У Серебряного озера - Лора Уайлдер Инглз

Фургон остановился у дверей, сидевший в нем человек что-то крикнул, и папа вышел во двор. Из окна было видно, что они стоят и разговаривают на холодном ветру.

Не прошло и минуты, как папа вернулся в дом, торопливо надел пальто, рукавицы и сказал:

— Оказывается, у нас есть сосед, о котором я вчера даже не знал. Одинокий больной старик. Я сейчас поеду к нему, а когда вернусь, все вам расскажу.

Он уехал на фургоне с незнакомцем и через некоторое время вернулся домой пешком.

— Бр-р-р! Сильно похолодало, — сказал он, сбросил на стул пальто и рукавицы и, разматывая шарф, нагнулся над печкой, чтобы согреться. — Мы сделали доброе дело. Этот погонщик уезжал последним. Всю дорогу от реки Джим он не встретил ни живой души. Все, кто жили вдоль железнодорожной линии, снялись с места — и уехали. Вчера вечером, когда уже стемнело, он увидел свет милях в двух к северу от насыпи и поехал туда, надеясь найти дом, где можно переночевать.

И вот, Каролина, он нашел участок с хижиной и старика, который жил совсем один. Старика зовут Вудворт. У него чахотка, и он приехал сюда лечиться чистым воздухом прерии. Он провел на своем участке все лето и собирался остаться на всю зиму.

Он очень ослабел, и погонщик стал уговаривать его уехать. Сказал Вудворту, что это его последняя возможность, но тот и слушать не хотел. Поэтому, завидев утром дым из нашей трубы, погонщик решил заехать посмотреть, нет ли тут кого-нибудь, кто поможет ему разубедить старика.

Знаешь, Каролина, от этого старика остались только кожа да кости. Но он твердо решил тут вылечиться. Говорит, доктор рекомендовал ему воздух прерий как самое верное средство от чахотки.

— Люди едут сюда лечиться со всего света, — сказала мама.

— Да, так-то оно так, жизнь в этих прериях единственный способ вылечить чахотку. Но ты бы только на него посмотрела, Каролина. Ему никак нельзя оставаться одному в пятнадцати милях от ближайшего соседа. Ему надо жить со своей семьей.

Как бы там ни было, мы с погонщиком собрали его вещи и вместе с ним погрузили в фургон. Он был легкий, как пушинка — вроде нашей Кэрри. Под конец он даже обрадовался, что уезжает. Ему будет намного лучше на Востоке с родными.

— Но ведь он замерзнет насмерть в фургоне на таком холоде, — сказала мама, подбрасывая уголь в печку.

— На нем теплое пальто, мы укрыли его одеялами, нагрели мешок овса и положили ему под ноги. Этот погонщик славный малый.

Представив себе, как этот старик уезжает вместе с последним погонщиком, Лора по-настоящему поняла, в каком пустынном месте они остались жить. Чтобы добраться до реки Сиу, требуется два долгих дня, а между рекой Сиу и рекой Джим, кроме них, нет ни живой души.

— Папа, ты видел сегодня утром следы волков? — спросила она.

— Да, их очень много вокруг хлева, — сказал папа. — И очень большие. Не иначе как это бизоньи волки. Но забраться в хлев они не смогли. Все птицы улетели на юг, а антилоп распугали люди, которые строили железнодорожную насыпь, и поэтому волкам тоже придется отсюда уйти. Они не останутся там, где для них нет никакой добычи.

После завтрака папа отправился в хлев, а Лора, закончив работу по дому, закуталась в платок и вышла поглядеть на волчьи следы.

Она еще ни разу не видела Таких огромных глубоких следов. Эти волки, должно быть, очень большие и тяжелые.

— Бизоньи волки — самые большие и свирепые волки из всех, какие водятся в прерии, — сказал ей папа. — Не хотел бы я встретить такого зверя без ружья.

Внимательно осмотрев хлев, он еще крепче прибил к стенам доски и приделал вторую щеколду к двери.

— Если одна сломается, другая не позволит двери открыться, — сказал он.

Лора подавала папе гвозди, которые он забивал в стены. Тем временем пошел снег и подул сильный холодный ветер. Метели этот ветер не предвещал, но все равно так похолодало, что они даже не могли разговаривать.

Сидя за ужином в теплом доме, папа сказал:

— Я думаю, что зимы здесь не очень суровые. Метели, по-моему, бушуют в западной Миннесоте. Мы находимся еще западнее, а люди говорят: три градуса на запад всё равно что один на юг.

