Фурцева - Леонид Млечин

Записка Фурцевой поступила в отдел науки и культуры ЦК, который принял меры. 19 марта 1955 года на Старой площади подготовили решение:

«Статья сверстана и снабжена крикливыми подзаголовками с явным расчетом на сенсацию. Главным же пороком статьи является то, что в погоне за сенсацией в ней грубо искажены и подтасованы фактические данные о количестве киноустановок в Москве… Полагали бы целесообразным указать редактору газеты т. Рюрикову на грубую ошибку, допущенную газетой…»

Литературовед Борис Сергеевич Рюриков сам еще недавно работал в ЦК, заведовал сектором искусства в отделе пропаганды и агитации. Его освободили от работы «за покровительство антипатриотической группе театральных критиков». Но наступали новые времена, и в том же 1955 году, когда по настоянию Фурцевой ему «указали» на ошибку в статье, Рюрикова вернули в аппарат. Причем с повышением — сделали заместителем заведующего отделом культуры ЦК КПСС.

Как первому секретарю Екатерине Алексеевне Фурцевой платили пять тысяч рублей в месяц. Другие секретари горкома получали на тысячу меньше. Ей выделили домик в дачном поселке Управления делами МК и МГК партии Ильичево неподалеку от Ильинского.

«У руководителей Москвы был свой дачный поселок, — вспоминал Виктор Туровцев. — Были деревянные дачи на две семьи, но основная масса — кирпичные дачи на две, а то и на три семьи. Только у первых лиц были отдельные дачи. Казенная мебель, элементарные занавески, недорогие коврики… Был магазин, в котором можно было купить продукты, фрукты, овощи. В столовой можно было заказать еду с доставкой на дачу. Была баня, куда в один выходной ходили мужчины, а в другой — женщины. На территории находился кинозал, где по субботам и воскресеньям демонстрировались новые фильмы.

Два бильярдных стола пользовались большим вниманием отдыхающих. Проигравший должен был проползать под бильярдным столом. Это Екатерина Алексеевна установила такой порядок. Она сама великолепно играла в бильярд, при этом всегда выигрывала…»

В дачный поселок Московского комитета наведывался Никита Сергеевич. Приплывал на лодке. Его окружали секретари обкома и горкома, приходили с семьями. Вместе гуляли. Ни Екатерина Алексеевна, ни кто-то другой из руководителей горкома не упускали случая пообщаться с Хрущевым.

Давали о себе знать традиции. Считалось, что культура — женское дело. Вот и Фурцеву, отрывая от городских дел, привлекали к решению таких вопросов. В апреле 1955 года президиум ЦК образовал комиссию в составе Молотова, Фурцевой, секретаря ЦК Поспелова и министра культуры Михайлова для «изучения вопроса и выработки предложений» о состоянии театров и концертных залов. Комиссия работала год, пока не представила свои соображения в секретариат ЦК. Другая комиссия, в которую включили и Фурцеву, готовила предложения по пенсионному обеспечению артистов.

Мужчины охотно работали с Фурцевой.

«Стройная, с копной светло-русых волос, с голубыми глазами, с хорошо очерченными припухлыми губами, она была женственная и притягивала к себе» — такой ее запомнил комсомольский и партийный работник Николай Месяцев.

— Мы прежде всего видели в ней женщину, — вспоминал Валерий Иннокентьевич Харазов, в ту пору секретарь Сталинского райкома партии Москвы, — аккуратную, следящую за собой, изумительно одетую. Екатерина Алексеевна производила на нас сильное впечатление, мы ею восхищались.

Валерий Харазов рассказал мне забавную историю, связанную с Фурцевой. Сталинский район столицы (потом он был переименован в Первомайский) был чисто промышленным. Ни одного творческого коллектива. Поэтому руководители района обрадовались, когда на площади Журавлева нашли сценическую площадку для Театра имени Моссовета, которым руководил народный артист СССР Юрий Александрович Завадский.

Завадский дисциплинированно являлся на все заседания, на которые его приглашал райком, открывал большой блокнот, доставал карандаши и, пока произносились речи, рисовал декорации и костюмы для будущего спектакля. Все было прекрасно, пока секретарь партбюро театра не пришел в райком партии с тревожной информацией:

— Наш главный режиссер увлекся молодой актрисой. Он занят только ею. Мы были на юге. Завадский — у ее ног. Он говорит только с ней и только о ней. Это создает ненормальную обстановку в театре. В коллективе идут нехорошие разговоры. Райком партии обязан принять меры.

Первым секретарем райкома был Александр Григорьевич Яковлев, который прежде руководил райисполкомом, хозяйственник по натуре. Вторым секретарем работал Владимир Иванович Устинов, который впоследствии получит неожиданное назначение — его сделают начальником Девятого управления (охрана руководителей партии и государства) КГБ, а потом первым секретарем Московского горкома партии. Третьим секретарем — Валерий Харазов, который и рассказал эту историю.

Первый секретарь предложил, как положено, пригласить народного артиста Завадского и побеседовать с ним. Юрий Александрович пришел, достал свой блокнот, карандаши и, пока секретарь партбюро говорил о сложной обстановке в театре, молча рисовал.

Первый секретарь не выдержал и спросил Завадского:

— Ну, а ваше-то мнение каково?

Тот, продолжая рисовать, ответил:

— Я не отрицаю того, что рассказал секретарь партийной организации. Я увлекающийся человек. Но должен вам сказать, что творческий человек и должен быть эмоциональным. Он может увлекаться, без этого не будет хорошего настроения, вдохновения, полноценной творческой отдачи. Поэтому для меня это естественное дело.

Главный режиссер высказался откровенно и ушел, оставив секретарей райкома в полнейшем недоумении: а что теперь делать? Будь Завадский директором завода, его бы обсудили в коллективе и объявили бы ему взыскание. Но невозможно же так поступить с выдающимся деятелем отечественного театрального искусства.

— Я сейчас Фурцевой позвоню, — решил первый секретарь райкома.

Она была на месте и сняла трубку. Первый секретарь, воодушевленный правильно проведенной беседой, бодро доложил Екатерине Алексеевне:

— Главный режиссер Театра имени Моссовета ведет себя неправильно, в коллективе идут нехорошие разговоры, раздор. Допускать этого нельзя. Поэтому вынуждены были вызвать товарища Завадского и поговорить с ним по-партийному.

Тут он замолк и стал слушать Фурцеву. Настроение у него изменилось на глазах. Дослушав, Яковлев повесил трубку и мрачно посмотрел на товарищей.

— Что Екатерина Алексеевна сказала? — поинтересовались Устинов и Харазов.

— Она сказала, — грустно повторил первый секретарь, — что вы, дорогие товарищи, плохо знаете обстановку в творческих коллективах. Поэтому лучшее, что вы можете сделать, это не влезать в их сложные взаимоотношения. Оставьте их в покое.