Перекресток - Юрий Леж

Руки и ноги девушки, казалось, прилипли к косым перекладинам без всяких видимых усилий. Она мгновенно оказалась распятой и висела теперь, не касаясь ногами алтаря, поддерживаемая на кресте то ли странной магической силой, то ли некими современными технологиями, позволяющими обходится без веревок, наручников и прочих старинных ухищрений. А в руках жрецов синхронно, как по команде, блеснули хищные, острые лезвия желтоватого металла. Двое из них склонились к щиколоткам распятой, а двое подняли руки вверх, к её запястьям, и одновременно, легко, будто занимались этим всю жизнь, сделали неглубокие надрезы в нужных местах…

Воспользовавшись возможностями местных высоких технологий и приблизивши именно в этот момент к своим глазам лицо девушки, Ника заметила, как болезненно дернулись губы жертвы от прикосновения металла к беззащитным венам, и опять вспомнила: «Весь процесс проходит без какого-либо наркоза, наркотического или психологического опьянения жертвы… она с самого начала и до последних минут находится в полном сознании и отлично понимает весь смысл происходящего…»

Спустя секунды, первые капли крови с невнятным, необъяснимым шипением, слышимым в самых отдаленных уголках гигантской пещеры упали на поверхность алтаря и — словно в губку, впитались в белоснежную поверхность, не оставив на ней ни малейших следов. И лицо девушки на кресте изменилось; подавив легкую гримаску боли, она теперь улыбалась блаженной, но вовсе не блаженненькой улыбкой понявшего смысл жизни человека, ощутившего невообразимый взлет своей души в бескрайние просторы вселенной…

Сочась из вен, кровь капала и капала на чистейшую поверхность белоснежного камня, жертва с каждой минутой улыбалась все слабее и просветленнее, а присутствующих в пещере людей охватывал непонятный, труднообъяснимый экстаз единения с той, что медленно и желанно умирала сейчас на косом белом кресте…

Частично поддавшись всеобщему чувству, Ника не поняла, сколько же прошло времени с момента первого касания бронзовых лезвий кожи девушки до следующего, финального действа. То ли получив нужный сигнал от сверхчувствительной аппаратуры, считывающей физиологические параметры состояния жертвы, то ли руководствуясь собственным опытом, один из жрецов переместился между нижними перекладинами креста, оказавшись между ног девушки. Сам крест очень плавным, почти незаметным движением отклонился от вертикали, слегка прилег перед главным жрецом, облегчая тому доступ к телу жертвы.

Мужчина был высок и, наверное, силен… удар бронзового широкого и острого кинжала совпал с резким, жалобным выкриком девушки, последним звуком, который она смогла издать и услышать в этой жизни. А жрец уже резал, надавливал на жестко хрустящие ребра, спеша, стараясь успеть, пока еще бьется живое сердца в почти мертвом теле… кровь теперь уже потоком струилась на белоснежный алтарь и поглощалась им со все возрастающим шипением… низко склонившийся над жертвой жрец уже оставил в покое рукоятку своего страшного оружия и обеими руками искал что-то в раскрытой, безобразной торчащими ребрами и окровавленными легкими груди девушки…

Рывок… и резкий оборот спиной к кресту… и вот уже бронзовокожий, крепкий мужчина стоит перед многолюдьем собравшихся, вытянув вперед и вверх окровавленные руки, в которых все еще продолжает сжиматься, сбиваясь с ритма, крохотный комочек человеческого сердца…

Ника пришла в себя лишь от прикосновения к её локтю Иннокентия. Звездач заботливо и внимательно оглядел свою спутницу.

— Как ты? — уже привычно спросил он. — Сама идти сможешь?..

Блондинка огляделась по сторонам. В огромной пещере уже не было белоснежного камня-алтаря, не звучала «музыка небесных сфер», не прогуливался свежий, едва заметный ветерок. И из множества людей, собравшихся здесь на кровавый ритуал, остались лишь единицы, занятые какими-то собственными, к произошедшему совсем не относящимися, делами.

— Мне показалось, что я умерла вместе с ней, — тихо сказала ошеломленная Ника.

— Я знаю, то есть, слышал, — поправился Инно. — Это обязательное воздействие, но на женщин оно бывает сильнее, на мужчин — слабее, да еще и зависит от индивидуальной физиологии и психологической устойчивости…

— Не надо заговаривать мне зубы, — резковато попросила блондинка, сильно встряхивая головой, будто отгоняя уже прошедшее наваждение. — Я в полном порядке, какие у нас теперь планы дальше?..

