Последний мужчина - Михаил Сергеев

И тут Слава с удивлением поняла, что абсолютно спокойна. Такого состояния именно здесь она не испытывала никогда. Всё это колыхание, расползание и растекание почему-то её не касалось. Обходило. Словно женщина стояла в каком-то невидимом коконе. Неожиданно она услышала тихий голос:

— Ты сейчас скажешь ему эти слова. Мы договаривались. — Голос не был мужским. — Я дам тебе частицу своей твердости. И силы. Ты так нужна нам, помни. Чувствуешь ли ты меня?

— Да, чувствую. — Её взор, не взгляд, а именно взор, упал на лоб уже зелёного мужчины… странно, какие большие капли. Такой пот она видела только в кино. Когда давали крупный план.

— Да ты и впрямь вздумала со мной тягаться? Обещаю, пожалеешь! — Очередной выкрик вернул её к действительности.

— А я обещаю тебе другое.

Твёрдость в тоне заставила сидевшего замереть от неожиданности. Нижняя губа, чуть отвиснув, обнажила приоткрытый рот.

— Мой сын…

— Откуда ты знаешь, дура? — тут же придя в себя, заорал он.

— Мой сын, — ледяным и ставшим каким-то чужим голосом продолжала Слава, как будто вокруг кроме неё и огромных зелёных стен никого не было, — мой сын, когда ему исполнится двадцать пять, узнает, кем был его отец. — На несколько секунд она смолкла. Сосчитав до шести и глубоко вздохнув, она, чеканя каждое слово, отрезала: — Когда ему исполнится двадцать пять, он превратит твою жизнь в ад. Ты будешь мечтать умереть, но не сможешь сделать этого. Обещаю тебе. Время пошло. Начинай вычёркивать дни. — И, выплеснув на оторопевшего мужчину полный презрения взгляд, женщина вдруг почувствовала невероятное — сердце, родное её сердце застучало рядом, не у неё в груди, а рядом. Она резко повернулась и вышла из помещения.

Больше Слава не появлялась здесь никогда.

Он начал действовать немедленно. Решительность была той чертой, которой гордился. Но случилось непредвиденное — её положили на сохранение. Словно что-то оберегало эту совсем уже другую женщину, делало невозможным осуществление чудовищных замыслов. Наконец, проклиная всё, он просто вычеркнул Славу из своей жизни. Другого варианта не было. Слишком неприятными были воспоминания. Нестерпимо неприятными, доводящими до бешенства. Он стиснул зубы и продолжил жить. Не мог избавиться лишь от одного: когда взгляд падал на календарь, всякий раз с какой-то гнетущей неотвратимостью в кабинете звучали её последние слова. Смена кабинета ни к чему не привела. Календари были везде. Даже там, где лежал после инфаркта.

Прошло шесть лет. Весть о том, что Слава погибла в автокатастрофе, не застала его врасплох. Он знал, чтослучится. Ошибка двухтысячелетней давности исправлена. Она должна была погибнуть. Именно в автокатастрофе. Этот пункт договора он помнил как свой день рождения. Последние три года частное агентство докладывало обо всём в жизни ненавистной женщины. Отношение не меняло даже её видимое благополучие. Её и сына. Но главным и единственным, что радовало, ради чего он и затеял эту слежку, было то, что сын до сих пор не знает отца. Правда, существовала ещё одна причина. Он так и не стал тем, кого Бог награждает детьми. Деньги дают не всё. Жены давно не было, а разводиться надоело.

Отодвинув прибор с дорогими ручками, мужчина подошёл к календарю. Впервые за столько лет спокойно.

«Ну, вот и кончилось, — он с силой рванул глянцевый лист со стены и, скомкав, швырнул в угол. — А ты, глупая, кончилась вместе с приговором». «Терпение сильнее, чем меч самурая», — вспомнилось почему-то любимое выражение. «Я, как всегда, победил», — с удовлетворением отметил он и, достав массивный графин, налил себе полный стакан коньяка. С приятным удивлением глядя на игру хрусталя в стекающей по краям маслянистой жидкости французских виноделов, мужчина ощутил невероятный прилив сил, как в молодости, как в детстве, когда все еще начиналось. «Так ведь и начинается только!» — И осушил стакан.

Доказать отцовство не составило труда. Радости мальчишки не было предела. Он тоже был счастлив. Впервые в жизни.

— Стоп. Так написал бы ты вчера, если только не сделал поворот, — услышал вдруг Сергей.

— Нет. Я его дам сразу и в конце. Прости. Сейчас поправлю. Невозможно контролировать ужас и выравнивать пространство. Показывать обратную его проекцию. А защищаясь, платишь ложью. — Он вернулся к абзацу: «Доказать отцовство не составило труда. Радости мальчишки не было предела. Но это чувство было уже не знакомо ему. Точно так же, как чувство другого незнакомства — с сыном — убило когда-то первое. Оба, и незнакомство, и радость, вместе ушли в небытие».

