Дети Афродиты - Вера Колочкова

– Ладно, понял… – кивнул парень. – Да, вы правы, наверное. Дело и впрямь такое… Сугубо деликатное. Ну, тогда удачи вам, что ли?

В дороге Генка снова пытался Ксюшу развлечь. Лихо прошелся критикой по организации конкурса, потом Ксюшиным соперницам по полной программе досталось. Заодно рассказал, как они с Ольгой хитро заполучили лучшие места в зале. Старался, балагурил, как мог. Ольга его не останавливала. С ней вообще происходило что-то странное… Росло внутри непонятное чувство, похожее на робость перед встречей с Анной Васнецовой. То есть с ее матерью. Хотя, может, и не робость это была, а трусость. Или это одно и то же – робость и трусость? Хрен редьки не слаще? Но ведь она никогда и ничего не боялась, ни перед кем не робела, ни перед чем не трусила! А теперь… Еще и само по себе слово пугает – мать. Мама. Господи, да оно совсем не умещается внутри, это странное слово! Зачем, зачем она вляпалась в эти поиски, где у нее голова была?

В какую-то секунду Ольга даже решилась предложить Генке повернуть назад, но Ксюша ее неожиданно опередила.

– Послушайте, Геннадий… Выпустите меня из машины, а? Я обратно пешком дойду, – проговорила девчонка почти истерически.

– Ксюш, успокойся… Ты чего? – тревожно глянул на нее в зеркало заднего вида Генка.

– Да ничего. Просто я не хочу. Я передумала к ней ехать. Нет, я не хочу, зачем?

– Затем, что она твоя мать, Ксюш…

– Она от меня отказалась, какая она мать.

– Да, отказалась, Ксюш… – продолжал душевно бубнить Генка, – так у нее жизненные обстоятельства складывались, что ж поделаешь. Но она тебя не переставала любить. Она тебя издалека любила, понимаешь? Твоя мама же рассказывала…

– Ой, не смешите меня, издалека любила! Все бы своих детей так любили – издалека. Очень хорошо и удобно. Настоящая мать никогда своего ребенка не бросит, обязательно будет рядом с ним. И под пытками от него не откажется.

– Нет, Ксюш, совсем не обязательно. Любовь – она штука такая… Она… Она как ангел-хранитель бестелесный. Можно ведь, и наоборот, быть рядом с ребенком и совсем его не любить… Хочешь, сколько угодно примеров могу привести?

– Не надо. Я и без вас много примеров знаю.

– Так тем более, значит! Можно быть рядом и не любить, а можно быть всю жизнь на расстоянии и не переставать любить ни на секунду…

Ольга сидела, слушала их разговор, страшно нервничала. Потом не выдержала, вклинилась раздраженно:

– А по-моему, ты действительно идеализируешь нашу ситуацию, Ген. Я бы даже сказала, гиперболизируешь! Слушать же невозможно, что ты несешь! Издалека любила. Ангел-хранитель бестелесный. Да какой она тебе ангел, Ген? Нашел ангела…

– Конечно, чушь какая-то! – поддержала ее Ксюша. – Остановите машину, я выйду, я к маме Але хочу! И к Андрюше! Слышите? Остановите, я выйду!

– Ладно, хватит выступать, – чуть повысил голос Генка, строго глянув на Ксюшу. – Мы ж не виноваты, что ты свой конкурс проиграла. Тем более, приехали уже… Видишь, монастырь там, на взгорке? Так что все, девки, поздняк метаться… Сидите тихо и молитесь про себя. Это святые места, здесь душа смирения просит, а не скандала.

– Да никто и не собирается скандалить, Ген… – вздохнула Ольга, глядя в окно. – Просто нам с Ксюшей страшно, понимаешь? Паника у нас…

– Мне тоже страшно, Оль. Но я же не паникую. Так, что это у нас там… Похоже, приехали. Дальше, я понял, ворота монастырские. А где сам приют? Ладно, вы оставайтесь в машине, а я выйду, спрошу…

Потом они с Ксюшей сидели, наблюдали молча, как Генка разговаривает на дороге с двумя неказистыми мужичками. Если по одежке судить – вполне себе маргинальные мужички, а если по выражению лиц… Да, лица были не простые. Серьезные, спокойные лица, озаренные изнутри то ли светом, то ли тихим страданием. Наверное, про такие лица говорят – одухотворенные. Вот мужички закивали дружно, улыбнулись, один из них вытянул руку вперед, видимо, показывая Генке направление. Генка кивнул, развернулся, быстро пошел к машине. Плюхнулся на сиденье, нервно оглянулся назад:

– Не туда заехали, приют с другой стороны монастыря… Сейчас развернемся…

– Ну что, Ген? Что они сказали? – не утерпела с вопросом Ольга. – Здесь она, да?

– Да. Здесь. Похоже, мы ее действительно нашли… Сейчас, девчонки, потерпите еще немного.

– Ага… И будет нам счастье… – насмешливо, даже немного злобно прошептала с заднего сиденья Ксюша.

Генка ничего ей не ответил, будто не слышал. Но Ольга видела, как он напряжен. И как сильно волнуется.

Объехали монастырскую стену, остановились у небольших открытых ворот. Генка заглушил мотор, скомандовал решительно:

– Все, дальше пешком. Идемте, девчонки…

За воротами находилось кирпичное двухэтажное строение, довольно обшарпанное на вид. Но дворик меж строением и монастырской стеной был устроен весьма уютно – с кирпичной дорожкой в зарослях кудрявой аптечной ромашки, с кустами сирени, густо разросшимися вдоль стен. И цветы в клумбах росли в изобилии, настурции да ноготки, бросались в глаза вызывающе оранжевым для такого места буйством. С правой стороны тянулся длинный дощатый стол со скамьями, с дощатой же крышей, с которой спускались до земли пышные гроздья плюща. Скорее всего, это была летняя столовая. Полная пожилая женщина в платочке, сидя за столом и что-то бормоча себе под нос, резала хлеб длинным узким ножом.

– Здравствуйте… – приветливо обратился к ней Генка.

– И вам доброго здоровьица, люди добрые. Вы сюда по какой надобности пожаловали? Ищете кого, что ль? – подняла к ним добрые любопытные глаза женщина.

– Да, мы бы хотели видеть Анну Васнецову.

– А… Аннушку… Здесь она, здесь. Там, на кухне… Да вы кликните в дверь, она услышит!

И, не дождавшись, пока они «кликнут», вдруг заголосила сама:

– Аня! Аннушка! Выдь на двор, здесь тебя спрашивают! Слышь, Аннушка?

– Иду, Валентина, иду… – послышался из открытых дверей строения высокий с хрипотцой женский голос. – Иду… Кто там, Валентина?

Ольга с Ксюшей вздрогнули, шагнули с двух сторон поближе к Генке. Наверное, они сейчас были похожи на двух овец, испуганно жмущихся к пастуху. Хотя и сам пастух был не в лучшем состоянии, отирал дрожащей ладонью испарину с бледного лица.

Маленькая щуплая женщина стояла на крыльце, щурилась близоруко. Дешевый линялый платок был повязан на голове, закрывая лоб до самых бровей. Женщина улыбнулась, обнажив беззубые бескровные десны, приставила дрожащую ладонь козырьком ко лбу, снова вгляделась. И безвольно опустила ладонь.

– Да она ничего не видит почти, глаза плохие… – тихо проговорила им в спины сидящая за столом женщина. – Вы не молчите, обскажите ей, кто вы такие да за какой надобностью приехали.