1941: подлинные причины провала «блицкрига» - Сергей Кремлев

И этот «русский» шанс полностью зачеркивал малейший шанс фюрера и рейха на победу над Россией.

Между прочим, несмотря на устойчивый прогерманский миф о якобы предельной организованности немцев, высшее государственное управление в СССР было организовано качественно лучше, чем в рейхе. Сталкиваясь же с дифирамбами немецкой организации, я вспоминаю малоизвестный эпизод германо-польской кампании 1939 года.

Когда гнилое «государственное» «здание» панской Польши почти обрушилось, в Польшу прибыл Гитлер. До него в зоне боевых действий уже находился Геринг, руководивший люфтваффе, и личный поезд Геринга стоял в степи на специально сооруженных железнодорожных путях. К приезду фюрера рядом была протянута еще одна подъездная «нитка», на которую должны были принять поезд Гитлера. Поскольку дело было в степи, а оставаться в этом месте фюрер после встречи с Герингом и генералитетом не собирался, специальной платформы сооружать не стали. Для того же, чтобы Гитлер и его сопровождение могли сойти на землю с лесенки вагона, нижняя ступенька которой отстояла от земли чуть ли не на метр, было решено поставить у вагона огромную саперную корзину. А чтобы дно под ногами не провалилось – насыпать и утрамбовать земляную горку, на которой корзину и утвердить.

Так и было сделано. Поезд фюрера подъехал в нужное место, опытный машинист остановил состав так, что выходной тамбур вагона фюрера пришелся как раз напротив корзины. Дверь открылась, в ней показался Гитлер, которого снизу приветствовали Геринг и генералы.

Гитлер ступил на дно корзины, и…

И рухнул вниз головой, потому что саперы в суматохе забыли подсыпать под корзину грунт. Все обошлось, и фюрер, у которого с чувством юмора дела обстояли неплохо, обратил инцидент в шутку. Тем не менее этот эпизод доказывает, что даже немцы не всегда и не во всем были педантично-тщательными.

Однако и русские ведь, воспитанные новой Россией, тоже не были такими уж безалаберными разгильдяями. Достаточно вспомнить умницу генерала Руссиянова, командира 100-й стрелковой дивизии, позднее преобразованной в 1-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Дивизия ивана Руссиянова начала войну, как и положено – в боевой форме, а не в кальсонах. И так начала ту войну не одна она. Вот же и пограничники Берии встретили врага в окопах и блиндажах, уже готовые к бою. Так их ориентировал сам нарком!

Нет, немцы были сильным и умелым противником, но и русские не все лаптем щи хлебали. против неброского русского крестьянского парня Ивана Руссиянова, ставшего генералом Страны Советов, и против его бойцов Гейнц Гудериан, блестяще воспитанный потомок прусских помещиков, и его по-европейски раскованные белокурые танкисты не имели никаких шансов на конечную победу.

К тому же и верховный вождь у Ивана Руссиянова и его бойцов был покрепче и поосновательнее, чем у Гудериана и его мастеров танковых атак.

Ну, допустим, вошел бы Гитлер в Москву поздней осенью 1941 года и там завязались бы бои… Ну, пришлось бы Сталину покинуть Москву – для продолжения руководства войной. Оперативная обстановка тогда не исключала такого варианта.

Ну и что?

В результате Советский Союз не рухнул бы, а вот Гитлер получил бы не крупнейшую в мировой истории по длительности и ожесточенности Сталинградскую битву 1942 года, а такую же по характеру, но, скорее всего, менее затяжную Московскую битву конца 1941 – начала 1942 года.

В реальном 1942 году немцы не смогли взять разрушенный Сталинград, а в виртуальном 1941 году они не взяли бы виртуальную, лежащую в руинах, Москву. И подобная битва в условиях огромного города перемолола бы такое количество и так уже измотанных частей и соединений вермахта, что немцы оказались бы перед фактом стратегического истощения и скорого краха не к осени 1943 года, а уже к лету 1942 года.

Войти в Москву немцы могли – как вошли они в Сталинград. Они могли разрушить Москву – как они разрушили Сталинград. Но взять Москву немцы не смогли бы при любом «раскладе» – как это произошло и под Сталинградом.

В апреле 1940 года на совещании при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии Сталин говорил:

«Вот с этой психологией, что наша армия непобедима, с хвастовством, которые страшно развиты у нас… надо покончить… Надо вдолбить нашим людям правила о том, что непобедимой армии не бывает. Надо вдолбить слова Ленина о том, что разбитые армии или потерпевшие поражения армии очень хорошо дерутся потом. Надо вдолбить нашим людям, начиная с командного состава и кончая рядовым, что война – это игра с некоторыми неизвестными, что. в войне могут быть и поражения. И поэтому надо учиться не только как наступать, но и как отступать».

