Замкнутый круг - Мария Чепало
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я состроил саркастическую гримасу, но все же остался благодарен.
На поправку я шел быстро, а чем больше проходило времени, тем чаще я задавался вопросами, на которые ответа не было. Например, что делать с Ликой? Сможет ли она хотя бы перестать злиться на меня? Я не мечтал о прощении. А о том, что мы сможем быть вместе, — и подавно.
В день выписки я решил узнать о состоянии Плешецкого. Относительно него в моей голове была своя колонка вопросов. Но все они отпали в один момент, когда мне сказали, что пациент с таким именем на днях скончался в реанимации. Он получил ожоги третьей и четвертой степени на все тело, боролся за жизнь несколько дней, но в итоге победила смерть. Врачи удивлялись, как он так долго продержался, и Плешецкий посмертно прославился в их больнице как самый крепкий мужчина.
Я считаю, что и такой славы он не был достоин.
Первым делом, выйдя из больницы, я поехал к Лике. Их дом встретил меня пустыми окнами. Некогда кипевшая в нем жизнь закончилась, все дышало запустением. Конечно, как я мог подумать, что она останется здесь. Наверняка поехала жить к матери. Я караулил ее возле подъезда, не зная какая квартира мне нужна, и потратил на это три дня, так и не добившись результата.
Она исчезла.
Сбежала.
Когда ушла она, мне казалось, что внутри меня копошатся белые черви, пожирая прогнившие внутренности и останки сердца. Сейчас же там было пусто. Ничего. Глухая тьма. Словно я перестал существовать.
Словно меня и не было никогда.
Еще неделю мы с Максом ломали голову в поисках Лики, но так ничего и не добились. Я боялся сделать хуже тем, что снова пытаюсь ее выследить. И сдался.
Весь июль я провел у матери за городом. Помогал на огороде, чинил сарай. Она все удивлялась, где я научился держать в руках инструмент. А я так и не решился посветить ее в ужасающую правду моей жизни. Она знала, как я страдал в прошлый раз из-за девушки, и теперь у нее не было сомнений в причине моего разбитого состояния. Но ничего не говорила. Она просто была рядом. Кормила фирменным супом из щавеля, бурчала на то, что я не сторговался на молоко с соседкой, гоняла собирать иван-чай и наставляла следить за температурой в сенках, где он сушился. Ни разу она так и не задала вопроса, который гложил ее поздними вечерами. Я слышал, как она причитала в двенадцатом часу на кухне, заваривала чай и подолгу смотрела в темное окно, за которым было видно только кусты крыжовника.
Однажды после вечернего полива она как обычно накрыла на стол и позвала меня к ужину. Сама села рядом, теребя в руках корку черного хлеба, и вдруг сказала:
— Хочу поговорить с тобой об отце.
Я сразу подумал про деда, она всегда его так называла. Закинув в рот кусок котлеты, я кивнул, давая понять, что слушаю.
— Когда ты был маленький, постоянно спрашивал меня о нем, помнишь?
Все еще крутя в голове образ деда, который умер, когда мне было девять, я растерялся. А потом осознание пробежалось по моей спине холодным потом.
— Я не говорила тебе, потому что боялась, вдруг ты посчитаешь его поведение нормальным. Вдруг ты неосознанно переймешь его… качества.
Шумно проглотив котлету, я спросил:
— К чему ты клонишь?
— Словом, мы с ним были недолго знакомы, и я по глупости забеременела. А он как узнал, так и слинял, забыв о нас с тобой, как о страшном сне.
Я ждал продолжения, но она уставилась на меня вопросительным взглядом.
— Ты знал?
— Ну да, — я пожал плечами.
— Откуда?
— Из твоих откровений с подружками на кухне. Думаешь, было не слышно? — я чуть усмехнулся, но она была настроена серьезно, и, кажется, мое признание не мало ее шокировало.
— И поэтому ты перестал спрашивать? Я так и знала, что все это его гены в тебе!
— Какие гены? Ты о чем вообще?
— Да о том, что ты девиц своих бросаешь так же, как и он меня бросил!
— Себя вообще слышишь? Откуда тебе знать, что у меня в жизни происходит? Ты хоть раз звонила? Спрашивала, как у меня дела? Спрашивала, как я живу после ее ухода? Нет. Ты всегда придумываешь себе собственное объяснение и живешь с ним, не желая узнать правду! — Я набил рот едой, злясь на мать, вспомнив почему мы так редко общаемся. — Тебе кажется, что все зло, что было у тебя в жизни — из-за отца! Ты так узко мыслишь! И все беды, которые в моей жизни происходят, тоже ему приписываешь! Тридцать лет прошло, неужели так сложно простить?
— Я никогда его не прощу! Он бросил нас, и тебе пришлось расти без мужского внимания. Отец еще помогал до девяти лет, — она имела ввиду деда, — и все равно ты вырос без царя в голове!
— Такого ты обо мне мнения?
— А какого я должна быть? Если ты ушел с хорошей работы, и шлялся три года не пойми где, не звонил, не приезжал. И вот снова ты здесь. И снова все из-за девушки!
— А ты не задавалась вопросом, как я добился того, что меня взяли на хорошую работу? Ни разу не гордилась мной? Ни когда я диплом получил, ни когда из армии вернулся, ни когда деньги тебе высылал каждый месяц? Ни разу не сказала спасибо, ни разу не похвалила. А все только переживала, что я такой же как отец стану. Нет у меня отца! И плевал я на него, и на то, почему он так с тобой поступил! И тебе стоит. Или вы, женщины, обиду до конца жизни носите? Из принципа?
Тут она не нашлась с ответом, а я бросил вилку в тарелку и хлопнул дверью.
Разговор про отца не оставил меня равнодушным. Может быть, именно он и подтолкнул меня на встречу, которую я назначил, вернувшись в город. Я сидел в кофейне рядом со сгоревшим кафе «Angelicus» и высматривал в окно того, с кем боялся встретиться на протяжении долгих лет. Я заметил его издалека, и он совершенно не изменился. Все те же седеющие волосы, морщинки вокруг глаз и добрый взгляд. Игорь Николаевич зашел в кофейню, огляделся и, увидев меня, широко улыбнулся.
— Ну привет, — сказал он, разводя руки в стороны.
Я окунулся в его объятья