После ужина все собрались вокруг теплой печки. Мама тихонько укачивала Грейс, а Лора принесла папе футляр со скрипкой. Вот когда наступили по-настоящему счастливые вечера. Папа запел под торжественные звуки скрипки:

Славься, Колумбия, из году в год!Славься, возлюбленныйНебом народ!Нас, молодых и исполненных сил,Голос свободы объединил.Были бы братья рядом с тобой —Будет повсюду мир и покой!

А потом, поглядев на прекрасные невидящие глаза Мэри, которая сидела возле печки в своей качалке, сложив на коленях руки, спросил:

— Какую песню сыграть тебе, Мэри?

— Я бы хотела послушать «Горянку Мэри».

Папа тихонько проиграл один куплет.

— А теперь подпевай, Мэри! — сказал он, и они вместе запели:

Боярышник благоухалИ цвел наш край зеленый,Когда ее я обнималВ тени ветвистой кроны…И был тот миг — как жизни свет,Разлитый в горней сфере, —Ведь мне была как свет и жизньНужна горянка Мэри!

— Какая красивая песня, — сказала Мэри, когда последняя нота замерла в тишине.

— Да, очень красивая, но грустная, — сказала Лора. — Мне больше нравится «В гуще ржи».

— Сейчас я ее сыграю, — сказал папа, — но петь будем все вместе.

Все стали весело подпевать:

Вот Илкин парень, — говорят. —А где же твой, скажи?А мой — любой, кто той тропой шагает в гуще ржи!

Потом папина скрипка перешла на короткий залихватский ритм, и папа пропел:

Я в кавалерии морскойПо-честному служил,И клюквой своего коняРазвесистой кормил.Ах, мистер Джинкс! — бегут за мнойВлюбленные девицы. —Ох, мистер Джинкс! — А я и радЗа ними волочиться!

Папа подмигнул Лоре, и она вслед за скрипкой стала ему вторить:

«Я — миссис Джинкс с Мэдисон-сквер,Я — лучший пример хороших манер,Да и муж мой хорош: мистер Джинкс за дебошИзгнан был из морской кавалерии!

— Лора! — остановила ее мама. — А ты считаешь, что это подходящая песня для девочки, Чарльз?

— Она прекрасно ее исполнила, — возразил папа. — А теперь твоя очередь, Кэрри. Выходи на середину вместе с Лорой и покажи, на что ты у нас способна.

Он показал девочкам, как танцуют польку, а потом заиграл и запел:

Пятка — раз и два — носок:За шажком идет шажок.Пятка — раз и два — носок:За шажком идет шажок.Пятка — раз и два — носок…

Пап играл все быстрее, и Лора с Кэрри, держась за руки, все быстрее кружились в танце, пока им не стало жарко и они чуть не задохнулись от смеха.

— А теперь попробуем вальс, — сказал папа, и комната наполнилась мягкими плавными звуками, которые лились, словно набегающие друг на друга волны. — Вы просто скользите под музыку, скользите и поворачивайтесь.

Лора с Кэрри весело кружились по комнате. Грейс, сидя на коленях у мамы, не сводила с них больших круглых глаз, а Мэри молча слушала музыку и топот танцующих ног.

— Молодцы, девочки, — сказал папа. — Вы теперь большие, и за зиму вам нужно научиться танцевать.

— Ой, папа, почему ты перестал играть? — воскликнула Лора.

— Довольно, вам давно пора ложиться, — отвечал папа. — До весны у нас будет еще много долгих уютных вечеров.

Когда Лора открыла дверь на лестницу, сверху пахнуло лютой стужей. Она быстро помчалась по ступенькам с горящим фонарем в руках, вслед за ней бежали Мэри и Кэрри. Вокруг печной трубы еще сохранилось тепло от печки, стоящей внизу. Девочки быстро разделись, дрожащими руками натянули на фланелевое белье ночные рубашки, забрались в холодные постели, и Лора задула фонарь.

Мэри и Лора прижались друг к другу и постепенно согрелись. Черная ночная стужа, высокая, как небо, и необъятная, как мир, окутывала дом, и вокруг не было ничего, кроме одинокого ветра.

— Мэри, — прошептала Лора, — по-моему, волки ушли. Я не слышу никакого воя, а ты?

— Надеюсь, что их уже нет, — сонным голосом отозвалась Мэри.

Зимние дни

Становилось все холоднее. Серебряное озеро замерзло. Пошел снег, но ветер все время сдувал его в высокие заросли болотной травы и волнами гонял по низкому берегу.

Прерия тоже замерла, и в бесконечной тишине не было слышно ни звука, кроме свиста ветра.