Роман-трилогия «Остров Русь» - Сергей Лукьяненко

— О-о!.. — и пальцем на Емелю указал.

Богатыри и Иван уставились в указанном направлении.

А Емеля начал было под стол сползать, но понял, что это его не спасет и закричал истошно:

— Ребята?! Приехали?! А мы тут пьем за вас, ей богу! Садитесь! Ну че вы как не родные-то, а?!

Иван-дурак вмиг прослезился. И тоже закричал:

— Емеля! Брат! А мы уж думали, погиб ты! А ты, значит... ты значит... — И тут до него дошло: — А ты убег, значит? И трофеи, ирод, прихватил?!!

— Да ты что, Ваня! Как ты мог подумать? — очень правдоподобно оскорбился Емеля. — Не убег я, а о подвиге вашем князю сообщить поспешил. А трофеи захватил, как вещественное доказательство.

— Ну, не так, зятек, все было, положим, — тихонько сказал ему князь. А во всеуслышание продолжил: — Ты, Иван, говори, говори, да не заговаривайся! Емеля со дня на день зятем моим будет!

— Зятем?! — обрадовался Иван. — Добился, значит, своего! Выходит, князь, за меня ты свою дочку отдавать не станешь уже?

— За тебя? — презрительно фыркнул Владимир, словно такого разговора никогда и не было. — Ну, ты, Иван, загнул! Ты, спору нет, герой, конечно... Однако ж, если б я за каждого героя дочь свою отдавал... Она б у меня давно б уж сама матерью-героиней стала!

Тут сидящие за столом громогласно заржали, и обстановка окончательно разрядилась. Богатыри сунув мечи в ножны и соскочив с коней, коих дворовые сейчас же из гридней вывели, уселись за стол подле князя и присоединились к общему веселью.

Лишь Добрыня Никитич невесел был. И Ивану ясна была грусть его. Знать, опять он хотел у Владимира сватать деву Забаву Путятишну. Думал, князь не откажет на радости... Да Ивану услышал он отповедь и просить не решился зазнобушки. Убоялся облома позорного.

А веселье катилось своей чередой. Вот уже Емеля через стол полез с дураком целоваться, вот Алеша свой коронный тост — «за прелестных дам» — произносит... Вот, невесть откуда взявшийся, боян Лапкин славу трем богатырям кричит. Вот Владимир-князь, с Ильей обнявшись, признается клятвенно: «Да, прав ты, Илюша, собака я!» А тот в ответ: «Да ведь и сам я, князь, собака!..» И пьют они на брудершафт, икрой заморской, баклажановой, закусывая...

Тут было выполз Иван-дурак из-за стола — к Марье-искуснице потянуло, да остановил его князь гневным окриком:

— Куда это ты, добрый молодец, намылился?! Аль не сладко тебе мое кушанье?

— Сладко, княже, — принялся оправдываться Иван, — да дел по горло...

— Нет уж, ты постой! И у меня к тебе дело есть! Подь-ка сюда!

Приблизился Иван к князю опасливо.

— А ну-ка, молодец, примерь сей шелом на буйную свою головушку, — протянул князь ему богатырский головной убор.

Одел Иван шлем, тут Владимир невесть откуда булаву трехпудовую выхватил и ударил его по головушке. Засверкали в глазах дурака звездочки.

— Будь же богатырем княжеским отныне! — воскликнул Владимир. Иван, ошеломленный, под гогот сотоварищей, шатаясь, двинулся к выходу. Не понял еще счастья своего богатырского.

И лишь снаружи, на воздухе, опомнился: «Богатырь! Я — богатырь! Сбылось повеление отцовское! Сбылась мечта моя заветная!..» И с мыслею этой кинулся он со всех ног к месту своего проживания.

— Маша! Маша! Богатырь я! — закричал он с порога.

Словно солнышко ясное выглянуло. То Марья-искусница из светелки своей выплыла:

— Здравствуй, здравствуй, мой милый Иванушка. Люб ты был мне еще в добрых молодцах, а теперь — просто словом не вымолвишь. — И раскрыла девичьи объятия.

Шагнул Иван через порог, руки пошире расставив, да запнулся и рухнул, до объятий не дойдя.

— Ужель ты, Ванюша, во хмелю ко мне явился?! — воскликнула Марья, склонясь перед ним и принюхиваясь.

— Во хмелю, — покаялся Иван-дурак.

— А скажи-ка мне честно, Иванушка, — продолжала она подозрительно, — в ванне долго сидеть ты не любишь ли?

— Вот этого за мной, ей богу, не водится! — обрадовался Иван. — Я совсем в этом толку не ведаю: в детстве сажа мне в кожу так въелася, что отмыть все равно не сумею я!

— Слава богу, а то испугалась я, — вновь расцвела Марья, — а что черненький, даже мне нравится.

Сказав сие, наклонилась Марья пониже, тут и облобызал Иван ее в губы жаркие.

Вдруг взгрустнула Марья:

— Вот и с Черномором у меня все так же хорошо начиналось...