…— Да, Ника, от таких впечатлений только романы писать… — с чувством протянул Антон, безо всякого вожделения и прочих плотских мыслей оглядывая ладную фигурку своей возлюбленной, привычно и бесстыже закинувшей ноги на столик перед диванчиком.

— Не боишься, что хлеб у тебя отобью?.. — засмеялась блондинка чуть натянуто, похоже было, что воспоминания недаром прошли и для её закаленной нервной системы. — Не бойся, писать я все равно не умею… все сюжеты и подробности дарю тебе…

— Спасибо, ласковая, — искренне отозвался романист. — Но такой материал надо обдумать и пережить с десяток раз, сразу за стол, ты знаешь, я не бросаюсь, пусть немножко срастется… в душе…

— Пусть срастается, — поддакнул с кресла теряющийся в полумраке гостиной Мишель, на него рассказ Ники тоже произвел серьезное впечатление, но поверенный не был бы собой, если б не продолжал заботиться о насущном: — Однако, время уже позднее. Советую вам забраться сейчас в постельку и, без всяких баловств, как следует, выспаться…

— Почему без баловств? — лукаво удивилась блондинка.

— А зачем выспаться? — уточнил ожидающий очередного подвоха от Мишеля романист.

— У вас, дорогие мои, утренний поезд, — пояснил деловито поверенный. — Думаю, чем скорее вы попадете в столицу, тем проще будет объяснить отсутствие Ники на планете… ну, и кроме того…

— У нас поезд, а у тебя? — мгновенно выхватив суть, перебила Мишеля блондинка. — Остались дела в этом городе?.. или еще где-то и что-то?..

— Дел в городе у меня не осталось, — терпеливо, как ребенку, пояснил поверенный. — Но, думаю, не стоит бросать здесь мотоцикл одного из товарищей Антона, это раз…

— А два?..

— …а два — это то, что не стоит и вам появляться на столичном вокзале, — усмехнулся Мишель. — Не рассчитывайте, что ваш отъезд отсюда пройдет незамеченным для широкой публики, даже если она, эта публика, не придет провожать вас на вокзал… Я доберусь чуть пораньше, возьму машину и встречу вас на последней, перед столицей, остановке, оттуда уже совершенно спокойно доедем в любое место без назойливой опеки бульварных репортеров и всяких любознательных личностей…

— Хорошо быть за каменной стеной из серьезных и деловитых мужчин!

Ника одним движением не поднялась, а буквально взвилась с диванчика, легко подпрыгнув едва ли не до потолка, раскинула в стороны руки, как бы обнимая одновременно и Мишеля, и Антона в знак благодарности, но не удержалась и добавила:

— Только, прошу, не перебарщивайте, дорогие мои, а то я за вашей опекой совсем разучусь заботиться о себе и очень скоро погибну, как выпущенный на свободу хищник после многолетней неволи…

22

Максим с трудом разлепил неоткрывающиеся, заспанные глаза и по серому предрассветному сумраку, сменившему непроглядную ночь за окном, понял, что пора вставать. За его спиной слегка зашевелилась Танька, пытаясь, похоже, забиться поглубже в узенькую щелочку между кроватью и стеной. Юноша тронул подругу за голенькое, холодное плечо, одновременно садясь на постели, чтобы преодолеть яростный позыв закрыть глаза и вновь провалиться в безумное блаженство утреннего сна. Девушка протяжно застонала, почти завыла, не желая, ну, никак не желая просыпаться…

«Укатал я её, — краешком еще не до конца пробужденного сознания подумал Максим. — Или это она меня укатала…»

Почти сутки они не вылезали из постели, сначала яростно, по-животному удовлетворяя свои чувства друг к другу, потом, утихомирившись, нарочито спокойно, неторопливо, опробуя все известные им позы и позиции, и — вновь, слегка передохнув, страстно, с молодой энергией и задором снова и снова доказывая самим себе собственную неистощимость и влюбленность…

Но перед этим Максим, томительно лишенный подробностей о происходящем в городе, знающий лишь, что с близкими ему людьми все в полном порядке, почти двое суток после окончания своей смены в орбитальной части сто восемнадцатой базы ожидал на земле прибытия Ники. И как бы ни хотелось ему немедленно, плюнув на все, рвануться в родной дом, чтобы своими глазами удостовериться, своими ушами услышать подробности приключений, пережитых тетушкой Марией и Татьяной, но не исполнить просьбу начальника, именно просьбу! — пролетарий не мог. И как же хорошо, что корабль синекожего Гефестифиона в установленное время вывалился из «тоннеля» и без каких-то видимых повреждений добрался до Техцентра, встав на положенную полную диагностику.