Вот на что ориентировал армию Сталин, сам учась на уроках поражений и осмысляя эти уроки. Он прямо говорил: «С этой психологией – шапками закидаем – надо покончить, если хотите, чтобы наша армия стала действительно современной армией».

А Гитлер оценивал Россию как колосса на глиняных ногах и рассчитывал закидать русских если не шапками, так бомбами с пикировщиков «Юнкерс-87», как он это сделал с «гоноровыми» польскими панами.

Но мог ли этот номер пройти в России?

Конечно, нет!

С любой точки зрения.

И дело не только в отличии русских пространств от польских. по мнению некоторых, одни только огромные пространства и спасли Россию в 1941 году от окончательного разгрома. Но так ли это?

Да, протяженность европейской части русских пространств в 1941 году была действительно немалой. Но рассуждающие на тему о том, что Россию, мол, спасли только огромные пространства, напоминают Агафью Тихоновну из «Женитьбы» Гоголя, которая хотела «губы Никанора Ивановича, да приставить к носу ивана Кузьмича…» и т. д., чтобы получился идеальный жених.

Безусловно, богатая и полная лакомых кусков для завоевателя Россия размером с Люксембург была бы наиболее подходящим объектом для завоеваний, но, как говорится, – чего нет, того нет!

Да ведь и общий потенциал у Советской России был в 1941 году побольше, чем у Люксембурга. И идейная база у советского народа была покрепче, чем, например, у французов или англичан. Уже упоминавшийся мной главный историк Европейского театра военных действий Маршалл является автором показательного для западных экспертов заявления. В 1956 году он писал:

«В битвах за Англию, Эль-Аламейн, Сталинград, Москву, Нормандию и Арденны немцы потерпели жестокое поражение, и не столько из-за сопротивления тех, кто поднялся против Гитлера, сколько из-за чрезмерного растяжения линии фронта…»

В одной фразе англосаксонскому военному историку удалось выразить многое – и скрытую неприязнь к Советскому Союзу, и попытку поставить на одну доску борьбу русских и англосаксов, и желание уравнять значение падения Эль-Аламейна с обороной Сталинграда. И – невольное признание в том, что не очень-то англосаксы рвались покончить с германским рейхом, не очень то в деле его разгрома надсаживались.

Утверждение Маршалла относительно того, что немцы потерпели жестокое поражение в битвах за Англию, Эль-Аламейн, Нормандию и Арденны не столько из-за сопротивления тех, кто поднялся против Гитлера, сколько из-за чрезмерного растяжения линии фронта, действительно отражает истинное положение вещей. Ни англичане, вкупе с вовлеченными ими в водоворот войны индусами, канадцами, австралийцами и прочими подданными Британской империи, ни янки в ходе той войны особо не напрягались – для очень многих из воевавших англосаксов она была чем-то вроде рискованного приключения.

Подчеркиваю: не особо напрягались даже англичане – уже хотя бы потому, что германские бомбежки английской территории носили локальный характер, ограничиваясь налетами на Лондон и ряд крупных центров военного производства типа Ковентри.

Но вот заявление англосаксонского военного историка насчет того, что немцы потерпели жестокое поражение в битвах за Москву и Сталинград якобы не столько из-за сопротивления тех, кто поднялся против Гитлера, сколько из-за чрезмерного растяжения линии фронта, абсолютно не соответствует исторической истине и является для нас просто оскорбительным. В двух крупнейших наших битвах первого периода войны – Московской и Сталинградской, как и в обороне Смоленска, Одессы, Севастополя, Ленинграда, Новороссийска, решающим фактором была не растянутость фронта и коммуникаций. Решающим фактором стало героическое сопротивление тех, кто поднялся против Гитлера.

А коммуникации? А широкий фронт?

Но фронт у нас был растянут точно так же, как у немцев – не меньше, и не больше.

Коммуникации же…

Удивительно, но почему-то обычно упускают из виду, что к 1944 году растянутость фронта и протяженность коммуникаций для Красной армии были как минимум не меньшими, чем для вермахта в 1941 году. При этом состояние коммуникаций – разбитых войной дорог Великороссии, Украины, Белоруссии, Прибалтики и полных грязи дорог Польши – крайне осложняло работу тыловых структур РККА. Приведу лишь одну цитату из упоминавшейся мной монографии «Тыл советских Вооруженных сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов»: