Рывок на волю - Б. Седов

– Люблю тебя очень-очень, – еле расслышал я.

– …куда и как бегла, того, врать не буду, не помню. А тока хранил меня Бог. Вышла вдруг на большак. И тут лесовоз рядом со мной тормозит. Это уж точно запомнила. Данила Евсеич, ныне покойный, тогда проезжал. Потом он все ко мне в больницу наведывался. Был бы за рулем кто молодой, да если еще из чужаков, из безконвойных, так плюнул бы и не остановился. Мало ли, девка из пармы вся в кровянке выскакиват? От греха лучше проехать, не в свое дело не лезть. А Евсеич из староверов, старичок ужо, так он щеку мне на место как-то пристроил, чистой тряпицей лицо обмотал, в кабину меня затолкал и ну ходу к больнице!.. Кушай, Костушка, кушай. Вон, баранинки себе положи. Ленка, чего развалилась, бесстыжая! Гостю задом острым своим все колени поисточила. Так вся и ерзат, будто на сковородке. Поухаживала б лучше за им, а не яйца ему шлифовала… И вот, значит, пришили мне щеку на место, а глаз так и не спасли. Да и половина лица никак не шевелится. Даже язык как не свой. Говорить не могу. Меня в Сыктывкар, в областную больницу. Потом, еще дальше, в Пермь, в неврологический центр. И ничо! – На этот раз Ирина картинно развела руки и расстроенно шмыгнула носом. – Несколько операций, а того лишь добились, что говорить опять начала. И только… – Она плеснула себе в стакан самогону, выпила и занюхала соленым огурчиком. – Вот так теперича и живу. А рысюгу ту батька сыскал. Шкуру содрал с нее мне на память. Так я как домой из Перми возвратилась, тую шкуру в печку первым делом швырнула. На хрен мне таку память. Осталась память на роже, и будя…

Все, кто сидел за столом, слышали эту историю уже тысячу раз, и сейчас она рассказывалась спецом для меня. И я, изображая на лице искренний интерес, не сводил с Ирки внимательного взгляда, а в нужных местах даже кивал. А остальные откровенно скучали. Разве что Артем Амикан порой вмешивался в повествование, демонстрируя, что он вовсе не отстраненный слушатель, а исправно следит за ходом рассказа.

Голован клевал носом и изредка выходил из анабиоза, чтобы расплескать по стаканам себе и Марии, такой же пьяной, как и он, очередную порцию самогону. Толя Шершавый и Макс о чем-то шептались на дальнем углу стола. Алена сидела у меня на коленях, полностью погруженная в свои девчоночьи грезы. Наверно, обдумывала варианты того, как бы покрепче за меня зацепиться и таким образом соскочить из душного Кослана в большую красивую жизнь. Вика сосредоточенно ковырялась в тарелке и тоже думала о чем-то своем. Одним словом, вечеринка не задалась, все откровенно скучали, и пытались разбавить эту скуку спиртным и сумбурной беседой.

– А что, бабы, не спеть ли нам? – оторвалась от стакана и любимого мужа Мария. И не дожидаясь чьего-либо согласия, затянула грудным, довольно приятным голосом:

– Люби меня, детка, покуль я на воле, Покуль я на воле – я твой. Судьба разлучит, окажусь я в неволе, Тобой завладеет другой…

Пела Мария негромко, но отчаянно, с надрывом, вкладывая в песню всю душу, обнаженную приличным количеством водки, поглощенной за вечер. Но никто даже и не думал поддержать ее. Никто, за исключением меня, даже не обратил на песенницу внимания, и она старалась лишь для одной себя:

– …Я – урка! Я – вор! Я преступник по жизни! Я бандит! Меня трудно любить…

– Коста, братан, – поманил меня рукой Толя Шершавый. – Айда на веранду. Потолковать бы.

Я стряхнул с колен задремавшую было Алену и вылез из-за стола. Следом за мной поднялись Толик и Макс.

Уже был довольно поздний вечер, за окном стояла кромешная темнота, но Шершавый даже и не подумал включать свет.

– Так посидим, – сказал он.

Я ощупью нашел стул. Толик и Макс устроились на диване. Чиркнула спичка, высветив на секунду морщинистую физиономию Шершавого с зажатой во рту папиросой, и до меня донесся дух анаши. – Пыхнешь, братан?

– Ага. – Я протянул руку, и между пальцев мне аккуратно вложили косяк.

– Как там, бабы в баньке тебя не разочаровали?

– Нет. Молодцы бабы, – лаконично ответил я. У меня не было никакого желания в подробностях обсуждать с кем бы то ни было перипетии своей помывки.

– И хорошо, – удовлетворенно вздохнул Толик. – И правда они у нас молодцы. Уж я старый-старый, а тоже порой как тряхну стариной!..

– Ты мне вот что скажи, – отвлек я от приятных воспоминаний Шершавого. – Эти хорошие бабы меня ненароком не вложат? Не спецом, конечно, а просто по дури. Или по пьяни.

