаждения.

Внезапно память сделала кульбит, вернув его в иные времена, к другой девушке. Ее звали Элизабет Рамзи, и она являлась дочерью пастора. Это было так давно, что раны успели покрыться струпьями, но стоило их ковырнуть, как боль возвращалась – острая, невыносимая…

Элизабет тоже не захотела за него замуж. Поиграла с ним и бросила, остановив свой выбор на Дэвиде Камероне, сделав его своим любовником. И все у них было хорошо, пока щекотливые обстоятельства и внезапный отъезд Камерона не потребовал от Джеймса принести себя в жертву.

Но Джорджетт не Элизабет. Джорджетт тоже нравилось с ним целоваться, но она не просила его разыгрывать из себя героя – напротив, требовала, чтобы он этого не делал.

Джеймс собрал все пятифунтовые банкноты и сунул в бумажник, затем стал поднимать с пола монеты. Она, похоже, была права насчет наружного кармана. И все же было бы лучше, если бы его обворовали. Как же это унизительно – на глазах у красивой женщины, которую только что целовал, ползать по полу, собирая мелочь, которая для него, Джеймса, совсем не мелочь!