Удивительный взгляд (ЛП) - МакШейн Мелисса

— Что-то не так? — поинтересовался мистер Ратлидж. Она покачала головой, боясь, что слезы прольются вместе с ее словами. София была благодарна за темноту кареты, которая делала мужчину не более чем смутным, громоздким силуэтом напротив неё. Он наклонился вперед настолько, что свет уличных фонарей время от времени освещал его лицо. — Миссис Уэстлейк, — сказал он, — если вы доверяете мне, я бы хотел, чтобы вы поделились со мной своими горестями. Я лишь хочу быть вашим другом.

Его слова сломали барьер внутри него. Он говорил правду, она была уверена в этом, но вместо того, чтобы успокоить ее, слова мужчины разбили ей сердце.

— Друг поверил бы мне вопреки всему миру, — сказала она. Она была удивлена тем, как несчастно это прозвучало. Его неверие в ее Сны — нет, в нее, в ее надёжность и честность — ранило ее сильнее, чем она могла допустить. — Друг не стал бы обращаться со мной так сдержанно, чтобы сохранить эту дружбу. Я не могу сказать вам что-то, не столкнувшись с этой единственной истиной. Мистер Ратлидж, я хотела бы быть вашей… вашим другом, но я считаю, что это невозможно.

Мистер Ратлидж пошевелился в темноте.

— Лорд Эндикотт. Миссис Уэстлейк, вы сами сказали Вейну: без доказательств ваш Сон не может иметь силы в суде.

— И это, конечно, означает, что субъект моего сна не мог иметь, например, провидца, который подсказал бы ему, как скрыть его преступление? Вы знаете об обмане, из-за которого мой Сон казался ложным. Как вы можете быть таким умным и в то же время таким слепым к очевидному факту? Кто-то пытается выставить меня ненадёжной, чтобы защитить себя.

Мистер Ратлидж молчал.

— У меня нет… — карета резко остановилась. — У меня пока нет доказательств, — продолжила София, — но они будут, и я увижу, как лорда Эндикотта уничтожат за то, что он сделал со мной. Причина, по которой наши расследования сошлись воедино, заключается в том, что именно он стоит за фальшивомонетчиками, мистер Ратлидж. Я уверена в этом, и вы можете считать меня неуравновешенной, если хотите, или лгуньей, но это не изменит фундаментальной истины дела.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

— Я искренне благодарна вам за то, что вы сделали для меня. Я обязана вам жизнью. Но я не могу быть другом тому, кто считает меня лгуньей, когда я снова и снова утверждаю, что я права.

Она рванула к дверце кареты, пытаясь открыть её, но ручка не поддалась. София пошатнулась. Мужчина поднял руку, чтобы поддержать её. Она отдёрнула руку и выбежала, злясь на себя, злясь на слабость, которая снова вызвала слёзы на её глазах. Неважно, что он извинился, что он хотел вернуться к тому, кем они были, потому что он всё ещё не верил в её сны, и даже её любовь к нему не могла изменить этого.

Благополучно добравшись до своей комнаты, она позволила Битон оплакать ее увечье и сказала только, что произошёл несчастный случай, и ей просто необходимо поспать. Но уснуть было невозможно. Ее рука ныла, голова начинала болеть от непролитых слёз, и она чувствовала душевную усталость, которую не мог излечить никакой отдых.

Кинг больше не представлял для нее угрозы. Она подумала о том, что его могут убить в тюрьме, и была немного обеспокоена тем, что эта мысль не ужаснула ее. Когда он исчезнет, операция лорда Эндикотта откроется ее Снам, и ей потребуется совсем немного времени, чтобы найти способ связать его с фальшивомонетчиками. По крайней мере, она на это надеялась. Полисмены с Боу-Стрит ее не слушали, а это означало, что любое решение должно быть в пределах ее досягаемости. Она отказывалась пугаться этого.

Она достала из ящика прикроватного столика брелок от часов и провела по нему пальцами, обводя слабую гравировку розы, или лилии, или какого-то другого цветка, чтобы вызвать ведение. От них ей становилось дурно, но София не могла просто сидеть и ожидать неизвестности, она была вполне в состоянии вытерпеть небольшой дискомфорт. Девушка просматривала видения, наблюдая за тем, как разворачивается жизнь лорда Эндикотта, пока не увидела одно, которое длилось дольше других. Она сосредоточилась на нем, и тошнота усилилась.