— Эх, Маша, нам ли быть в печали! — воскликнул Иван, поднимаясь: — Я теперь — богатырь, ты — вдова богатырская! Был бы жив Черномор, он бы за тебя порадовался!

Он уселся на табурет, а Марья, хоть и усомнилась в верности последних слов его, но промолчала благоразумно, достала из кармана пригоршню семечек и принялись они их лузгать, друг другу в глаза заглядывая, улыбаясь и жмурясь от удовольствия.

Засим и оставим их.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СЕРЕЖКИ ВАСИЛИСЫ

Глава первая, где Иванов авторитет растет неописуемо

Много воды утекло с тех пор, как Ивана в богатыри посвятили... Хотя, не так уж и много, вообще-то. Всего три дня прошло. Думал наш герой, счастью его конца не будет: днем он на службу богатырскую ходит — в караул аль в патруль, вечером его Марья ласковая ждет — борщом кормит, пельменями, бататами да грибочками солеными.

А надобно отметить, что Марья ко дворцу княжескому близка была. С какого боку, Иван не ведал: от вопросов его уклонялась она искусно.

И вот, на третий вечер столь идиллического их существования таковы слова Марьюшка сказывала:

— Ваня. Дело к тебе есть секретное. Государственной, стало быть, важности.

— Да я завсегда, партизанка ты моя, — потянулся к ней Иван.

— Да не про то я, Ванечка, — отстранилась она ласково. — Я серьезно. Некое лицо высокопоставленное ночью нынешней встречи ждет с тобой.

— А зачем?

— Так ведь слава о тебе по всей Руси идет: нет в земле нашей воина доблестней.

Приосанился Иван:

— Когда идем-то?

Марья улыбнулась чуть заметно и ответила:

— Ровно в полночь туда и сведу тебя.

...Вот и время пришло. В тишине ночи перекликались кукушка и передразнивающий ее попугай. Иван да Марья крадучись добрались до палат княжеских.

Марья крикнула кряквой.

— Ты чего? — удивился Иван. Но тут же и сам сообразил, что крик ее — знак условный. Оттого, что из верхнего окошка терема выпала, разворачиваясь на лету, веревочная лестница.

— Ступай, Ванюша, — благословила его Марья, — я на стреме.

И Иван полез. Однако через несколько ступенек подумалось ему: «Ежели Марья там, внизу, маячить будет, только внимание чье-нибудь привлечет». Он обернулся и сказал тихонько:

— Вот что, Маша. Как лесенку наверх подниму, ступай домой. Поесть приготовь.

— Хорошо, — отозвалась она снизу.

«Искусница!» — подумал Иван с умилением. А затем, продолжая подниматься, вот о чем стал голову ломать: «Кто же это встретиться со мной желает? Может Несмеяна, все-таки, не Емелю а меня любит?.. Нет, к ней бы меня Маша не отправила. Князь? А чего ж тайком? Мог бы и так к себе вызвать... Али Забава Путятишна? Нет, Забава Добрыню призвала бы! Эх, что гадать, чему быть, того не миновать?»

Так решил Иван, добравшись до окна заветного. И тут же чуть было обратно на землю не свалился. Насилу удержался, увидев, кто его встречает. Василиса Премудрая! Она же — Прекрасная!

— Исполать тебе, богатырь! — приветствовала Ивана-дурака примадонна киевская, помогая ему затянуть лесенку наверх.

— Угу, — буркнул он в ответ, иных слов с испугу не найдя.

«Ужель полюбила меня Василиса?!» — пронеслось в головушке Ивановой. «Ох, беда, беда, коль узнает князь!.. Однако и радость немалая! Такую покровительницу иметь! Ну, Иван, вот он миг: хватай судьбу свою, пока сама в руки просится. Или пан, или пропал.»

И, не медля боле, чтобы не дать страху да сомнениям в душу закрасться, спрыгнул Иван с подоконника да и заключил Василису в объятья свои богатырские.

— Стра... — вскрикнула было Василиса, да сама себе рукой рот зажала.

— Правильно, Василисушка, зачем нам стража-то? — зашептал Иван горячо, нащупывая на спине ее шнурок от корсета.

И тут, продолжая одну руку к устам прижимать, другой, свободной, отвесила княжна герою нашему такую затрещину, какая и Илье Муромцу честь бы сделала.

«Баба-то с норовом», — подумал Иван и, потеряв сознание, рухнул на пол.

...Очнулся он уже на перине пуховой. На щеке — примочка медвяная. Василиса подле сидит — на пуфике. Увидев, что Иван глаза открыл, улыбнулась она озорно ему, приговаривая:

— Ай да богатырь! Ай да смельчак! Такой ни огня, ни пучины морской не убоится. Верна, видать, Марьина рекомендация!

От затрещины в голове Ивановой что-то перемкнулось.

— И не убоюсь! — вскричал он обиженно. — И тебя не убоюсь! Коль не люб я тебе — так и скажи: «Не люб!» А чего руки-то распускать?