Не проходите мимо. Роман-фельетон - Борис Привалов

— Встретимся вечером в комитете, — сказал кинооператор Николаю, уходя из цеха…

…Но в комитет Калинкин решил не ходить.

— А зачем? — говорил он друзьям. — Все равно с сегодняшним выговором да без рекомендации меня не примут.

— Бывают случаи, когда и с выговором принимают, — неуверенно сказал Никифор Ягодкин. — Ты все-таки рационализатор…

— Да что рационализатор! Это, брат, уже не особая заслуга.

Из окна комнаты № 15 послышался голос Арзамасцевой:

— Так когда зайти посмотреть, как вы снова запакостите комнату?.. А вообще желаю вам жить в чистоте и не в обиде. Да, кстати, если встретите Калинкина, передайте: пусть ко мне зайдет. До свиданья!

— Ох, Колька, если уж Ксения Николаевна тебя вызывает, — сказал Никита Малинкин, — то плохо будет. Это начцеха на тебя наябедничал.

— Не пугай ты его, — сказал Никифор Ягодкин. — По-моему, в комитет надо пойти… Бывает и с выговором принимают, смотря какой выговор. У тебя не строгий… По-моему, шансы есть.

— А без рекомендации тоже принимают? — спросил Калинкин. — Эх, вот положение! Да еще, надо же так, позавчера кинооператор приехал! Фильм о Калинкиных снимает… И меня хотел на комитете заснять… Ну, да ладно, не повезло… Но почему все-таки предложения зажимают? Почему вместо пяти не хотят шесть заготовок выкраивать из кожи? И куда излишки идут? А Встанько все кричит: «Ты бы, — говорит, — лучше время на кино выкраивал, а не глупости выдумывал… Нормы кем утверждены? Министром. А он, как ни поверни, все умнее тебя… И не морочь мне зря мозги…»

Тем временем в комнате № 15 обсуждали события вечера.

— А я знаю, — проговорил чечеточник, отстукивая по паркету па, известное среди любителей под названием «автоматная очередь». — Это те самые огольцы, из-за которых мы значки ГТО в прошлом году не получили.

— Они, — сказал тенор, — по ехидству замысла чувствую.

…Эпизод со значкистами, о котором помнили вое на комбинате и который попал даже в доклад секретаря райкома, заключался в следующем. Физорг комбината, обычно считавший, что все виды спорта, взятые вместе, неспособны заменить биллиард, вдруг вместе с нагоняем получил указание экстренно провести прием норм на значок ГТО.

Прием норм проводился не на гаревых дорожках, не у ящиков с песком для прыжков, а в уютной тиши кабинета.

— Бегаешь?

— Бегаю.

— Прыгаешь?

— Прыгаю.

— Политическое значение физкультуры осознаешь?

— Осознаю.

Оказалось, что в основном все бегают, прыгают и осознают. Так нормы были приняты за один вечер, причем физкультурники и не знали даже, что их уже внесли в списки значкистов. Кому могло прийти в голову, что три вопроса заменяли все нормативы. В День физкультурника на стадионе «Кожевник» было объявлено торжество. Стадион хотя и считался действующим спортсооружением, тем не менее не был еще достроен. Выход на поле преграждался канавой с водой. Сообщение через нее поддерживалось с помощью двух досок.

И вот когда колонна кожевников, даже не подозревающая того, что она на сто процентов состоит из значкистов ГТО, двинулась на поле, выяснилось, что мостки исчезли.

— Прыгай! — кричал физорг, подбадривая своих питомцев. — Не бойся! Водой холодной закаляйся, если хочешь быть здоров!

Процентов шестьдесят преодолели водный рубеж без особых трудов, процентов десять оказались не на должной высоте и поэтому здорово промокли. Остальные дрогнули и отступили на исходные позиции.

— Нет, — печально сказал предзавкома комбината, — не готовы они к труду и обороне. Ведь канава-то значительно меньше, чем нормы по прыжкам в длину…

— …Они, — повторил третий, — по ехидству замысла чувствую. Недаром тогда слухи ходили, что мостки сняли ребята из нашего общежития.

— Слышите? — показывая на окно комнаты № 15, произнес Никифор Ягодкин. — Помнят еще с прошлого года. И зачем ты, Колька, в таких рубахах ярких ходишь? Тебя всегда за километр определить можно. Если б тебя тогда биллиардист наш догнал — кием бы проткнул!

— Эх, как она на это посмотрит, — вздохнул Калинкин, — что скажет…

— А я своей матери не боюсь, — сказал Никита Малинкин.

— Я не о матери, — сказал Николай. — Я о Ксении Николаевне. Что она обо мне сейчас думает?

Три Н закручинились.

