Ушедший - Ариша

Слёзы стали высыхать, она смотрела на него, и уже не верила.

«Ты самое дорогое, что осталось у меня» – при этом полгода войны и ни одной весточки или попытки связаться.

«Мы создадим наше государство, наш мир» с такой же политикой и войной.

«Я уничтожу Палпатина с его Империей» звучало как – «Я снова улечу на войну с ситхом, а ты останешься молиться, чтобы я вернулся».

«У нас будет малыш» – ему, наверное, надо было рассказать, что случилось с её репродуктивной системой после удара молниями Силы и доставанием из неё мёртвого младенца, и чего ей стоила попытка догнать его, и нервный срыв после. Но его это уже не касается. Теперь она проходит длительный курс лечения, результаты которого будут видны нескоро. А если результатов не будет, то вероятнее всего ей нужно будет сделать частичный клон некоторых репродуктивных органов, и после ряда операций, если всё как надо приживётся, она сможет задуматься о ребёнке. Есть ещё варианты, и её ресурсы позволяют не остаться бесплодной, но о малыше следующие пару лет думать не стоит. Эту болезненную тему она временно закрыла для себя, продолжая курс лечения. Ей и так постоянно было больно. Амидала врала, что больше не хочет быть с ним, врала ему, себе, но они больше не могут быть вместе. Ей надо выстоять ещё чуть-чуть, добиться развода, и она сможет свернуться калачиком в постели, выплакаться до рассвета, чтобы завтра встать и подумать, что делать теперь.

— Энакин, я не хочу, чтобы мы так расставались, но я больше не желаю такой жизни. Дай мне развод.

Он проигнорировал её, пытаясь поцеловать в губы, считая, что это может всё исправить. Глупо. Она отвернулась, выстраивая перед собой непробиваемую стену. Их физическое влечение уже не поможет в их идеологических разногласиях. Поцелуи стали настойчивее, Падме стало сложнее держать оборону, она попыталась встать. Но он не позволил ей.

— Энакин, пусти, — она упёрлась руками в его плечи, желая оттолкнуть.

Он приподнялся, перехватив её за руки. Падме вскрикнула от боли:

— Что ты делаешь? Мне больно!

Он ослабил хватку:

— Прости, — и снова притянул к себе. — Я очень скучал.

Его близость и голос завораживали, но она не могла себе больше этого позволить.

— Отпусти меня, — его напор стал сильнее, она попыталась вырвать из хватки, дёргаясь больше в неудовольствии, чем в реальных попытках. Пару приёмов, которые уже выручали её не раз, могли бы помочь, но драться с ним было глупо. Да и зачем? Она понимала, что ему больно принимая её решение, что ему нужно время для смирения, сейчас он придёт в себя и отпустит её. Но мужчина сильнее сжал запястья, он перехватил её руки в одну ладонь, и нежно провёл своей рукой по щеке, запуская пальцы в волосы, распуская причёску, которую она так тщательно собирала. Прикосновение вышло очень нежным, заставляя её ещё сильнее напрячься.

— Отпусти, — предательский голос выдал её настоящие желания.

— Не могу.

— Не заставляй меня это делать.

— Не заставляй меня это делать, — в его взгляде читалось то, во что она отказывалась верить. Он не сделает этого. Он не… — Ты моя жена.

— Наш брак не имеет силы. Он держался на нашем обоюдном согласии, — слова давались ей тяжело, на глазах наворачивались слёзы, но разум ещё крепко держал оборону.

— И значит, клятвы для тебя тоже не имеют силы? — запястья жёстко сдавили, а в голосе просыпалась злость.

— Имеют! — так же жёстко ответила она, выпуская принципы в авангард. — Я не изменяла тебе, и во всём была честна. Я дождалась тебя и попросила развод. Всё кончено, Энакин. Отпусти меня.

— И ты тут же прыгнешь в постель к этому корольку? — сквозь зубы прошипел он от ярости.

— Да как ты смеешь! — вышла из себя Падме, резко дёргая плечами по очереди, уходя из захвата. Скайуокер развернул её, перехватывая руки, в ещё более болезненную хватку и прижал к стене.

