Цветы всегда молчат - Яся Белая

– Право вить веревки из побежденного! – выпалил Джоэл.

– По рукам! – закричала Латоя.

– Я соблазню ее! – уверенно сказал он.

– Я соблазню его! – столь же уверенно сказала она.

И они скрестили пальцы, заключая новое пари, и прильнули к губам друг друга, скрепляя сделку.

Глава 15. По следам на зыбком песке

Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1878 год

Джози открыла глаза, и улыбка тотчас же слетела на ее губы, словно ангел порхнул. Ей хотелось бежать, бросаться на шею, портить прическу, стаскивать очки… А еще хотелось смеяться, пусть глупо и без причины, но громко и весело, потому что сердце, как заведенное, выстукивало сейчас: Ричард! Ричард! Ричард!

На тумбочке у кровати – три алые розы, но в саду Грэнвиллов – она помнит! – роз нет! Неужто летал за ними?!

Подумать только – у Ричарда есть крылья! Значит, они обязательно будут летать, там, среди звезд, о которых он ей рассказывал вчера… Щеки заалели, дыхание сбилось. И чувство, что сейчас переполняло ее, – такое необыкновенное, от него сразу больно и радостно, улыбка и слезы…

Что это? Что с ней? И это сердце, как сумасшедшее, отбивает: Ричард! Ричард! Ричард! А стоит прикрыть глаза – и давешнее отражение в зеркале тут как тут. И почему она раньше не замечала, какой он привлекательный?

Джози поняла, что, если еще минуту не увидит мужа, ее хватит удар… Она протянула руку, взяла колокольчик и позвонила умываться и одеваться…

Скорее, скорее! К нему! Он ее подхватит, закружит, и они будут хохотать в унисон…

Ах, Ричард!..

Латоя высмотрела жертву. Он сидел в кресле у окна за утренней газетой. Латоя оценила его туалет: подчеркнуто опрятный, утонченно-элегантный. Ему так к лицу светлое!

Она поправила грудь, облизала губы, выпростала локон из прически. Что там говорила маман? Вот: «Хочешь покорить мужчину: меньше слов – больше ресниц! Ахай да восхищайся. Мужчины это любят. Так им проще казаться важными».

Ну что ж, тогда она будет хлопать ресницами и восхищаться.

Виляя бедрами, Латоя направилась в сторону Ричарда. Изящно склонившись, она поставила локти на деревянную напольную газетницу и, томно взмахнув ресницами, спросила елейным голоском:

– Сэр, можно узнать, что вы делаете?

Торндайк скосил на нее глаза, хмыкнул, но промолчал.

Латоя не унималась – слегка надув губки и добавив капризности в голос, она повторила:

– Ну так что?

Он вздохнул и, не глядя на нее, словно с ним говорила не леди, а тень, небрежно бросил:

– Процесс понимания, осмысления и усвоения буквального и скрытого смысла текста, выраженного в графических символах, с помощью мозга и глаз называется чтением.

Латоя захлопала ресницами еще быстрее. Ее-то мозг точно не воспринял и не понял десятой доли сказанного. Но она, однажды сев на конька, сворачивать не умела и посему во весь опор понеслась дальше.

– А с чего нужно начинать читать газету? – с придыханием спросила она.

Мистер Торндайк даже не подумал оторваться от своего занятия. Когда он ответил ей, голос его звучал ровно и холодно, а тон очень походил на тот, который выбирает опытный лектор, когда нужно объяснить азы болвану:

– Сначала газету следует развернуть. Это довольно просто. Даже цирковые обезьянки могут обучиться за пару дней.

Интуитивно Латоя понимала, что разговор пошел совсем не в том русле, как она рассчитывала, но остановиться уже не могла.

– Как любопытно! – выдохнула она. – А читать обезьянки тоже могут обучиться за два дня?

– Нет, что вы! – не без ехидства отозвался он, по-прежнему не отводя взгляда от газетных колонок. – Читать обезьянки не учатся вообще. Им это не нужно.

У Латои перехватило дыхание, да так, что из глаз едва не брызнули слезы. Так ее еще никогда не унижали, а ей достало ума понять смысл этой фразы. И, главное, не возмутишься, не затопочешь, не закричишь: «Как вам не совестно так разговаривать с леди!» Ведь все вроде бы чинно и не выходит за рамки приличий. Но как же больно, черт!

Но судьба нынче решила вовсе отказать ей в везении, потому что сзади раздался нежный голосок, проканючивший:

– Милый, я хочу кофе!

Джози прошествовала мимо Латои, словно та была неодушевленным предметом, подошла к мужу и положила ладонь ему на плечо. Ричард немедля оторвался от газеты, вскинул на жену сияющие глаза, обнял за талию, улыбнулся. И вид у него при этом был такой, будто он готов тотчас же кидаться, тащить огромную лестницу и лезть на небо за солнцем.

– Я мигом, ангел мой, – сказал он, вскакивая и целуя ей ручки.

Вежливо, словно только наконец увидел, кивнул Латое и, пробормотав: – С вашего позволения, – выскочил прочь.

Джози опустилась в кресло, еще хранившее тепло Ричарда, словно окунулась в его объятия, чуть прикрыла глаза и счастливо вздохнула. Затем, будто приходя в себя, смерила Латою, все еще пребывавшую в шоковом состоянии от своего сокрушительного поражения, надменным взглядом и проговорила с хищной улыбочкой:

– Он – мой!

Латоя взрыкнула, кляня судьбу, и бросилась вон.

Джози победно рассмеялась ей вслед.

В коридоре Латоя налетела на Джоэла. Тот выглядел довольным и, казалось, уже продумывал, какой платы потребует с нее за проигрыш. Латоя не стала отпираться, сказав просто:

– Ничего, смеется тот, кто смеется последним! Иди, она там одна!

Джоэл усмехнулся и, отсалютовав ей, едва ли не со всех ног помчался к заветной цели. Латое захотелось посмотреть, что у него выйдет. И, поскольку любопытство тут же заглушило гнев, она повернулась и на цыпочках, подобрав платье, двинулась следом.

Джози листала свой альбом. Она и сама не знала, зачем взяла его с собой. Сонма воздыхателей, которые прежде охотно марали оный своими не всегда ладными виршами, вроде не предвиделось. Но, должно быть, сентиментальность, вдруг накатившая на нее, как это нередко случалось, заставила забросить в саквояж эту книжицу.

Сейчас она пролистывала пепельно-розовые страницы, окаймленные амурчиками и корзинками фиалок, и рассеянно улыбалась, наткнувшись на какой-нибудь пламенный, но совершенно нелепый сонет. Все слова Ричарда, сказанные ей вчера, были во сто крат поэтичнее. Они заставили ее сердце колотиться так, как никогда не заставляли эти дежурные стихи. Джози взяла карандаш, которым Ричард, наверное, делал какие-то пометки в газете, и постучала им по странице, вверху которой голубки растягивали ленточку, а вокруг них сыпались цветы. Ей хотелось что-то изобразить, как-то выплеснуть то, что сейчас переполняло душу. Но сочинительство поэтических произведений давалось ей плохо, а рисовала она и того хуже.

Углубленная в свои мысли, она даже не заметила, как подошел Джоэл. Более того, она упустила тот момент, когда он уселся рядом. И лишь когда его рука нагло легла ей на коленку, она вздрогнула и бросила на него гневный взгляд. Прикосновения кого-то, кроме мужа, были отвратительны ей. Брезгливо поморщившись, она откинула его руку и, сведя бровки к переносице, возмутилась: