Метка Каина - Том Нокс

Дэвид наконец тоже заговорил:

— И ему помогал кто-то из высшего руководства ЭТА, верно? Ему ведь нужны были все эти бомбы и вообще оружие, снаряжение… Для убийств.

— Vraiment[62]. И однажды Мигель узнал, что ваши родители приехали во Францию и расспрашивают о каготах, и остановились поблизости от Гюрса. Они беседовали с людьми в том самом пивном баре, куда заходили и вы. Это должно было напугать Мигеля, насторожить его, он почуял опасность. И тогда Волк начал действовать.

Ветер донес с берега далекий звук детского смеха. По лицу Сарриа проскользнуло выражение глубокого чувства, искренней печали. Он добавил:

— Но вашей семье, мсье Мартинес, все это уже, конечно, не поможет. Мне очень жаль, что я не смог сделать большего. Я пытался. Прошу, простите меня.

Дэвид мягко кивнул. Но он думал совсем о другом: он не хотел прощать, он не искал раскаяния; ему нужны были ответы. Как можно больше ответов. К нему вернулась решительность, он жаждал мести за своих родителей. За свою нерожденную сестру. Но чтобы отомстить, он должен был увидеть всю картину целиком. Прежде чем Мигель уничтожит все свидетельства.

Дэвид произнес:

— Но офицер Сарриа, как насчет связи с Гюрсом? Что произошло там?

Сарриа пожал плечами.

— Этого я вам сказать не могу — просто потому, что не знаю. И, похоже, никто не знает. Но что я могу… — Он наклонился к центру стола, заговорил тихо и озабоченно: — Пока что я могу только защитить вас. Вы в очень большой опасности. Очень серьезной. Общество и его высокие политические покровители все еще хотят вашей смерти. Им необходимо, чтобы вы умерли.

— Ну и какого черта нам делать? — спросила Эми. Она скрестила руки на груди. — Куда нам деваться? В Британии тоже слишком опасно. И в Испании. Куда же?

— Куда угодно. Вы даже не представляете, какая это угроза… — Офицер многозначительно посмотрел на молодых людей. — Может, вот это вам немного поможет. Если вам нужны какие-то факты…

Он сунул руку в свой портфель и достал большой коричневый конверт. Открыв его, вынул пачку фотографий.

— Это снимки с места убийства в Гюрсе. Мадам Бентайо, бабушка Элоизы.

Дэвид взял несколько глянцевых снимков. Не слишком уверенно. Он должен был сейчас увидеть то, что увидела через окно бунгало Элоиза. То, что она не хотела, не могла рассказать: невыразимо страшное убийство ее бабушки.

Дэвид собрался с силами, потом посмотрел на самый большой снимок.

— Ох, Боже…

На фотографии было все место убийства целиком.

Тело мадам Бентайо лежало на полу кухни, и весь этот пол был залит ее кровью. Опознать женщину можно было только по одежде — и клетчатым шотландским шлепанцам; но лица, которое подтверждало бы личность, не осталось. Потому что голова у мадам Бентайо отсутствовала. И она, похоже, была не отрублена и не отрезана, а оторвана. Неровные края чудовищной раны, лоскуты и ленты кожи, нити вырванных вен — все выглядело так, словно кто-то начал отрезать голову, а потом просто с силой повернул ее и дернул, — то ли от злобной ярости, то ли от нетерпения… или от жажды крови. Дэвид постарался заглушить воображение… он не хотел представлять себе, как безумный террорист тянет голову живого человека до тех пор, пока не рвутся позвонки, мышцы…

И это было еще не все. Некто — наверное, Мигель… конечно же, Мигель… отрезал еще и руки: запястья старой женщины превратились в окровавленные обрубки, из них тоже свисали белые нитки вен и волокна мышц. Лужи крови, вытекшей из них, лежали на полу, как плоские красные перчатки.

А потом кисти оборванных рук были приколочены к двери. Несколько других фотоснимков показывали эти проткнутые ладони. Две отделенных от тела руки. Прибитые гвоздями. К двери кухни.

Эми закрыла лицо ладонями.

Ужас. Ужас-ужас-ужас…

Сарриа пробормотал:

— Конечно. Мне очень жаль. Но и это не всё…

Дэвид крепко выругался.

— Да как это может быть «не всё»? Неужели может быть что-то еще хуже?!

Офицер снова открыл конверт и достал из него последнюю фотографию. Это был крупный план одной из мертвых кистей. Сарриа концом авторучки показал в левую часть снимка.

Дэвид прищурился, всматриваясь. Это было похоже… некая полукруглая метка на плоти… Неглубокая, но отчетливая. Изогнутый ряд маленьких углублений в бледной плоти…

— Это что… — Дэвид с трудом подавил рвотный позыв. — Это… то, что мне показалось?..