– Не-е-ет. Контингент проверенный. Даже малая, Аленка. Предки у ней три года как по «мокрой» ушли на этап. Не скоро откинутся. Так что она с Сыроегой живет. Тетка это ее.

– Я знаю.

– Вот видишь. Нет, Ленка девка правильная, характерная. И себе цену знает, и других оценить умеет с первого взгляда. Не пропадет. А что за других скажу… Мария, так у той три ходки по «воровской» за плечами. Последний раз тут недалече бабскую зону держала. Откинулась, в наших краях и прижилась. Вон с Голованом сошлись. Тот как раз им, бабам, грев на зону гонял.

– А Ирка?

– Ирина-то? – Красный огонек косяка перекочевал от Макса к Шершавому. – Ирина… – Я расслышал, как Толик с присвистом затянулся. – Батька ее положением здесь был до меня. Пять лет назад на Магистраль поехал на стрелку с братвой. Что-то там у него вышло с бакланами местными, замочили его. За что, без понятия. Только знаю одно, что те бакланы уже не живут. Так вот и вышло, что одна Ирина осталась. Малину содержит теперь. Железная баба.

– И много забот тут у вас, в этой дыре? – поинтересовался я.

– Да не так чтобы очень. Три зоны тут рядом, одна бабская. Всем грев надо организовать. Мусоров купить. Чего еще?.. За урками местными да бакланами приглядеть, чтобы не беспредельничали. Непонятки между ними, дураками, чуть ли не каждый день. И надо все разобрать, рассудить по закону… Вот и тебе тут дорожку от Ижмы прокладывали. И дальше отсюда уже проложили. Я про это как раз и хотел рассказать.

– Рассказывай.

Окурок красной звездочкой упал на пол и тут же пропал. Шершавый растоптал его ногой.

– Слушай. Послезавтра в ночь Макс переправит тебя через Мезень. На том берегу железка. Там тебя днем и подхватит наш человек. Сан Санычем зовут его. Машинист. Помощником у него Витя Кроватка. Гоняют лес до Магистрали. До Микуня. Мужики правильные, можно им доверять…

– И куда я в Микуне?

– А ты слушай, не перебивай… Завтра утром Дюймовка едет туда. Тоже с Сан Санычем. Там за день все подготовит, с братвой перетрет, чтоб ждали, думали как тебя дальше везти. А потом и встретит тебя с тепловоза. Ты не менжуйся, за тебя все промеркуют, с рук на руки передадут, ты и не почувствуешь. И мусора ничего не прочухают. А пока два денька у нас погостишь, поскучаешь. Хотя Ленка скучать не даст тебе, Коста.

– Эт-та точняк, – усмехнулся я. – Толик, еще есть, что сказать?

– Да нет. Все вроде сказал, что хотел. Пошли, что ли, к нашим.

Глаза давно привыкли к темноте, и по пути в сенях я даже не сбил ни одного ведра с помоями. Удачно добрался до светлой горницы, где обнаружил ту гладь и тишь, какая обычно царит на исходе застолья. Пьяные Голован и Мария спали валетом на диване, Амикан дремал, продолжая сидеть за столом. Напротив него стоял стакан, до краев наполненный водкой, но потребовался бы он Артему, скорее всего, только наутро. Ирина с Дюймовкой гремели посудой в задосках. Вика собирала со стола остатки нашего скромного пиршества. Аленка делала вид, что помогает тетке, но стоило мне войти, как сразу забыла про свои обязанности.

– Ты все? Освободился? – подскочила она ко мне. – Пойдем спать?

– Заездишь же человека! – прокричала из задосок Дюймовка и тут же добавила уже для меня: – Идите, Коста, идите. Вон, прихватите чего-нибудь с собой недопитого, недоеденного.

– И правда… – нерешительно пробормотал я, словно испрашивая у честной компании позволения откланяться.

– Иди, иди, отдыхай, – хлопнул сзади меня по плечу Толик Шершавый.

А Ленка уже набивала всевозможной провизией, бутылками и посудой пакет.

«И на сколько же рассчитано такое количество хавчика? – с ужасом подумал я. – Ведь на неделю, не меньше. Она что, серьезно рассчитывает на такой срок? Обломись, девочка, впереди у нас только две ночки…

– Коста, пошли. – Алена с огромным пакетом в руке подошла ко мне, ткнулась губами мне в бороду и зацепила меня за локоть.

…Мне тебя немного жалко. Ведь со мной, милая, тебе не светит. И придется тебе все-таки ограничиться сплавщиком или вальщиком леса… Впрочем, кто тебя знает? Возможно, тебе еще повезет», – заключил я и поплелся следом за Ленкой в подвальную келью.

Два дня и две ночи я нежился в горячих объятиях любвеобильной сестрицы Аленушки. Хлебал пиво без меры и ел здоровую деревенскую пишу от пуза. Иногда удавалось урвать полчаса на то, чтобы посмотреть телевизор или полистать какую-нибудь книжку. Одним словом, двое суток полнейшего расслабона, о каком я не мог и мечтать еще меньше недели назад, трясясь на кобыле через тайгу и замерзая в палатке.