Странник и его страна - Михаил Веллер

воспринимался злорадно бойкот Московской Олимпиады, падение сорвавшегося брежневского гроба в бетонную могилу и полет одичалой вороны над звездами Кремля, эстафетная смерть генсеков, кретинизм сухого закона, бред перестройки и ускорения, и самое главное – что любой продукт советского производства был сделан через жопу; это неправда! были отличные часы минского часового завода, был отличный лен с лавсаном, были отличные швейные фабрики в Витебске и Гомеле, отличный крымский табак и армянские коньяки, отличный ленинградский шоколад – но все это терялось в потоках планового вала кривых и уродских предметов,

предметов, важных для твоей счастливой жизни, было на самом деле очень мало, их всегда мало, все дело во внутреннем зрении, которое вдруг позволяет увидеть то, что сущностно в твоей жизни; и вдруг ты видишь в толпе русую сероглазую девушку с точеной фигурой и понимаешь в мимолетной пронзительной тоске, что мимо прошла твоя счастливая несостоявшаяся жизнь с белыми ночами, медовым месяцем, детьми и светлой старостью при внуках и воспоминаниях; ты видишь трех летчиков в капитанских погонах перед входом в Елисей и слышишь смачное: ну что, ребята, врежем по двести? ты не будешь летчиком, не открутишься на центрифуге, не возьмешь на себя штурвал, твой пульс не будет сто сорок на посадке, рев двигателя на форсаже не запал тебе в память,

запал тебе в память убойный цех мясокомбината, куда пришел в конце ходки наш скот; золотой мангышлакский значок; ребята с «Капитана Макарьева», которые радовались, что сумели принять в Дудинке на тысячу тонн руды больше «Капитана Воронина»; шамканье Брежнева, первомайские колонны, салат оливье, пять рублей до зарплаты, брюки с клешем от трети бедра – и ветер дороги: шпалы пропитаны креозотом, тепловоз жжет солярку, смазка букс на мазуте, струны степи и леса, и каждый миг останавливается, разворачивается в картину, и в этой картине проходит масса людских судеб, среди которых ты совершенно неважен и незаметен.

Трюм

Взгляд

Жена подарила мне школьный учебник античной истории. Учебник был в двух томах и напоминал детскую энциклопедию. Емкое логичное чтиво непреодолимой увлекательности. Но конец был просто убойным. Небывалым. Это был справочник по античному быту. Кто сколько зарабатывал. Что почем стоило. Каково было содержание денег, как соотносились монеты разных стран и веков. Меры весов и объемов. Дневной заработок флейтистки, цена меча и стоимость быка. Курс драхмы, сикля и сестерция в процессе экономического бума и инфляции. Площадь пахотного участка, численность войсковых формирований, основные виды пищи и цены на нее. Ткани, корабли, украшения.

За этим вставала подлинная, реальная, соседняя жизнь, во всем подобная нашей. Точно такая же в трудах, заботах, радостях и хлопотах. Вот так люди жили. Хлеб, труд и воздух эпохи.

…Я сейчас и подумал, что быт – это смак и почва истории, и без деталей как же, нужна система координат, ценностей и цен.

Вот приезжает человек из далекой поездки, и его расспрашивают: а как они там живут? а зарабатывают сколько? а сколько стоит машина, пиджак, телевизор? А это правда, что у японцев дома из бумаги и бамбуковых реечек? А это правда, что в Голливуде хорошую мебель, холодильники и телевизоры можно подобрать у дороги рядом с помойкой? А это правда, что на Кубе мулатка отдается за пару колготок? А если устроиться на лето собирать апельсины в Италии, сколько можно заработать? А неужели действительно политический беженец в Дании получает жилье, питание, одежду и еще карманные деньги? Что-о, сигареты столько стоят?! Ни хрена себе…

Здесь фокус вот в чем, я думаю. Погружаясь воображением в другое место или другую эпоху, человек подсознательно проецирует на себя ее реальность во всем объеме. Это как поездка за границу. В другой мир. Твой взор спотыкается на каждом шагу, твое внимание отвлекается на массу отличий от мира тебе привычного. Не такие моды, не такие цены, не такие обычаи. Другие вещи престижны, другие ценности уважаемы. Иной уровень достатка, иные цели в жизни, иной стиль отношений между друзьями, между мужчиной и женщиной.

Мозг переутомлен обилием новой информации. Ты иностранец. Ты с трудом вписываешься в этот мир. Твои привычки и реакции требуют постоянной коррекции.

Ты возвращаешься домой. И – там все было здорово! Жутко забавно. Вот, оказывается, как они живут на самом деле. Это тебе не кино и не торговые переговоры, не отдых в отеле.

Гм. Ну так поездка в иную эпоху – это то же самое. Путешествие во времени. Тебе там пожить: сколько комнат было у д'Артаньяна? сколько ливров в экю? в сапоги носили носки или портянки? а как была устроена канализация, которой не было?