— Мне больно! — вскрикнула она, не веря, что всё происходит наяву. Хватка не сильно ослабла, он жадно поцеловал её в губы. Обида пришла вместе со слезами, и она выпустила зубы, со всей злости вцепляясь ему в губы, выражая крайнее неудовольствие таким обращением. Он болезненно простонал, сильнее прижимая её к стене. На ещё один страстный, но не желанный поцелуй, она ответила очередным укусом. Ощущения были в новинку, но они понравились ей, в этот момент состояние внутри переломилось, стало легче. Она расслабилась, позволяя внутреннему огню постепенно разгореться. Ощущения возвращались в безвольное тело, наполняя её эмоциями, лишая рассудок право слова. Она повторила укус в шею и тут же поцеловала. Принципы и убеждения, а также её упрямство тоже отступили, позволяя снова почувствовать нежность его прикосновений, распознать любовь в поцелуях. Это было легко, расслабиться в его руках, вспомнить всю прелесть их семейной жизни. Разум молчал, давая волю желанию, которое столько времени хранилось внутри неё. Энакин ослабил хватку, проверяя, можно ли отпустить, она тут же обхватила его за плечи. Они оказались на полу, звук рвущейся ткани, вызвал у неё улыбку, не оставшись в долгу, она бесцеремонно сдёргивала с него нательную рубаху. Из поцелуев пропали укусы, ласки стали мягче, нежнее; крики протеста переросли в крики удовольствия. Она прижалась к нему, желая слиться в единое целое. Погрузиться в их любовь, которая всё ещё существовала между ними. Она вновь тонула и упивалась этим чувством, сознательно полностью отдавая себя в руки этому мужчине. На краю сознания миражом ещё мелькал разум и тусклое воспоминание, что утром он уйдёт навсегда. Несмотря на его настойчивость, страсть, нежность и любовь, он уйдёт, она чувствовала прощание в его ласках, в его руках. Она не хотела об этом думать, разум, гордость, принципы вернутся позже, и она снова выпьет бокал горя до дна. А сейчас она упивалась лаской и нежностью любимого, забывая обо всём на свете. Эйфория заполнила её покалеченную душу, щедро балуя собой. Жаль, что только на такое короткое время. Она не знала, сколько пролежала на полу, глядя в потолок, но стала замерзать. И после ухода эйфории стали возвращаться боль в ногах и запястьях, яростный разум, избитая гордость, а раны в душе открылись заново, затопив тягучей болью. Свернувшись калачиком, у неё снова потекли слёзы. Он был рядом, она слышала его ровное дыхание, как он одевался. Энакин встал, аккуратно поднял её на руки, неся в комнату.

— Зачем ты это сделал? — помимо хрипоты в голосе была дрожь.

Он промолчал, положив её на кровать, и укрыв другой стороной одеяла. Падме сразу завернулась в мягкую ткань, желая скрыться не только от прохлады, но и от него.

— Как ты мог так со мной поступить?

— Ты недавно стонала от удовольствия, а сейчас жалуешься? — резко, грубо, даже жестко спросил он. Падме сильней сжалась, готовая застонать от боли.

Скайоукер подошёл к выходу из спальни, и замер, глубоко вдохнул:

— Я отказываюсь от тебя.

Слова давались тяжело, отразившись в женщине новым приступом истерики, она нервно всхлипнула… Сердце ныло и протестовало, но холодный, волевой разум, вернулся на свои позиции:

— Скажи трижды.

Её измученное тело билось мелкой дрожью, а душа с сердцем в два голоса орали: «Не говори, не говори!»

Лорд обернулся, выпрямился и холодно повторил:

— Я отказываю от тебя. Я отказываюсь от тебя. Я отказываюсь от тебя.

И ушёл, больше не задержавшись, чтобы не услышать её рыдания.

