Отрава для сердец - Елена Арсеньева

«Прекрати немедленно! – сурово приказала она себе. – Недалеко же ты уйдешь, если будешь чуть не в обморок валиться от самого невинного напоминания! Забудь об этом. Ничего этого не было, не было ничего!»

Она стиснула виски, как бы желая задержать в голове здравый смысл. Сейчас и впрямь не до истерик: гораздо важнее закрепиться в монастыре.

Но теперь, после невольной подсказки сестры Лютеции, Троянда знала, как ей следует поступить. Нижний и Верхний монастыри жили как две совершенно разные обители, правда, объединенные под эгидой одной аббатисы. Поэтому было время, когда Дария видела мать Цецилию раз, от силы – два раза в год. Надо просто исхитриться не попадаться ей на глаза, только и всего. Ну кто сможет изобличить ее во лжи – покойная Гликерия? Вряд ли кто-нибудь из сестер явится к аббатисе и спросит: «А это правда, что вы изволили вернуть Дарию в Нижний монастырь? И если да, то соблаговолите объяснить, почему?!» Представить такое столь же немыслимо, как увидеть статую мадонны гуляющей по монастырскому саду. Нет, Троянда запросто всех обведет вокруг пальца. Сестра Клаудиа, ведавшая занятиями, вообще чрезвычайно доверчива; к тому же Дария помнила, как жаль было той отпускать добросовестную воспитанницу в Верхний монастырь. Да она будет так рада возвращению Дарии, что никаких вопросов не станет задавать! А от остальных монахинь Троянда как-нибудь отоврется. И тогда жизнь потечет как прежде – спокойно и безмятежно.

И с улыбкой, разнеженная этой воображаемой картиной будущего, она вошла в полутемный и пустой коридор Нижнего монастыря (все сестры были в трапезной) – чтобы нос к носу столкнуться с какой-то одинокой фигурой. Обе монахини вскрикнули от неожиданности, а Троянде, кроме этого, послышался оглушительный звон. Очевидно, это разбились вдребезги ее блаженные мечты, потому что столкнулась она не с кем иным, как с самой аббатисой.

В первое мгновение обе прямо-таки онемели… Потом Троянда, низко поклонившись, чтобы скрыть лицо, ринулась обогнуть настоятельницу в безумной надежде, что мать Цецилия ее не узнала, однако была схвачена за руку, как давеча в привратницкой, только сразу было ясно – из этих тисков не вырвешься! Троянда и не пыталась – стояла, опустив голову, только пролепетала в качестве приветствия нечто вроде: «А… ма… ва-ше-э пре-э…» – да и умолкла безнадежно.

– Та-ак, – протянула Цецилия, сверля ее взглядом. – Это ты или мне мерещится?

Троянда глубоко вздохнула. Может быть, попытаться изобразить призрак? Неплохая мысль! Но призраку полагается исчезать. Увы, ни таять в воздухе, ни проваливаться сквозь землю она не научилась. А ближняя келья, в которую можно шмыгнуть, далековато. Да и не призраково это дело – шмыгать!

Стайка монахинь высыпала из трапезной, и Троянда робко возмечтала, что они отвлекут аббатису, и тогда ей удастся…

Домечтать не удалось. Цецилия, короткими кивками отвечая на почтительные поклоны сестер, быстрым шагом прокладывала себе путь, не отвечая ни на чьи вопросы и волоча за собой Троянду, которая не то чтобы упиралась, просто ноги от страха заплетались, – пока не добралась до низкой тяжелой двери, с которой начинался сводчатый переход, связывающий Нижний монастырь с Верхним. Che diavolo! [38] Она даже и заперта не была! Зря, стало быть, сестра-привратница поносила сестру Агату…

С такой же скоростью мать Цецилия протащила Троянду по Верхнему монастырю и отпустила ее руку, лишь втолкнув к себе в кабинет. Троянда невидящим взором окинула пышное убранство и уставилась в прищуренные темные глаза аббатисы, лихорадочно придумывая, как объяснить свое поведение. И вдруг…

– Что же он такого сделал, если ты его бросила? – тихо спросила Цецилия.

– Откуда вы знаете? – мрачно глянула Троянда исподлобья, но тут же спохватилась: – Никто никого не бросал, я просто решила сама вернуться…

– …успокоиться в тишине монастыря, – докончила Цецилия с тонкой издевкой в голосе. – Да-да, придумай что-нибудь получше! Eсли бы Аретино тебя выпроводил, ты бы не явилась в изношенном старом платье, с пустыми руками. У тебя была бы немаленькая шкатулка, доверху полная драгоценностей, а то и не одна. И, я знаю точно, ты пришла бы не в обитель Мизерикордия. У тебя был бы свой дворец, или вилла на Лидо, или…

– Хватит! – выдохнула Троянда. – Хватит. Вы правы. Я ушла сама.

– А почему, позволь спросить? – с улыбкой промолвила Цецилия.

Троянда молчала, опустив голову.

– Что, язык не поворачивается? – усмехнулась Цецилия. – Или считаешь, что я недостойна это знать? Но, может быть, ты забыла, что именно я стояла у истоков этой реки – и, наверное, имею право знать, каково ее устье?

Троянда подняла глаза. Да… если бы не Цецилия… если бы Цецилия вовремя не вспомнила про своего «почтенного знакомого», которым оказался Аретино…

Вовремя не вспомнила бы?..

Цецилия с беспокойством нахмурилась, увидев, как расширились устремленные на нее глаза Троянды, как высохли в них слезы, а выражение стыда и горя сменилось ужасом.

Да, ужас, ужас сейчас медленно и неостановимо овладевал ею. Почему прозрение настигло ее только сейчас? Почему, о боже милостивый, почему ей не приходило в голову, что где-то же Аретино увидел ее впервые, с чьей-то помощью проник в монастырь… что все это не зря, не зря, и не один он это проделывал, а с пособничества Цецилии!

Она упала на колени, изо всех сил ударилась лбом об пол, но эта боль не заглушила боль в сердце. Она подняла глаза – и Цецилия невольно отшатнулась, ибо ей никогда еще не приходилось видеть такого убийственного выражения в столь прекрасных глазах.

Троянда засмеялась бы, если бы могла. Какие-то вихри кружились у нее в голове, выстраиваясь в жуткие картины. Троянда видела себя в каком-то мрачном логове, и косматая старуха со злым лицом и костлявыми, как у самой смерти, руками смешивала в грязном кубке высушенных и истолченных в порошок кротов, летучих мышей, мушек, ядовитые травы, поливала их темным вином цвета крови… а может быть, это и была кровь! И Аретино, поднесшего к губам этот кубок, видела Троянда, – Аретино, который вдруг начинает задыхаться – и падает к ногам Джильи, которая тоже бьется в предсмертных судорогах… ну а Цецилия уже испустила последний вздох!

Вдруг кто-то дернул Tроянду за руку – и она с недоумением уставилась на Цецилию… вполне живую, которая гневно тащила Троянду куда-то, приговаривая:

– Посмотри-ка! Нет, ты лучше посмотри сюда!

Она вгляделась. Чей-то портрет, что ли? Какое страшное, злобное, мрачное лицо, изможденное, изборожденное глубокими бороздами-морщинами. Рот кривой, глаза потонули в набрякших веках… От этого зрелища к горлу подступила тошнота.