Это все как тщательно прописанный театральный задник: чтоб было понятно, на фоне чего происходят события и бегают герои.

Что почем

Знакомство с ценами начиналось в младших классах, когда родители давали в школу с собой рубль «на завтрак». Никаких завтраков в пятидесятые годы в школах не было. На большой перемене можно было купить в буфете булочку. Булочка стоила шестьдесят копеек. А совсем какая-то простенькая – пятьдесят, а с повидлом – восемьдесят. Еще были пирожные, сухой бисквит с кремовым верхом, но они стоили два двадцать, и столько нормальные родители нормальным детям в школу не давали.

Ну, совсем не во всех школах были буфеты. И к этому буфету еще надо было прорваться, очередь слипалась от тесноты, и лезли кто как мог. И совсем не все получали рубль в школу, что вы. А те, кто получал, так вовсе не каждый день. Баловство. Есть надо дома. Но иногда, в виде поощрения, в виде законного развлечения, в виде посильных элементов светской жизни, давали рубль.

Сдача с этого рубля считалась законной собственностью. Личными карманными деньгами. О: деньги на карманные расходы. Их можно было складывать в копилку и накопить, скажем, на перочинный ножик. Копилок не было. Но леденцы в круглых плоских жестянках бывали. Эти жестянки и работали копилками. Удобство в том, что такая коробочка легко открывалась в любой момент. Это не был несъемный вклад одноразового снятия, когда копилку надо разбить и радостно считать сокровища. Это был, скорее, микросейф.

В 1961 году прошла хрущевская денежная реформа. Деноминация, один к десяти. Вместо рубля стали давать маленький, четкий бело-зеленоватый гривенник.

Перед этим, мерзавцы, они написали во всех детских газетах и журналах, своих «Пионерских правдах» и «Мурзилках», как в стране не хватает меди, как тяжело мамам-кассиршам давать сдачу, когда нет мелких монеток. А ведь многие несознательные дети копят эти мелкие монетки, так нужные стране. Не копите их, дети, потратьте немедленно. Или обменяйте в магазине на более крупные.

Да, так желтую мелочь одну-две-три-пять копеек оставили старую – по новому курсу! Сосчитали, что собирать, переплавлять и перечеканивать – дороже номинальной стоимости обойдется. Новые тоже чеканили, но курс старых монеток – стал новым! Пять копеек – превратились в пятьдесят! Мои два рубля медью стали как двадцать! Я строил планы крупных приобретений.

Вот давали тебе в воскресенье утром десять копеек на кино – и ты с другом шел протыриваться сквозь толпу к окошечку кассы.

Затем ценовой паритет переползал в табачную область. Курить не хотелось – это был статусный ритуал. Это повышало твое место в социальной иерархии школы. Сигареты «Махорочные», плоские коротышки половинной длины, стоили две копейки пачечка двадцать штук. Такая же точно пачечка, но красная со звездочкой, «Армейские», стоили четыре копейки: эти считались получше, пахли как-то лучше, горло меньше драли. Плоские сигареты нормальной длины – «Памир», десять копеек. «Нищий в горах» называли его: турист с рюкзаком и посохом на фоне горы, грубый коричневый профиль. Мужик нормальный курил «Приму» – тот же формат, что «Памир», но получше: четырнадцать копеек. В Ленинграде та же «Прима» называлась «Аврора» – пачка с крейсером.

Папиросы «Прибой» – «гвоздики» – двенадцать копеек, нормальный рабочий «Север» – четырнадцать, приличный достойный «Беломор» – двадцать две. Двадцать две копейки выкуривать в день – рабочему человеку было дороговато и западло. «Беломор» – это уже смоук-код: приличный мужик со средствами и нормальными запросами.

Роскошная богатейская «Тройка» – с золотым обрезом, в цветной твердой коробочке – стоила пятьдесят две копейки. Считалось, что их курят ворующие завмаги.

С начала шестидесятых пошли сигареты болгарские, и прочно вытеснили отечественные на бо́льшую половину. «Солнце» и «Шипка» – четырнадцать копеек, длинные с фильтром «Опал», «Стюардесса», «Ту-134» – тридцать пять копеек. Марка супер «БТ» в светлых твердых коробочках – сорок копеек. Это было дорого, но свой понт дороже чужих денег. Студент мог быть беден, но курение – это не наркомания, а атрибут, черт возьми: атрибутика есть важная статья расходов…М-да. Сорок лет я курил и получил от этого вредоносного порока массу удовольствия. Курение – романтический атрибут великой эпохи белой цивилизации. Курили герои, уходя под танки. Курили писатели, создавая шедевры. Курили политики, неся груз ответственности. Вот я вас и гружу.