Игра в карты и знакомые руки с золотым кольцом на мизинце, украшенным миниатюрными гербами Эндикоттов. Рука выбрала карту и положила ее на стол. Жаль, что она не была экстраординарным оратором, способным послать мысль в ум любого, говорящего или нет, чтобы сказать одному из противников Эндикотта, какие карты у него на руках… но, конечно, если бы она была оратором, она не могла бы оставаться экстраординарным провидцем, и ее выступление было бы бессмысленным.

София поняла, что ее мысли начали бесцельное блуждание, и отпустила видение, затем закрыла глаза и усилием воли прогнала тошноту. Теперь она могла смотреть на мир глазами лорда Эндикотта. Вероятно, было бы слишком глупо надеяться, что он лично отправится на место одного из своих преступлений, но она все равно найдет способ использовать это видение.

«И я докажу мистеру Ратлиджу, что права», — сказала она себе и погрузилась в Сон.

Глава двадцать третья, в которой львица выслеживает новую добычу, а ее выслеживают в свою очередь

София сидела рядом с Сеси и Льюисом в их ложе в Королевском театре и вполуха слушала, как актриса расхаживает по сцене, сокрушаясь, что ее руки никогда не будут чистыми. Тусклое исполнение «Макбета» лишь отчасти отвлекало ее; в глубине души она была дома, готовясь снова увидеть во сне черноволосого мужчину, закадычного друга лорда Эндикотта — Бейнса. Он был красивым мужчиной, что только доказывало невозможность определить характер человека по внешности. У него было лицо почти такое же скульптурное, как у формовщика, с тонко изогнутыми черными бровями и губами, достаточно полными, чтобы быть привлекательными, не будучи женственными, и он двигался с грациозной уверенностью, как… я больше не думаю о мистере Ратлидже.

Первые сны Софии после нападения Кинга, те, что должны были показать ей, в каком направлении лежит успех, все указывали на то, что Бейнс был ключом к падению лорда Эндикотта. Поэтому последние три дня она почти ничего не делала, только мечтала о нем. Она знала, где он живет, или, вернее, видела множество мест, где он спит, и знала те части Лондона, где его скорее всего можно найти, но все ее попытки предсказать, где он может быть в определенное время, были сорваны его природной способностью путать сны. Она не могла даже мечтать о печатном станке, который лорд Эндикотт, по-видимому, часто передвигал, чтобы сбить ее с толку, потому что именно Бейнс определял, куда его переместить, и ее сны, пытавшиеся предсказать его местоположение, также рухнули.

Впрочем, это не имело значения. Даже если бы ей удалось выяснить, где он находится в данное время, она не смогла бы сказать, кто мог бы арестовать Бейнса или конфисковать пресс. Вполне возможно, что Бенджамин Вэйн передал ее показания сэру Артуру, но то, что сэр Артур снова поверит ей на слово, это казалось маловероятным. И даже если бы он доверял ей, то все равно посылал бы письма мистеру Ратлиджу, и мысль об этом была невыносима. Ей просто придется самой найти способ разобраться с Бейнсом и с тем, что он собой представляет.

Здесь, в относительном полумраке ложи, когда внимание Сеси и Льюиса было приковано к сцене, было заманчиво позволить себе расслабиться хотя бы на несколько минут, но Сеси пришла бы в ярость, и даже София поняла, что ее поведение граничит с иррациональностью. Кроме того, ее все еще тревожил недавний сон, в котором, пытаясь подойти к проблеме с другой стороны, она выбрала дверь, помеченную лицом лорда Эндикотта.

В последние дни она часто следовала за ним в видениях, видя то, что видел он, но даже когда он шел в более суровые районы города, он никогда не приближался ни к чему преступному. Это расстраивало ее, но она продолжала смотреть, чувствуя смутную вину за то, насколько интимными были ее видения, когда они использовались таким образом. В прошлом, когда бы она ни смотрела чьими-то глазами, она делала это с их ведома и согласия; то, что она делала сейчас, было бы неправильно, если бы не было превращено какой-то алхимией необходимости в правильное. Но все равно она чувствовала себя неловко в те редкие моменты, когда позволяла себе так думать. Но даже в этом случае лорд Эндикотт должен быть уничтожен, и небольшое неудобство было небольшой платой за это уничтожение.