Если многие старые производственники не знали молодого редактора многотиражки близко, то комбинатовская молодежь считала Арзамасцеву своей наставницей. Арзамасцева раньше была начальником учебно-производственного цеха. И сотни нынешних мастеров кожевенного дела получили путевку в жизнь именно из ее рук. Ребят она знала так хорошо, что безошибочно определяла участников любой шалости, совершенной «неизвестными учениками». Так, например, случай с мостками на стадионе для нее не был загадкой. Конечно, это сделали Калинкин, Малинкин и Ягодкин.

— Что-то она обо мне думает? — повторил Николай.

— Ты не ной, — сказал Малинкин, — сам виноват. Она здесь была, тебя искала. Зачем испугался? Она трусов не любит.

— А на комитет не пойдешь, — сказал Никифор, — второй раз трусом будешь.

— Еду, еду, еду к ней… — запели в комнате № 15.

— Хватит! — сказал чечеточник и отбил па, известное среди любителей под названием «последний нонешний денечек». — Мне танцевать не дают, а ты поешь…

— Я вас, артистов, перевоспитаю, — сказал третий, шумовик. — Будете всякие там танцен-манцен в клубе делать. Может, я желаю над собой работать в тишине…

— Ага! — раздался голос вахтера дяди Кости, и он вошел в палисадник. — Обнаружены на месте! Покушение на нарушение! Чего прячетесь? Вот тебе, Калинкин, записка от Ксении Николаевны!

Друзья развернули бумажный фантик:

«Коля! Успокойся! Все знаю, рекомендацию тебе дам я. Не опоздай на комитет. Арзамасцева».

Фельетон двадцать четвертый. Хождение по мухам

Тропинка плела на крутом бедре холма заячьи петли. Внизу, отражая небесную синь, голубела река, и казалось, что по ней идет лед — такими белоснежными были облака, плывущие в небе.

Народный тенор Красовский стал спускаться с обрыва первым. Капитан-китолов Маломедведицын замыкал шествие. В середине шариком катился Поплавок и едва переставлял ноги Умудренский. Его галифе трепетали на ветру, как паруса. И было страшно, как бы ветер не задул сильнее и не сбросил их владельца вниз, в пучину вод.

Маленькая рыбка.Золотой карась, —

замурлыкал тенор, забыв о том, что его голос — народное достояние, —

Где твоя улыбка,Что была вчерась…

Сначала все шло хорошо. Заветные места оказались свободными от местных конкурентов. Рыба гуляла по дну непугаными табунами. Красовский впал в оптимизм и официально объявил, что идет на побитие рекорда по карасям.

Умудренский же, рыболов поневоле, предпочитал рыбу в копченом, соленом и фаршированном виде. Он сидел, ухватившись за удочку обеими руками, и пожирал глазами поплавок. В глубине души Умудренский был доволен, что ни у кого не клюет. Это уравнивало в правах его, новичка, и опытного удильщика Красовского.

— Лучше пескаря в руки, чем кита в море, — нервно бормотал Маломедведицын, водя удилищем.

За час великого сидения только Поплавок вытащил микроскопическую рыбку.

А рыба в реке бродила толпами. Она все время ходила вокруг да около крючков, не проявляя почему-то горячего желания к их заглатыванию. Умудренскому движения рыбьих ртов казались зевотой. И от этого ему захотелось спать.

«На данном этапе любовное отношение к удилищу для меня самое дорогое! — подбадривал себя Умудренский. — Не дай бог заснуть! Расположения лишусь!»

— Хватит! Я перехожу на ловлю голавлей и вызываю всех на соревнование! — хлопнул себя по коленке тенор. — Но голавль берет в основном на муху. Вот, глядите, сидит муха… Я ее… есть! Теперь на крючок, так…

И только крючок канул в воду, как удилище забилось в конвульсиях. Раз! Рыбешка, словно струйка ртути, мелькнула в воздухе.

— Все, более или менее, ясно, — сказал Поплавок. — Но мух что-то маловато… Их скорее менее, чем более…

— Я достану, — радостно сматывая удочку, проговорил Умудренский. — Я, персонально, пойду в Горелово и наберу там целый килограмм мух.

— А почему именно ты? — спросил Поплавок.

Но Умудренский уже обдумал все — он не боялся упреков в подхалимаже.

— Кому же еще? — невинно переспросил он. — Товарища Красовского все знают — проходу не дадут. Товарищ Маломедведицын опять же человек грандиозной популярности. Вам я бы не советовал: все-таки почти засекреченный работник, не будет ли тут притупления бдительности с вашей стороны? Вот и выходит, кроме меня — некому. Улавливаете мою мысль?

— Улавливай мух, да поскорее! И лучше более, чем менее, — одобрил идею Поплавок. — Быстро! Понял?