Правда о «Зените» - Игорь Рабинер

После возвращения в Москву я довольно быстро понял, что с Украиной ничего не выйдет, точно так же, как и то, что вряд ли дождусь работы в России. Юрий Лужков хотел, чтобы я возглавил "Торпедо", Колосков, зная это, утверждал, что с его стороны "все в порядке", и я даже успел встретиться с Павлом Бородиным (тогда — управделами президента России и акционером "Торпедо". — Прим. И. Р.). Вопрос был практически решен, и вдруг президент "Торпедо" Владимир Алешин как-то странно засмущался (а впрочем, он большой друг Вячеслава Колоскова) и заявил, что не готов обсуждать эту тему и что разговор нужно перенести. Дали отбой. Потом спросил у Колоскова: "Как же так?" Он в ответ развел руками: "Ну вы поймите, я же тренеров не назначаю!" — "Ладно, все понятно…"».

Я стал собираться в Португалию, где интерес ко мне проявляли два клуба. Но появился Виталий Мутко со своим предложением, и его не смутили те условия, которые мне озвучивали португальцы. Мы довольно быстро ударили по рукам, и я приехал в Питер знакомиться с командой».

Начитанный, блестяще излагающий свои мысли, сыплющий как из рога изобилия цитатами классиков, Анатолий Федорович не просто обладает великолепным словарным запасом, но при необходимости включает мощнейшее обаяние. Он и вправду обладает магнетическим воздействием на политиков. Не сомневаюсь, что в этой сфере, пойди он туда в свое время, Бышовец добился бы выдающихся успехов.

Политика — это своего рода шахматы, умение просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. А для Бышовца, по весьма символичному совпадению, шахматы — один из любимейших способов времяпрепровождения. Бывший футболист ЦСКА Дмитрий Галямин, работавший с ним в «Химках», говорил: «Каждый разговор с Бышовцем — это словно игра в шахматы. Нужно продумывать, что ты скажешь не только сейчас, но и через три-четыре фразы. Он предвидит все».

В своей книге Бышовец рассказывает:

«В Питере я познакомился и с гроссмейстером Борисом Спасским, который олицетворял собой шахматного джентльмена. Всегда поражался, как при таких нагрузках шахматисты сохраняют хоть какое-то здоровье. Шахматы в моей жизни вообще занимают определенное место. Неудивительно — ведь жизнь это и есть шахматы. Только фигуры живые».

Весьма глубокий, но и неоднозначный тезис выдвинул Анатолий Федорович. Он не уточнил, в какой роли в этих «живых шахматах» видит себя, — одной из крупнокалиберных фигур (уж явно не пешек) или гроссмейстера. Если в последней — то значит, речь идет о намеренной манипуляции людьми и их судьбами. Жертвы фигур, заманивание противников в ловушки… Утверждая, что жизнь — это шахматы, Бышовец отрицает возможность жить не голым разумом, а сердцем. По крайней мере, такая интерпретация его слов имеет право на существование.

А вот политика — это во многом шахматы и есть. В ней вряд ли возможен приоритет человеческих отношений над деловыми, сантименты, бескорыстие и благородство. Один должен победить другого — и точка. Два слова, максимально несовместимые как с шахматами, так и с политикой, — наивность и простодушие. Бышовец — полная противоположность этим понятиям. И оттого, обладая известным красноречием, он умеет очаровывать людей из мира политики. Он разговаривает с ними на одном языке.

Мутко — как раз из политиков. Поэтому их встреча с Бышовцем не могла не оказаться успешной. Недаром он подчеркнул в книге: «С Мутко в тот год (1997-й. — Прим. И. Р.) у нас было полнейшее взаимопонимание, я видел от него только помощь, и за счет этого мы сумели к началу чемпионата набрать состав».

Правда, насчет предложения возглавить сборную Украины Анатолий Федорович в своем рассказе, думаю, слегка загнул.

Дело в том, что к этому времени в киевское «Динамо» из арабских странствий уже успешно вернулся Валерий Лобановский, который Бышовца на дух не переносил. Еще с 1988 года, когда один возглавлял первую сборную СССР, а второй — олимпийскую, и между ними шла лютая война за игроков. Причем на уровне Госкомспорта и Олимпийского комитета страны.

