Анжелика - Серж Голон

– Как я вижу, у меня было не слишком-то много времени на раздумье, – с горечью заметила Анжелика…

На следующий день около полудня двор наполнился скрипом колес, конским ржанием, звонкими криками, быстрым южным говором.

В Монтелу пожаловал сам Юг. Маркиз д'Андижос, жгучий брюнет с торчащими пиками усов и горящими глазами, в двухцветных желто-оранжевых рингравах, которые искусно скрывали полноту этого весельчака и кутилы, представил барону приехавших вместе с ним графа де Карбон-Доржерака и юного барона Сербало – на предстоящем бракосочетании они должны были выступать в роли свидетелей.

Приехавших пригласили в гостиную, где де Сансе выставили на столы все, что было у них лучшего: мед прямо из ульев, фрукты, простоквашу, жареных гусей и вина с виноградника Шайе.

Гости умирали от жажды. Но несмотря на это, маркиз д'Андижос, отхлебнув глоток вина, отвернулся и, метко сплюнув прямо на плитки пола, сказал:

– Клянусь святым Поленом, барон, вино Пуату обдирает мне язык! Оно до того кислое, что у меня на зубах заскрипело. Эй, гасконцы, тащите бочки!

Его простота и чистосердечие, певучая речь и даже исходивший от него запах чеснока не только не вызвали неприязни у барона де Сансе, но привели в полный восторг.

Что же касается Анжелики, то у нее не было сил хотя бы улыбаться. Со вчерашнего дня она с тетушкой Пюльшери и кормилицей Фантиной столько трудилась, чтобы придать их старому замку приличный вид, что чувствовала себя совершенно разбитой и словно одеревеневшей. Впрочем, это было к лучшему

– по крайней мере она уже была не в состоянии ни о чем думать. Она надела свое самое нарядное платье, сшитое в Пуатье, опять серого цвета, но, правда, с несколькими голубыми бантиками на корсаже: серая утица среди блистательных сеньоров в лентах. Она и не догадывалась, что ее пылающее личико с упругими, словно налитые яблочки, розовыми щеками, свежесть которого подчеркивал большой, жестко накрахмаленный кружевной воротник, было прекрасно само по себе и не нуждалось ни в каких украшениях. Маркиз и его спутники то и дело поглядывали на нее с восхищением, которое эти пылкие южане не могли скрыть. Они осыпали ее комплиментами, смысла половины которых она не понимала, потому что они говорили очень быстро и с невероятным акцентом, неузнаваемо изменявшим каждое слово.

«Неужели отныне мне всю жизнь придется слышать такой говор?» – с тоской подумала она.

Лакеи тем временем вкатили в гостиную большие бочки, поставили их на козлы и принялись открывать. Из днища вынимали затычку, и тотчас же в отверстие вставляли деревянный кран; однако струя из бочки вырывалась в этот короткий момент наружу и оставляла на полу большую розовую или красновато-золотистую лужу.

– Сент-эмильон, – объявлял граф де Карбон-Доржерак, уроженец Бордо, – сотерн, медок…

Но привыкшие к сидру и терновому соку, обитатели Монтелу пробовали все эти преподносимые так помпезно вина с осторожностью. Однако вскоре Дени и остальные трое младших де Сансе заметно повеселели. Винные пары всем ударили в голову. Анжелику охватило какое-то блаженное чувство. Она увидела, что отец радостно смеется, не стесняясь своего ветхого белья, распахнул полы старомодного камзола. А сеньоры южане расстегнули свои короткие безрукавки. Один из них даже снял парик, чтобы утереть пот со лба, и потом надел его слегка набекрень.

Мари-Агнесс, вцепившись в руку старшей сестры, звонким голоском кричала ей в ухо:

– Анжелика, да пойдем же! Анжелика, пойдем наверх, в твою комнату, посмотрим, там такие чудесные вещи…

Анжелика дала себя увести. В большой комнате, где она спала когда-то вместе с Ортанс и Мадлон, стояли огромные, обитые железными полосами сундуки из сыромятной кожи, которые называли гардеробами. Слуги и служанки, откинув крышки сундуков, выкладывали их содержимое на пол и колченогие кресла. На широкой кровати Анжелика увидела платье из зеленой тафты, как раз такого оттенка, как ее глаза. Необычайно тонкое кружево украшало корсаж на китовом усе, а шемизетка была сплошь расшита цветами из брильянтов и изумрудов. Такие же цветы были на узорчатом бархате верхнего платья черного цвета. Его полы были отвернуты и заколоты брильянтовыми аграфами.

– Это ваше свадебное платье, – сказал поднявшийся, вместе с ними маркиз д'Андижос. – Граф де Пейрак долго выбирал среди материй, доставленных из Лиона, такую, что подошла бы к вашим глазам.

– Но он же никогда меня не видел, – возразила Анжелика.

– Господин Молин подробно описал ему ваши глаза: цвета морской волны, – сказал он, – какой она бывает, когда смотришь с берега, а солнечные лучи пронизывают ее до самого песчаного дна.

– Чертов Молин! – воскликнул барон. – Нет, вы меня не убедите, что он столь поэтичен. Я подозреваю, маркиз, что вы несколько приукрасили его слова, чтобы заставить улыбнуться невесту, польщенную таким вниманием со стороны будущего мужа.

– А это! А вот это! Ты только посмотри, Анжелика! – повторяла Мари-Агнесс, и ее личико, похожее на мордочку маленькой пугливой мышки, сияло от восторга.

Вместе с младшими братьями, Альбером и Жаном-Мари, она ворошила тончайшее белье, открывала коробки, в которых лежали ленты и кружевные отделки, веера из пергамента и перьев. Был здесь и очаровательный дорожный несессер из зеленого бархата на белой камчатой подкладке, отделанный позолоченным серебром, в котором лежали две щетки, золотой футляр с тремя гребнями, два зеркальца итальянской работы, квадратная коробочка для булавок, два чепчика, ночная сорочка из тонкого батиста, подсвечник из слоновой кости и атласный зеленый мешочек с шестью восковыми свечами.

Были еще другие платья, менее роскошные, но тоже очень красивые, перчатки, пояса, маленькие золотые часики и бесконечное количество каких-то мелочей, о назначении которых Анжелика даже не догадывалась, как, например, перламутровая коробочка с крохотными кусочками черного бархата, смазанного клеем.

– Это мушки, их принято наклеивать на лицо для красоты, – объяснил граф де Карбон.

– У меня смуглая кожа, и мне незачем подчеркивать это, – сказала Анжелика и закрыла коробочку.

При виде таких богатств она испытала почти детскую радость и в то же время впервые ощутила восторг женщины, которую инстинктивно тянет к нарядам и красоте.

– А вот это тоже не подходит к вашему лицу? – спросил маркиз д'Андижос.

Он открыл плоский футлярчик, и в комнате, куда набились уже и служанки, и лакеи, и работники с фермы, раздался дружный возглас изумления, а потом пробежал восхищенный шепот.

На белом атласе сверкало ожерелье ослепительного, в три ряда, жемчуга с золотистым отливом. Лучшего украшения для новобрачной нельзя было и придумать. Тут же лежали серьги и две нитки жемчуга помельче, которые Анжелика приняла было за браслеты.