Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока - Еремей Иудович Парнов

его отвратительных ведьм, Идзанати, подобно героям многих сказок, бросал за собой то гребешок, из которого вырастали непроходимые леса, то головную повязку, обернувшуюся цепкими лозами винограда. Теперь и ему в одиночестве предстояло продолжить великую миссию миротворения. Из обоих его глаз и из носа должны были родиться главные боги синто: солнечная Аматэ-расу-омиками, владыка луны Цукиёми и беспокойный Сусаноо, которому предстояло натворить в этом лучшем из миров немало бед.

Такова мифологическая предыстория пленительной и суровой страны, чью страшную гибель столь наглядно и убедительно нарисовал на страницах своего романа Комацу. К счастью, романа фантастического…

Казалось бы, какое место может занимать мифология в век атома и кибернетики?

Но подобно тому как в тени небоскребов из стекла и стали скрываются каменные сады и храмы, возведенные из стволов священных криптомерии, она тайно пронизывает неповторимый образ мысли жителей древней страны Ниппон, сумевших покорить бесплодные камни.

- Я не верю в богов, - с улыбкой ответил на мой вопрос Комацу. - И не занимаюсь созерцанием, - предупредил он новый вопрос. - Наука и искусство - мои единственные кумиры. Только через них человек может выразить себя.

Нарисовав гибель Японии и поставив на самый край пропасти последних носителей японской культуры, Комацу действовал в строгом соответствии с этикой дзэн, требующей всегда и во всем прямоты сердца.

«Тот, кто воплощает состояние самадхи, делает это повсюду: ходит ли, стоит ли, сидит или рассуждает о чем-нибудь», - писал Хой-нэн в «Алтарной сутре Шестого патриарха». Следуя этому принципу, разумеется, отнюдь не в религиозном, а сугубо этическом смысле, Комацу как бы продемонстрировал непричастность сердца «к миру пребывания добра и зла». В художественном образе воплотил идею бесстрастной медитации.

Этот момент крайне важен для правильной оценки влияния дзэн на культурную жизнь Запада. Принципы, лежащие в основе той или иной художественной школы, принципы организации действительности могут быть интересными и сами по себе, вне связи с техникой медитации, которая, в сущности, всюду одинакова: в ортодоксальном буддизме, йоге и дзэн.

В Токио в тот год стояла изнурительная жара. В пересыщенном влагой воздухе дышалось, как в джунглях. Люди искали спасения в чудесных парках столицы, под сенью деревьев, у зеленых прудов. С выпуклого, почти кукольного мостика парка Уэно я любовался ручьями, в которых играли радужные карпы, или искусственными водопадами, сбегавшими с живописных, умело декорированных зеленью скал. От причудливых, ветвями стелющихся по земле сосен и ив вновь тянуло к аскетической прелести каменного сада, где строгие линии причесанного граблями гравия бросали вызов застывшему хаосу каменных глыб. Это был акт творения, остановленный где-то в самом начале. Кем? Когда? Почему? В этом мнилась какая-то загадка, простая и неразрешимая, как жизнь. Сами собой всплывали основополагающие понятия японского искусства: «ёэн» - очарование, «югэн» - таинственное, «ёдзё» - недосказанное. В каменном бесцельном совершенстве мнилась разгадка непостижимого космического круговорота. Стихийная необузданность, постичь которую немыслимо, ибо она соединяет в себе и цель творения, и его процесс. Субъект и объект. «Ничто - это целостность, из которой рождается все». Таинственное очарование недосказанности.

Бог грозы (Япония)

«Нихон но бы» - красота Японии. Именно красота искусства, а не надежда на религиозное откровение привлекает к дзэн художников, философов и поэтов. Через каллиграфию, икебану, лаконичность японской игрушки и лаконичность стиха они постигли гармонию, ощутили могущество недосказанного. Обмен культурными ценностями и экспорт религии не имеют между собой ничего общего.

КОЛЕСО «ЗОЛОТОЙ СРЕДИННОЙ ДОРОГИ»

Про смерть не думают, а злоба все растет.

Друг другу глотки рвут и бесятся от жира.

Я ж вижу погребальный мой костер!

Что для меня все свары мира?

Дхаммапада

Все туристические проспекты Непала рекомендуют гостям обязательно побывать в Лумбини. «Как миллионы христиан стремятся увидеть Иерусалим, как миллионы мусульман отправляются на поклонение в Мекку, так триста миллионов буддистов видят свою святыню в королевстве Непал и несут свой привет к подножию колонны великого Ашоки, отмечающей место рождения Будды».

Этот простой каменный столб, треснувший вдоль и потому схваченный двумя обручами, окружен четырехугольной железной оградой со стреловидными остриями, которую по традиции окрашивают в красный цвет. Он стоит посреди неровного поля, хранящего следы муссонных ливней. Поросшие осокой и лотосом лужи, непрозрачные, словно наполненные желтой охрой, пруды. Вся территория огорожена колючей проволокой и напоминает то ли пастбище, то ли запретную зону. Видимо, это вызвано тем, что в Лумбини намечается колоссальное строительство. Только на разработку, как говорят специалисты, «тотального проекта» реконструкции этих мест Международным фондом развития отпущено 5 660 000 американских долларов. Один из генеральных директоров японской фирмы, которой поручена прокладка дорог, сказал:

- Это будет лучший уголок во всей Азии. План предусматривает не только систему коммуникаций, строительство отелей и прочих сооружений, необходимых для современного мирового центра. Будет изменена, точнее, вновь возрождена древняя природа этого места. Мы увидим священный сад, в котором воцарится атмосфера умиротворенности, ясности и того всеобъемлющего света, что лежит в самой основе буддизма. Не правда ли, это прекрасная идея - увековечить место рождения Шакья-Муни? Наши дизайнеры с увлечением работают над проектом. Впрочем, на мой взгляд, они уделяют недостаточное внимание инфраструктуре. А вы как считаете?

Честно говоря, мне показалось немного странным сочетание слов «инфраструктура», «дизайн» с такими тонкими материями, как «всеобъемлющий свет». Но, видимо, современному инженерному гению под силу даже такая задача.

Из всей поездки в Японию я вынес убеждение, что, несмотря на обилие синтоистских, буддийских и даже христианских храмов, японцы не отличаются особой религиозностью. Мой собеседник, в равной мере восторженный и практичный, согласился с этим.

- Детей мы, так сказать, вводим в общество по обрядам синтоизма. Я усматриваю тут дань традиции, этическое приобщение ребенка к прекрасной природе Японии. А своих мертвых хороним по буддийскому канону. Буддизм - безутешная система (он так и сказал: «система»). Она как нельзя более уместна, когда прощаешься с дорогим тебе существом навсегда. Даже сам Будда отрицал загробную жизнь.

К нам подошли бритоголовые монахи в желтых одеждах, и мы переменили тему разговора. Потом я узнал, что один из них, привлекший мое внимание водянисто-голубым цветом глаз и выцветшими бровями, уроженец ФРГ. Поселившись лет пятнадцать назад в одном из ламаистских монастырей, он с удовольствием позировал перед объективами соплеменников на фоне знамен со свастиками. Разумеется, религиозных знамен.

Здесь есть о чем задуматься…

Колонна, воздвигнутая по повелению индийского царя Ашоки в середине III века до нашей эры, - одно из свидетельств историчности основателя буддизма.