«Какая странная судьба, — думалось ему всё чаще и чаще. — Какие невообразимые зигзаги. Вот уж не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь». Жизнь потекла своим чередом. Так незаметно пролетели двенадцать лет.

Тяжело дыша и обливаясь холодным потом, он резко сел. Слабый свет ночника освещал комнату. Страх заснуть в темноте сделался новой привычкой за эти годы. С таким трудом забытая женщина возвращалась. Словно стояла рядом с его постелью. Уже не раз.

Неожиданно в комнате послышались голоса. Двое мужчин о чем-то разговаривали:

— А вообще-то не нужно «любить прошедшую двенадцать лет назад женщину», — произнёс один из них.

— Такие женщины никогда не умирают, — возразил другой. — Они исчезают до нескорой, но обязательной встречи. Там. И зря вы так о Платонове.

— Кто здесь?! — не видя никого вокруг, в ужасе вскрикнул он. И тут же услышал:

— Я, бывший режиссёр театра Меркулов.

— Я, автор твоей судьбы. Ленты-судьбы. Тружусь, наматывая её на веретено медленно, чтоб ты заметил неведомое отражение. Оно существует.

— Но нить нельзя вывернуть наизнанку, — вставил первый. — А в руках давно уже не лента.

— Я, прошедшая двенадцать лет назад женщина. — Третий голос заставил вздрогнуть. — Ты перестал вычёркивать дни. Забыл моё обещание? Неправильное решение. Тебе самому станет легче, если будешь помнить тот день. Начинай, он близок. Неожиданность хуже… неожиданность хуже… хуже, — гулко отдалось в огромной спальне. Наступила жуткая тишина.

— Папа, что с тобой? — улыбающийся сын, неумело отрезая ножом кусок рыбы, смотрел на него с удивлением.

— И верно, на вас лица нет, — горничная, разливая чай, с сочувствием посмотрела на мужчину.

— А мне в воскресенье исполнится восемнадцать!

В хорошем настроении сын бывал редко. Одноклассников сторонился, друзей так и не завёл, если не считать Вагнера. К удивлению отца, ничего не смыслящего в музыке, подросток мог часами слушать произведения известного композитора. Поэтому его улыбка в то утро помогла отодвинуть из сознания родителя неприятные ощущения ночи.

— Что ж, заказывай подарок! — с усилием изобразив воодушевление, громко произнёс отец.

— Не, неожиданность — лучше.

Отец вздрогнул. Второй раз за сутки.

— Ты считаешь? Я слышал сегодня другое. — Его лицо побледнело.

Сын неуверенно кивнул:

— Ну… да.

— Тогда так тому и быть. И не только в отношении дня рожденья — никому нас не вышибить из седла! — стараясь улыбнуться, ответил он. И тут же в третий раз удар настиг говорившего: «А может, ты вовсе не в седле, милейший?» — Чужой хрипящий бас ворвался в тревожное утро.

Горничная и молодой человек в страхе замерли. Он же титаническим усилием сделал вид, что ничего не услышал. Это спасло положение.

«Нет, «стараясь улыбнуться» — не пойдёт. «Улыбаясь», иначе третий удар слаб. Именно так, — подумал Сергей. — Хорошо, что это только поверхность, зримая, видимая. Там, за её завесой, тонкое и призрачное. То, что может почувствовать только дух. И только здоровый. Пожалуй, продолжу завтра, слишком часто нажимаю не на те клавиши. Тот, что слева, извёлся уже».

Он закрыл ноутбук и вышел из кабинета. Двадцатое ноября. Суббота сулила приятный вечер. Приехала тёща всего на четыре дня, а значит, бокалом доброго вина его было не испортить.

В воскресенье нотариусы отдыхают, но не этот. Грузный мужчина в зелёной жилетке под светлым пиджаком встал из-за стола навстречу вошедшим, протянув старшему руку.

— А вас, — он обратился к молодому человеку, — как я догадываюсь, можно поздравить с днем рожденья?

Тот, смущённо улыбнувшись, кивнул.

— Всё готово? — спросил отец, присаживаясь в кресло у стола.

— Как просили. Вот, ознакомьтесь, — нотариус протянул ему несколько листов.

Через несколько минут, когда мужчина закончил читать, он, обращаясь уже к сыну, произнёс:

— Это доверенность на право управления всеми активами нашей семьи. Нашей с тобой. Здесь же завещание, на случай… — он запнулся, — мало ли что может произойти. Это мой тебе подарок. С сегодняшнего дня ты полноправный член Совета директоров. С соответствующим окладом.