— Qui. Укус человеческих зубов. След укуса. Это похоже на некую пробу… как будто кто-то просто поддался порыву и попробовал укусить человеческую плоть. Просто проверить, какова она на вкус.

Они замолкли. Волны ритмично плескались, набегая на берег. А потом второй полицейский наклонился к Дэвиду. И заговорил в первый раз за все это время:

— Allez. Бегите. Куда угодно. Пока он вас не нашел.

29

В доме было тихо. Скучающий, зевающий полицейский констебль — их страж и защитник — лежал на кровати в свободной комнате, читая журнал «Гол». Сьюзи была в госпитале: она отказалась бросить работу, но позволила со-провождать ее на дежурство. Их помощница по хозяйству, перепуганная видом крови на полу, два дня назад сбежала обратно в Словению, и матери Сьюзи пришлось перебраться к ним, чтобы помочь присматривать за Коннором.

А Саймон читал о Евгении Фишере.

Найденная в Интернете биография этого немецкого ученого оказалась достаточно впечатляющей:

«Евгений Фишер (5 июля 1874 — 9 июля 1967) немецкий профессор медицины, антропологии и евгеники. Он был ярым защитником теории нацистских ученых о расовой гигиене, оправдывавшей уничтожение евреев, отправку приблизительно полумиллиона цыган на смерть, принудительную стерилизацию сотен тысяч других жертв…»

Саймон сидел в десяти дюймах от экрана, ощущая во рту металлический привкус отвращения. Три момента в истории долгой жизни Фишера казались особенно любопытными. Первым была выраженная связь Фишера с Африкой.

«В 1908 году Евгений Фишер проводил полевые исследования в немецком протекторате в Юго-Западной Африке, на территории нынешней Намибии. Он изучал потомство „арийских“ мужчин, матери которых были туземками. Он пришел к выводу, что отпрыски подобных союзов, так называемые „мишлинге“, должны быть полностью искоренены в силу их полной бесполезности».

Искоренены? Бесполезность? Пришел к выводу? Эти слова были еще страшнее потому, что звучали сухо и как-то антисептично.

Саймон глубоко вдохнул, медленно выдохнул. И на мгновение прикрыл глаза. Но тут же перед ним вспыхнул образ Томаски, переполненного яростью… и Саймон поспешил открыть глаза. Он слышал голос Коннора, игравшего в соседней комнате, слышал, как сын гудит, загоняя маленький автомобиль в игрушечный гараж.

Прислушиваясь к бормотанию сына, к тому, как мальчик что-то рассказывает сам себе, Саймон ощутил отчаянный прилив родительской любви, желание защитить… Защитить Коннора. Защитить от всего существующего в мире зла.

Но лучший способ, пришедший ему в голову в этот момент, — продолжить работу над книгой. Надо сосредоточиться. И Куинн вернулся к компьютеру.

«Гитлер был пылким поклонником Евгения Фишера, в особенности программного труда профессора, Menschliche Erblichkeitslehre und Rassenhygiene („Наследственность человека и расовая гигиена“). Когда в 1933 году Гитлер пришел к власти, он назначил ученого ректором Берлинского университета.

Завоевание нацистами Европы (1939–1942) дало Фишеру — при полном одобрении Гитлера — возможность расширить свои расовые исследования, начатые им несколько десятилетий назад в Намибии. В концентрационном лагере в Гюрсе, на юго-западе оккупированной Франции, Фишер начал серию подробных исследований разных европейских народов: басков, цыган, евреев и других».

Саймон теперь энергично делал заметки в блокноте. Взгляд на экран — взгляд на страницу блокнота. И уже старался не думать о близких ему людях.

«Нацистский режим не жалел денег на „медицинский отдел“ в Гюрсе. В то время ходили слухи о серьезных открытиях, полученных в результате так называемых экспериментов Фишера. Однако все документы об этом были Утрачены в хаосе вторжения в Европу союзников и гибели нацистского режима (1944–1945). И так никогда и не было выяснено, действительно ли Фишер получил какие-либо результаты, имеющие научное значение. Но общее мнение в наши дни таково, что все эти разговоры о „расовых открытиях“ были нацистской пропагандой в чистом виде и что Фишер не открыл ничего важного».

Последний раздел биографии Фишера оказался еще более загадочным.

«Многие люди были ошеломлены, когда после падения Третьего рейха Евгений Фишер избежал какого-либо серьезного наказания за свои связи с нацистами и за работу на них. Вместо того он позже стал заслуженным профессором университета во Фрайбурге, а в 1952 году был назначен почетным президентом нового Германского антропологического общества.