За годы работы за рубежом эта война из памяти обоих тренеров не стерлась. Когда из «Зенита» в «Динамо» (Киев) пригласят полузащитника Романа Максимюка, Валерий Васильевич как бы мимоходом спросит своего нового игрока о его отношении к Бышовцу. Максимюк даст лестную характеристику. И вскоре обнаружит, что пробиться в состав у него нет ни малейшего шанса…

Лобановский был фигурой такого масштаба — тем более для Украины, — что там, где он появлялся, без его согласия работать не смог бы никто. Оттого и сказал Анатолий Федорович: мол, быть тренером сборной и не возглавлять базовый клуб — «Динамо» — значит здорово и неоправданно рискнуть. Бышовец наверняка вспомнил, как в 1986 году в таком же положении оказался главный тренер сборной СССР Эдуард Малофеев. Национальная команда состояла в большинстве своем из киевлян, которые почему-то в товарищеских матчах за нее смотрелись куда бледнее, чем в клубе. И после очередной такой игры — 0:0 дома с Финляндией — перед самым чемпионатом мира Малофеева заменили на Лобановского. Чему игроки киевского «Динамо», понятно, были только рады.

Повторять чужих ошибок умный Бышовец не захотел. Впрочем, вообще не думаю, что глава правительства Украины предлагал ему возглавить сборную. При Лобановском это было просто невозможно.

Бышовец умел обаять не только политиков, но и творческую интеллигенцию. В книге «"Локомотив", который мы потеряли» я уже говорил, что даже русский язык Анатолия Федоровича не похож на тот, которым разговаривают футбольные люди. Скорее это язык писателя или актера.

Поэтому я совсем не удивляюсь, когда люди творческих профессий произносят о нем теплые слова.

Мигицко:

— Очень уважаю Анатолия Федоровича. Помимо того, что он один из любимых футболистов моей юности, так мы с ним еще и в один день родились. Когда он работал в «Зените», и мы на базу к команде часто приезжали, и он полюбил наши театры. Часто приходил на спектакли, а порой приводил к нам в театр Ленсовета всю команду. Помню, он привез многих игроков с Украины, и наши с Боярским шутки были направлены в сторону сала: «Мы им дарили сало, а им все мало!» Нападающий Гена Попович, самый благодарный зритель, хохотал от души…

Розенбаум:

— Мы с Анатолием Федоровичем относимся друг к другу с уважением и даже пиететом. Он, конечно, талантливый человек. Совершенно гениальный футболист моей юности, мы на него просто молились, хоть и играл он не в «Зените», а в Киеве. Но уже тогда, на поле, Бышовец был эгоцентриком. Лишний пас не отдаст, вместо этого сам пару человек обведет и пробьет по воротам. Таков он и в жизни — футбольное поле ведь отражает то, что заложено в характере. Кому-то эта черта нравится, кому-то — не очень. Лично я не думаю, что она всегда идет ему на пользу. Очень уважаю Бышовца, но эгоцентризм — другая сторона его, безусловно, высокого интеллектуального уровня. Очень воспитанный, вежливый, культурный человек, но — истина в последней инстанции, причем в собственных глазах. Толя, он такой: через тернии к звездам. Но тернии должны быть обязательно.

Бышовец почувствовал себя в эстетском Питере как рыба в воде и подтвердил это в своей книге:

«У каждого человека есть "свой" город, то место, где он чувствует себя комфортно. И нигде я себя не чувствовал так вдохновенно, как в Питере. Там меня поддерживала возможность общаться с такими людьми, как Кирилл Лавров, Михаил Боярский, Сергей Мигицко… Ни один день практически не проходил без посещения театра, консерватории, музея. Мне приходилось работать во многих странах, городах, клубах, но абсолютно уверен в том, что такой атмосферы, как в Петербурге, не было нигде».

Многим известен факт, что именно Бышовец открыл на базе «Зенита» в Удельной библиотеку. В книге он объяснил это так:

«Меня смущал интеллектуальный уровень команды. Я был страшно недоволен, когда игроки травили досуг исключительно за картами…

У администратора Юрия Русакова теща работала в книжном магазине. И я решил набрать на базу книг, потратили где-то тысячу или полторы тысячи долларов на Конан Дойля, Агату Кристи, Жоржа Сименона — в основном приключенческую литературу, детективы. Сегодня я встречаю некоторых людей из той команды, и видно, что это совсем иные ребята. Пример Саши Панова мне напоминал себя самого — тоже мама одна, сестра… И потом я видел Панова, Кондрашова, Игонина с книгами, журналами. Они становились другими людьми.

Мы вели борьбу с нецензурной лексикой. Дошло до того, что я штрафовал игроков за матерные слова, брали по сто долларов. В конце концов Мутко приехал на базу с дочкой и вздохнул с облегчением: "Ну наконец-то! Наступили времена, когда можно приезжать с семьей на тренировки!"».