Закрыв глаза, он опустил нити Великой Силы, чтобы открыв их, снова взглянуть на тактический план действий. В его отсутствие командование флотом перейдёт адмиралу Пиетту, он доверял акзильцу и верил в его таланты. Хотя подготовкой флота всегда занимался сам. Все силы уже расставлены, и, как фигуры на шахматной доске, его корабли выйдут в пространство около флота Императора и сыграют чёткую партию победителей. Он не верил Альянсу, не доверял их адмиралам, и, разумеется, знал, что Амидала сделает всё, чтобы их флот понёс минимум ущерба, а корабли БМФ приняли самый жёсткий огонь противника на себя. Победу они разделят на равных, и он не хотел, чтобы его парни пролили больше крови, чем демократы. Всё по-честному, всё наравне. Нейкхан что-то задумала. Амидала не могла так просто встать на его сторону, заткнув Мон. Если бы эта женщина в полной мере понимала всю степень своей красоты, ума и власти, если бы она выкинула из головы всю эту демократическую глупость, то давно бы уже встала во главе Альянса, избавилась от Органы, Мон с Мадиной, и превратила бы это жалкое сборище в сильную политическую структуру. И пускай эта была бы её обожаемая Республика, пускай… Хотя Органа уже мёртв, если нейкхан не отпустит хватку, то Мотму можно будет списать. А когда-то он сам мечтал самолично придушить напыщенного королька. Почему он не сделал этого тогда? Почему не полетел в резиденцию причёсанного барана и не свернул ему глотку? Лорд откинулся в кресле. Он не знал ответа, ни тогда, ни сейчас. Тогда он мог полкорусанта вырезать и уйти незамеченным, и не было бы проблем с Альянсом, и прочими. Однако, это всё уже не важно, важно убить Палпатина. Распороть этого дряхлого старика, отрубить ему руки, и разрушить всё, что он создал, так же как он убил его сына и разрушил его жизнь. Он дал ему слишком много времени. Практически десять лет понадобилось ему, чтобы так близко подобраться к ситху. Хотя эти десять лет были не зря. Это было его время, которое он тратил не на Галактику, Орден, Силу, всеобщее недостижимое благо и чужие желания, а на собственное развитие. Смерь сына, расставание с Ангелом разбило его, практически сломало. Тогда он понял, стоя на мостике «Акламатора», когда перешифровывал общий приказ, что если остановится, обернётся, позволит долгу, обязанностям и Ордену вернуться обратно, то это сломает его. Он долгие месяцы, ложась спать, чувствовал как его раздирают старые кодексы, правила, эмоции, прошлое, возможное будущее. То будущее, которое должно быть, но никогда не будет, настоящее, которое никогда не станет явью. Его дар становился проклятьем, сводя с ума. Он боялся потеряться в вероятностях, в своих эмоциях, в правильности, в долге. Пришлось избавиться от всего этого, поставить цель, жить одним настоящим, закрыть для себя неконтролируемое будущее, которое может и будет, но для себя он оставил только Сейчас. В течение полугода под натиском собственно навороченных обязанностей, проблем, новой жизни, он собирал себя заново, формировал своё мировоззрение. По кусочкам, по ниточкам, тщательно выбирая, что должно быть в нём самом, а что нет. Только одно оставалось не изменным – то место, в его сердце, подготовленное для жены и ребёнка. Он знал, что смерть сына, это не конец, знал, что того светлого, упрямого парня, которого он когда-то видел в видении, он уже никогда не увидит, и будет мстить, как не положено джедаям, а потом они смогут попробовать ещё раз. Гигантская работа над собой, своим новым миром, вместе с флотом и десятков звёздных систем за кротчайший срок, он бы сам не поверил, если бы ему сказали, что такое бывает, но тогда он не думал над этим – он работал. И должен быть признать, что навряд ли смог бы повторить такое ещё раз. Он чувствовал свой подъём, что Судьба ударила так жёстко, но чтобы он смог встать, преодолев невозможное, поднявшись на новый уровень и быть счастливым в новом мире со своей женой. Ха! Софиана права, он неисправимый идеалист и романтик – был и оставался. И Сила в ближайшее время явно должна врезать ему в морду, с размаху, чтобы прекратил заниматься всякой хернёй, в виде спасение принцесс, благотворительностью Альянсу и вступания с ними в мирные соглашения. А то, что-то он расслабился совсем. А явление нейкхан к нему ночью – это было уже как-то перебором. Понятно, что она ушла, даже не сняв платье, разодрав все его старые раны. Королева даже не подозревала, сколько запретных глупых мыслей она вызвала своим визитом. А также невнятную сопливую меланхолию на тему прошлого. Она поиграется с ним и променяет на свою Республику. Он надеялся и старательно убеждал сам себя, что у неё это больше не пройдёт.